Г Л А В Н А Я   С А Й Т   Н О В И Н К И    МОНАХ   lengvi

 

Мизун Ю.В., Мизун Ю.Г.

ТАЙНЫ ЯЗЫЧЕСКОЙ РУСИ

часть 2

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ СЛАВЯН О ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ

СМЕРТЬ

Наш предок не просто жил на природе, не просто зави­сел от природы, а был частью природы. Он наблюдал, как зарождается жизнь весной и как она зимой замирает, как сол­нце возрождается весной, а зимой почти замирает. То же са­мое происходило с людьми: они рождались, жили и затем умирали. Поэтому недаром в похоронных причитаниях сказа­но, что человек умирает

Вроде солнышко за облака теряется.

Или:

Красно солнышко

Укатывается за горы толкучие,

За леса дремучие,

В водушки глубокие.

На могиле своей дочери мать плачет: "Зашло мое сол­нышко красное".

Жизнь закатывается и уходит во мрак. Да и слова "мрак" и "умереть" имеют одну и ту же основу. Слова "смерть, мор, умирать" имеют общий корень со словами "мрак, мерцать, помер­кнуть". Все эти слова в языках индоевропейских народов очень близкие: санскритское "mrin, mnje", греческое meirein, литовс­кое "mirti", славянское "мрети", "умирать". Они произошли от корня "mri" (усиленное "mar"). Все эти слова однозначно выра­жают впечатление мрака, холода, пустыни, увядания.

Но смерть представлялась не только как мрак, но и как сон. Это и логично. Ведь именно зимний мрак погружает всю природу в сон. Да и человек умерший в первое время напоми­нает спящего. Собственно, и Гомер называет Смерть и Сон близнецами. Русские богатыри, которых оживляли живой во­дой, восклицали: "Ах, как же я долго спал!" И действитель­но, до сих пор к мертвой обращаются, чтобы она проснулась. В похоронной причети на Руси дочь оплакивает смерть своего отца и просит его:

Стань, пробудись, мой родимый батюшка,

От сна от крепкого,

От крепкого сна, от мертвого

Подобно этому дочь пытается пробудить мать от мертвого сна. Она просит помощи у "буйных ветров":

Взбушуйте, ветры буйные,

Со всех ли четырех сторон,

Понеситесь вы к Божьей церкви,

Разметите вы сыру землю,

Вы ударьте в большой колокол,

Разбудите мою матушку

На Украине причитали (и причитают) так: "Встань, моя матинько! Встань, моя роднесенька!" Широко распростране­ны были и такие причитания: "И вы наши родненькие, встань­те, пробудитесь, поглядите на нас!", "пришли-то мы на твое жилье вековешнее, разбудить тебя пришли от сна крепкого".

Любопытно, что в Архангельской губернии слова "жить" л другие слова, образованные от слова "жить", обозначают бодрствовать, не спать. Были в ходу такие выражения: "по вечеру, как это приключилось, вся деревня была еще жива"; "мы зажили утром рано". Здесь зажили, значит, проснулись, жила— значит бодрствовала, не спала. Да, собственно, и в наше время умершего называют усопшим (отсюда успение) от глагола спать. Умерший считается уснувшим, уснувшим как бы на время. "Покойник" — это уснувший вечным сном от житейской суеты. Даже о рыбе говорили, что она "заснула", вместо того чтобы сказать "умерла" или "задохлась".

Но это только внешний вид умершего, его состояние. Что же является причиной? Смерть. Какова она?

Смерть наши предки представляли образно, как все ос­тальное. Смерть безжалостна, неподкупна. От нее "ни молень­ем не отмолишься, ни слезами не отплачешъся". Симеон По­лоцкий писал: "Смерть на лица не смотрит, царя и нищего одинаково умерщвляет".

Смерть очень быстро меняла свою жертву — покойника, обезображивала его тело, терзала его. Поэтому смерть пред­ставляли себе страшилищем, в котором сочеталось человечес­кое и звериное. Представляли смерть и просто в виде челове­ческого скелета, сухого и костлявого.

Часто представляли смерть в образе птицы. Поэтому и на­зывали смерть "крылатой". Например:

На море, на Океане,

На острове Буяне,

Садит птица Юстрица;

Она хвалится, выхваляется,

Что все видела,

Всего много едала,

Видела царя в Москве,

Короля в Литве,

Старца в келье,

Дитя в колыбели;

А того не ведала,

Чего в море не достало.

Это была загадка о смерти. Смерть-птица описывается так:

Сидит птичка

На поличке,

Она хвалится,

Выхваляется,

Что никто от нее

Не отвиляется.

Ни царь, ни царица,

Ни красная девица.

В причитании о смерти сказано так:

Видно, налетела скорая смеретушка,

Скорометною птицынькой,

Залетела в хоромное строеньице,

Скрыто садилась на крутоскладно

На завьице

И впотай ведь взяла душу с белых грудей.

Смерть-птица чаще всего выступала в образе черного во­рона и сизого голубя:

Злодейка эта скорая смеретушка,

Невзначай она в дом наш залетела,

Она тихонько ко постели подходила,

Она крадцы. с грудей душу вынимала,

И черным вороном в окошечко залетела.

Или:

Нонько крадцы пришла скорая смеретушка,

Пробиралась в наше хоромное строеньице;

По пути летела черным вороном,

Ко крылечку прилетела малой пташечкой,

Во окошечко влетала сизым голубком.

В некоторых загадках смерть называется уткой или орлом:

Сидит утка на плоту,

Хвалится казаку, —

Никто меня не пройдет:

Ни царь, ни царица,

Ни красная девица.

Или: "Летит орел через города, берет орел ягоды зрелые и незрелые".

Рисовали смерть в виде совы олонецкие загадчики-отгад­чики. Сова-смерть обычно сидит на крыше. "Не можно ее на-кормити ни попами, ни дьяками, ни пиром, ни миром, ни добрыми людьми, ни старостами".

"Смерть-перелетна птицынька" похищает свою жертву обычно ночью. Так племянница с горечью вспоминает после­дние минуты жизни своего умершего дяди. Она плачет:

Под раннюю зарю да во под утренну

 Повышла на новы сени решетчаты,

Отворила крылечико перенос,

Отодвинула дверь да тут дубовую,

Откуль возьмись перелегла эта птиченька,

Заблудяща, може, птиченька заморская;

Посмотрела я победная головушка,

Аль сорока эта птица поскакучая,

Аль воронища она до полетучая;

Ан злодей эта — скорая смертушка.

Поскольку смерть представлялась птицей, то понятно, по­чему различные приметы и гадания о смерти связаны с образом птиц. Мы до сих пор считаем предвестниками смерти карканье ворона, крик совы или филина на крыше дома, влетевшую в дом ласточку, явившихся во сне черных птиц. Все это идет от наших предков, от их представлений о смерти как о птице.

Характер смерти злобный, демонический. На нее "что на солнце, во все глаза не взглянешь". От смерти "ни крестом, ни перстом не отмолиться". Одним словом, смерть — демони­ческое, страшное чудовище. В "Повести о трении Живота со Смертью", где смерть описывается "чудом", сказано:

Едет Аника через поле,

Навстречу Анике едет чудо:

Голова у него человеческа,

Волосы у чуда до пояса,

Тулево у чуда звериное,

А ноги у чуда лошадиныя;

Само же чудо говорит про себя:

Я смерть страшна и грозна,

Вельми непомерна.

Представляли смерть и в человеческом образе. Это видно из похоронных причитаний:

По крылечку она да молодой женой,

По новым сеням да красной девушкой,

Аль калекой она шла да перехожей,

Аль удалым добрым молодцем,

Аль славным бурлаком...

Смерть — это женщина, отвратительная старуха, с боль­шими зубами, костлявыми руками и ногами, с косой и засту­пом. У белорусов смерть — женщина — старуха, бледная и исхудалая, облаченная в белое покрывало. У русских (велико­русов) смерть-старуха с факелом в левой руке и косой в пра­вой. Она — отвратительная захудалая старуха в белом саване, с косой и граблями.

У всех индоевропейских народов существовало представ­ление о смерти, как о костлявом человеческом скелете с ос­каленными зубами и провалившимся носом. На лубочной кар­тине, ще изображена встреча Аники-воина со Смертью, смерть изображена в виде человеческого скелета с косой в правой руке. За спиной у смерти-скелета корзина с серпом, топором, граблями и стрелами.

В "Житии Василия Новаго" сказано, что смерть пришла к Федоре "как лев рыкая, образом зело страшна, подобия аки бы человеческого, но тела отнюдь не имуща, от единых костей че­ловеческих составлена. Ношаше же различные орудия к муче­нию: мечи, стрелы, копия, барды, косы, серпы, рожны, пилы, секиры, теслы, оскорды и улицы и иная некая незнаемая".

Смерть — это страшная сила, которая уничтожает жизнь. Поэтому человек и снабдил ее теми известными ему орудия­ми, которыми пользовался сам человек. Это и коса, и серп, и грабли, и стрелы, и меч, и копье.

ДУША

Смерть уничтожала жизнь. Но что живит организм? Душа. Какие представления о душе имели наши предки?

Умерший переставал дышать. Это было первым призна­ком того, что он умер, что из него ушла душа. Слово душа происходит от слова дышать, дух. Слова "душа, дышать, воз­дыхать, вздыхать, вдохнуть, дух (ветер), дуть, дунуть, духом (быстро, скоро), воз-дух, воз-дыхание, вз-дох имеют корень dhu (санскр.), что означает потрясать, двигать, дуть, разду­вать. Все это говорит за то, что у древних славян сама душа воспринималась, понималась очень материально. Иначе бы ее так не назвали. Слово выбирается в соответствии с образом мыслей. Соболев отмечает очень важный момент: "Изобрази­тельность в наименовании духовных способностей произошла не от недостатка в словах и не от ограниченности самосозна­ния, но от свежести воззрений на природу и от веры в тайное с нею общение человеческой души". Поэтому и говорили (и говорят): "человек отдает душу, выпускает душу, испускает дух, душа выходит, душа улетела, смерть вынимает душу из белых грудей, душа у него вылетела". Для нашего предка мир был единым, цельным, взаимосвязанным. Он включал в этот мир и себя. Мир этот он воспринимал божественным, чудес­ным, проявлением одной живой силы. Сейчас человек стоит значительно дальше от правильного понимания мира, в кото­ром мы живем. Он поделил единый мир на материальный и идеальный, противопоставил один другому, объявил матери­ализм и идеализм с извечной борьбой между ними. На самом деле мир единый, цельный, только он глубже, он является взаимообусловленным. У наших предков представление о мире было правильным, цельным, и было бы неверно говорить о том, что оно было материалистическим. Материализм возник значительно позже. Современная наука утверждает, что все в мире, как живое, так и неживое, пронизано информацион­но-биологическим полем. Все пронизано Мировым разумом. Так что наши предки впитали эту правильную философию с молоком матери-Природы. И не надо судить их и присваивать им ярлыки, исходя из наших собственных заблуждений.

Наши предки считали, что душа может пить, есть, где-нибудь сесть, за что-нибудь ухватиться. Поэтому на могилы приносили (и приносят) хлеб, блины, яйца, водку и т.п. При этом приглашают усопших "хлеба-соли откушать". В день по­миновения умерших в доме на столах оставляют угощение, чтобы души умерших подкрепили свои силы. В Витебской гу­бернии в поминальные дни собравшиеся клали на стол по ложке каждого подаваемого кушанья. Они уверены, что "дзе-доу" съедят. В Оленецком крае угощали души умерших вином и пивом. Показательно обращение дочери-сироты к своей умер­шей матери:

Родимая моя матушка!

 Наталья свет Ивановна,              

Тебе добро принять, пожаловать,

Стакан да пива пьяного,

Чарочку да зелена вина

От меня от бедной сироты!

На здоровье тебе выкушать.

Из достоверных источников следует, что в некоторых ме­стах на Руси снимали над умирающим потолок или припод­нимали матицу. После того как он умер, немедленно открыва­ли окно, чтобы душа могла вылететь. На окно иногда ставили чашку с водой и вешали полотенце. Это для того, чтобы уле­тающая душа смогла умыться и утереться. В "Слове о полку Игореве" говорится: "Изяслав — израни жемчужину — душу из храбра тела чрез злато ожерелье" (то есть полагалось, что можно душу выронить из тела). Кроме того, верили, что мать умершая приходит кормить грудью ребенка и оставляет углуб­ления на кровати, где лежала.

Несмотря на такое представление о душе (как о чем-то почти живом — ест, пьет, кормит и т.д.), ее представляли и в виде ветра. Именно ветра, поскольку он также является дыха­нием. С прекращением ветра-дыхания в природе все как будто засыпает.

Кстати, все индоевропейские народы имели такое же пред­ставление о душе-ветре. У всех этих народов душа обозначает­ся словами, которые выражают понятия "ветер", "дуновение" и т.п. Русские "душа и дух" стоят в связи с литовским "dausa" (дыхание) и dusti (дышать). Прослеживается тесная связь по­нятий "дуть, дуновение, ветер", с одной стороны, и "дух, душа"; с другой стороны, в латинском "spiritus" (дуновение, дыхание, дух, душа) и "spirare" (дуть, веять, дышать), "amina, animus" (дух, душа). То же самое в греческом "anemoz" (ветер). Далее в греческом "pneuma" (ветер, воздух, дух, душа) и pnew (дух, вею), yuch (душа) и yucein (из spue — дуть); в ирландс­ком "апап" (душа) и anail (дуновение, дыхание); на санскри­те "atman" (дух, душа) и греческом "antmh" (дуновение, ве­тер); на армянском "antsn", "afole" — веяние, дух, душа. Все эти слова образованы от корня an.

Представление о душе как о ветре сохранилось до наших дней. В прошлом веке в северной похоронной причети дочь на могиле матери просит:

Вы разойдитесь, ветры буйные,

Раскатитесь, белы камешки!

Раскуйтесь, гвоздики шеломчатые,

Покажись-ка, белый саван,

Откройтесь, очи ясные,

Сговорите, золоты уста,

Погляди-ка, моя ладушка!

В этом плаче ветрам приписывается живительная сила. Душа находится в сродстве с ветром. Здесь имеется своя логи­ка — ветер заменит душу и все оживит. Тогда усопший и глаза откроет, и заговорит.

 Мы до сих пор, как и наши предки, связываем душу с ветром. Когда слышим завывание ветра в трубе, говорим: "Чья-то душа родная жалуется, что ее не понимаем". Или же завы­вание ветра считают плачем покойников, а срывание с домов бурей крыш считают проявлением недовольства покойников. Конечно, сейчас далеко не все так считают. Большинство не верит ни во что и живет как инородный предмет в природе. До поры до времени.

Крестьяне утверждали в некоторых местах России, что бури и вихри происходят от того, что кто-то повесился, уду­шился или утопился. Душа таких людей в бурном полете уст­ремляется на небо. Ветер считался умершим человеком, кото­рый бегает по белу свету и моргает одним усом. Так считали в Ушицком и Проскуровском уездах.

Душа представлялась не только в образе ветра, но и в образах огня и теплоты. Это и понятно — после смерти труп становился холодным, тело теряло своп жизненную теплоту, свой внутренний огонь. С человеком в мсмент смерти проис­ходило то же, что и с природой, когда наступали холода: с уходом тепла, огня наступала смерть, омертвение, замирание. Кстати, ,и у других славянских народов было такое же пред­ставление о душе, как об огне. Например, чехи считали, что над могилами летают огненные душечки. Они в блуждающих огнях видят души некрещеных младенцев. Лужичане считают так же. В Холмовской Руси считали, что светящиеся на клад­бищах огоньки не что иное, как души умерших.

Связь жизни с огнем прослеживается в украинской сказ­ке "О куме Смерти". Там сказано следующее: "Смерть жила под землею, здоровенная хата вся была освещена свечами. Одни из них только начинали гореть, а другие догорали. Пришел в гости к Смерти кум и стал ее расспрашивать о свете. Смерть своему куму отвечала: "Каждый человек, который только есть на свете, имеет тут свою свечу; как только он родится — свеча зажигается. Как только свеча его гаснет — он умирает". "А где же моя свеча?" — спросил кум. Смерть указала ему на догора­ющий остаток, и когда тот стал молить, чтобы она удлинила его свечу, строго заметила ему: "Ты помнишь, что ты взял меня в кумовья за то, что я живу по правде? Или после того, как ты стал господином, тебе уже не нравится правда?"

Связь огня с жизнью прослеживается в слове "воскре­сать". Это слово образовалось от слова огонь — "крес". Отсюда кресиво или кресано, польское krresiwo — огниво; кресати, кресити означает высекать искры. Отсюда и месяц июнь назы­вали "крестник", то есть месяц огня. Слово воскресать бук­вально означает возжечь пламя, а в переносном смысле озна­чает восстановить погасшую жизнь. То, что душа — огонь, мы видим из эпитетов, которые мы даем душевным движениям: чувство мы называем горячим, пылким (пылающим), теплым; любовь, вражда и злоба (что в душе) возгораются и погасают. Мало кто об этом задумывается. Вроде верования тут ни при чем. Мы об этом не задумываемся, когда говорим, что огонь сообщает очам блеск, крови — жар, а всему телу — внутрен­нюю теплоту.

Раз душа — огонь, то вознесясь, может стать звездой (тоже огонь, источник света). Поэтому и говорят: "звезды горят, звез­да гаснет, звезда пылает". Поэтому рождение человека сбли­жали с появлением на небе принадлежащей лично ему звезды (своего рода личной свечи). Смерть ассоциировалась с паде­нием этой личной звезды. Недаром, наблюдая падение звез­ды, говорят, что "кто-нибудь умер" или "чья-то душа покати­лась". Известен рассказ о трех сестрах-ведьмах. В наказание за свое занятие после их смерти им пришлось весь век гореть на небе. Это "девичьи зори" — три звезды близ Млечного Пути.

Наши предки представляли душу также в виде дыма или пара. И это не без оснований; огонь сопровождается дымом, а дыхание человека на морозе сопровождается паром. Собственно, это тот же ветер, только модифицированный. Раз душа — это дыхание (вдыхание, выдыхание), то значит и воздух (пар) и дым. Тут все логично. Об этом говорят слова. "Дух, душа" имеют корень в виде "dhu" (дуть, раздувать). От этого же кор­ня происходит и слово "dhuma" — дым. Слову "дым" по кор­ню родственны: греческое gumos — душа и движение страсти; славянское "душа и думать", литовское "duma", "dumyti" (ла­тышское duhmi). Специалисты полагают, что в древности дым и душа отождествлялись.

В Софийском Временнике о смерти Василия Ивановича сказано: "И виде шигона дух его отошедше, аки дымец мал". В Олонецкой губернии душа и пар одно и то же. "Вдарил он его, — говорят там, — а у него и пар вон". Там же говорят: "У бабы не душа, а пар". В Витебском уезде то же самое. Собо­лев сообщает, что там на поминки усопшего, во время похо­рон, обыкновенно пекли блины. Главным образом здесь имелся в виду не сам блин; а пар. Его принимали за душу умершего, которая поднимается вверх, возносится на небо.

Дым или пар, поднимаясь, со временем принимает вид облака, облачка. Поэтому и душа представлялась в виде обла­ка. Так в похоронной причета говорится:

Как душа с белым телом ликовалася,

Быв, как облако, она да поднималася.

Кстати, родственные нам греки все представляли так же. В "Илиаде" сказано, что душа Петрокла ушла из Ахиллеса, как облако сквозь землю.

Древние представляли душу и в виде крылатых насеко­мых. Это прослеживается и до сих пор. Так, в Ушицком уезде душу представляют в виде мухи. В Грубеновском уезде думали, что душа летает во время сна человека летучей мышью. Что же касается ведьмы, то по народному поверью ее душа при воз­вращении из ночных похождений летает около тела мухою и пчелою. Она так летает, пока не попадает в свое жилище — в тело. Недаром в Ярославской и Олонецкой губерниях бабочку называли "душечкой". Кстати, и древние греки считали ба­бочку душою человека. Они называли ее "petomenh yuch" — летающая душа. Само слово yuch означало у них как душу, так и бабочку. А современные греки называют бабочку — душечка ("yucarouda"). У славян-сербов душа ведьмы, колдуньи летает во время сна бабочкой или птицей. Если спящую колдунью перевернуть головою туда, где были ее ноги, то вернувшись, душа не найдет входа в свою телесную обитель и будет про­должать летать. Болгары и чехи также считают бабочку душою человека.

Душу в образе птицы можно увидеть во многих источни­ках. Так, в похоронной причета говорится:

Появись-приди, надежная головушка,

Хоть с чиста поля явись ясным соколом,

Со темных лесов явись сизым голубем,

Хоть с глубоких озер серой утушкой,

Хоть с погоста прилети да черной галочкой

В другом источнике сказано: "Та прилети же ты до мене, мий братику, хоть сивым голубем, хоть ясным соколом, хоть белым либидем". Считалось, что белый лебедь — это душа не­законнорожденного младенца, которого крестила бабка и за­душила. Представляют душу также в образе кукушки. Поэтому к умершим обращаются с такими словами: "Прилетай ко мне кукушечкой, прокукуй мне свою волюшку". Обращаются к кукушке с просьбой: "Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить?" Сохранилась традиция кормить птицу в продолжение шести недель по смерти кого-либо из семьи: осыпают могилу хлебными зернами.

В северной похоронной причета говорится:

Покажись, приди, надежная головушка,

Хоть с под кустышка приди да серым заюшком,

Из-под камышка явись да горностаюшком

Чехи и сербы считают образом души мышь. Специалисты утверждают, что такое представление было и у других славян­ских народов.

Представляли душу и в образе человека:

Приди-появись, сердечко мое дитятко,

Хоть к крылечку приди добрым молодцем,

Хоть неэнамой калекой перехожей,

Хоть купцом приди московским.

Представляли душу и в виде тени. Она легкая, как воздух, и неуловимая для осязания. Тени называли "навье". Так, в ле­тописи 1092 г. сообщается, что жителей Полоцка избивали мертвецы — неуловимые для взора привидения. Об этом ска­зано так: "И не бе их видети самех, но конь их видети копыта, и тако уязвляху люди плотьская и его (их) область; тем и человецы глаголаху, яко навье бьют полочан".

Навье — это карлик, мрачный карлик, цверг ("паг" — скандинавское имя). У славян таких существ называли "мод-ки". Бытовало представление, что душа есть малый ребенок, человечек с чистым и прозрачным телом. В Переяславской ле­тописи сказано: "Из новей дети ноа емлют". Здесь дети — это умершие. На древних иконах душа изображена ребенком, ко­торый исходит из уст покойника и улетает на небо или возно­сится туда ангелами. Подобные изображения имеются не только на иконах. Они встречаются в миниатюрах, которые украша­ют древние рукописи, а также в печатном издании Печерского Патерика, а также на лубочных картинах.

БЕССМЕРТИЕ ДУШИ

Все народы во все времена верили в загробную жизнь. Не были исключением и славяне. Так, в песнях Краледворской руко­писи не один раз упоминается, что душа после смерти человека живет, оставаясь подле человека до тех пор, пока не совершится погребальный обряд. Так, в песне "Честмир и Власлав" сказано:

Власлав встать не может:

Морена его усыпила в ночь черную.

Вот и вышла душа из стенящих уст

Взлетела на дерево и порхала по деревьям

Туда и сюда, пока не сожгли мертвого

В другой песне ("Забой и Славой") имеются такие слова: "Там много душ носятся туда-сюда по деревьям, боятся их птицы и пугливый зверь, одне совы их не боятся".

В Немецкой грамоте написано, что жрецы поморян уве­ряли народ, будто они видят, как душа честного человека с дружиной переходит к другой жизни на небо.

Погребальные обряды русских-славян четко указывают на их веру в загробную жизнь. Об этом свидетельствует арабский путешественник Ибн-Доста (около 930г.) в своей "Книге драгоценных драгоценностей". Там сказано:

"Когда (у русских) умирает какой знатный, для него вы­рывают могилу в виде просторной комнаты, кладут туда мер­твеца, кладут туда одежду, золотые обручи, которые он но­сил, много яств, кружки с напитками и другие неодушевлен­ные предметы и ценности. Жена, которую он любил, живою помещается в погребальной комнате; затем затворяют двери, и она там умирает". Из этого описания ясно, что предки вери­ли, что загробная жизнь такая же, как и на земле, и что там им понадобится все, чем они пользовались на земле. Кстати, отголоски этого обряда остались. Так, в Белоруссии рядом с покойником кладут в могилу любимые им при жизни вещи, а также еду с питьем. Этот обычай языческий, ни в коем случае не христианский. По христианским воззрениям душа в заг­робном мире не нуждается ни в чем материальном.

ДУША ПОСЛЕ СМЕРТИ ЧЕЛОВЕКА

Бытовало верование, что душа после смерти человека на­ходится на земле. При этом она принимает на себя различные образы. Душа, как полагали наши предки, блуждает по земле в виде огня или носится в виде ветра. От этой веры остались по­верья. Например, что ведьмы и колдуны после смерти в образе огненных шаров (их души) отправляются к реке Иордан, что­бы смыть свои грехи. Но они туда никогда не достигают, по­скольку их на пути всегда настигает дождь. Или другое поверье. Если жена очень тоскует по умершему мужу, то он ночью мо­жет явиться к ней огненным змеем, проникнув в дом через трубу. Умерший (его душа) может обратиться вихрем, как в следующем рассказе: "Умерла одна баба, взяли у нас рушники. Рушники впустили в яму и забыли их оттуда извлечь обратно. Отец огляделся — где рушники? Лаготь батько, что нет рушни­ков. Что же делать? С сестрою взялись за лопаты, чтобы отко­пать ту бабу. Норовицы с две земли вывернули. Как начали тянуть, и вышел из той могилы вихрь. Как начал, как начал кру­тить! Всю солому ободрал, чуть нашей хаты не перевернул!" Это записано на Украине. Белорусы же утверждают, что душа ветром врывается в трубу и стонет, прося помилования.

Верили и в то, что душа может превращаться в растения. И так жить на земле. Человек полагал, что он, как и все расте­ния, произошел от земли. Собственно, у всех народов челове­ка считают землеродным. Землю называют матерью. В санск­ритских поэмах и именах мы часто встречаем "рожденный от Ману" или "рожденный землею". Земля называется матерью, которая могла рождать людей.

Русский народ всегда называл землю матушкой, а чело­века — землеродным. Показательно то, как обращаются к земле крестьяне нижегородской губернии перед сбором лекарствен­ных зелий и кореньев:

Гой, земля еси сырая,

Земля матерая,

Матерь нам еси родная!

Всех еси нее породила,

Воспитала, воскормила

И угодьем наделила;

Ради нас, своих детей,

Зелий еси народила

Польгой беса отгоняти

И в болезнях помогати.

Повели с себя урвати

Разных надобьев, угодьев,

Ради полый на живот

В стихе "О Голубиной книге" говорится, что:

Кости крепкие от камни,

Телеса наши от сырой земли

Человек произошел от земли, как и все растения. Поэто­му он не мог не относиться к растениям по-братски. Растения и деревья человек считал, естественно, живыми, одухотво­ренными, как и сам человек. Они всем похожи на человека (по сути): свое бытие получили от той же матери, что и чело­век, они растут, разделяют явление жизни и смерти, здоро­вья и болезни. Поэтому человек считал возможным, что чело­веческие души вселяются в растения и деревья. На могилах умерших вырастали растения. Это также о чем-то говорило. Они произрастали из праха погребенного мертвеца. Дерево способно было порождать огонь (при трении древесных кус­ков). А огонь — это душа. Значит, она выявляет себя в дереве.

Вера в переселение душ у наших древних предков про­сматривается и в сказках, народных преданиях и стихах. В сказке "О Снежевиночке" сказано, что на могиле убитой Снежевиночки вырастает камыш. Из камыша бурлаки делают дудочку, которая досталась в руки родителей Снежевиночки. Родители разломили дудочку и оттуда выскочила их дочка. Подобный сценарий и в украинской сказке "Маруся". Она умерла от зло­го упыря. На ее могиле вырастает цветок. Боярский сын пере­саживает цветок в горшок и приносит домой. Ночью цветок начинает двигаться. Он падает наземь со своего стебля и пре­вращается в красивую девушку. Подобное превращение опи­сано в сказке "О злой мачехе". Мачеха убила падчерицу. Пад­черица превращается в калину. Из калины прохожие делают дудочку. А дудочка играет сама и рассказывает об убийстве. Различных вариантов этого сюжета с превращением человека в растения и растения в человека очень много.

Существовало народное поверье, что незамужние дочери после смерти превращаются в тополь, а те, которые прокля­ты матерью, превращаются в крапиву. Так, в песне "О Василье и Софьюшке" говорится, что

На Васильевой могиле вырастала золота верба,

На Софииной могилушке кипариско деревцо;

Корешок с корешком срасталися,

Прут с прутом совивается,

Листок с листком солипается.

Подобные сюжеты прослеживаются и в песнях других сла­вянских народов.

Наши предки считали, что душа может вселяться не только в растения, но и в различных насекомых, птиц и животных. На Украине считали, что человек по смерти может стать муравьем, птицей или зверем. В Херсонской губернии верили, что если не будет роздана заупокойная милостыня, то душа умершего явит­ся домой в виде ночной бабочки. Она будет виться вокруг за­жженной свечи. Если такое замечали, то на другой же день собирали и кормили нищих. На юге России старухи после возвраще­ния с кладбища после похорон целую ночь караулят душу усоп­шего. Они уверены, что душа вернется в образе мухи. Поэтому ставят на стол сыту, чтобы душа-муха смогла попить приготов­ленный напиток. Души умерших детей превращаются в ласто­чек, конопляночек и других певчих птиц. Они садятся по деревь­ям около дома и поют песни. Это поверье записано на Волыни. В одной сказке говорится, что душа убитой девушки прилетает к любимому соловьем Она поет ему песни о своем несчастье.

Подобных сказок и песен очень много. Так, в одной из них говорится, что после того как убили мужа, его душа при­летала к жене в образе павлина

В средней России еще и сейчас говорят, когда влетит в дом птица, что "упокойничек озяб, пичужкой погреться при­летел" Считали, что душа летает в образе голубя и находится на месте своего погребения. Поэтому на Руси строили на мо­гилах особые постройки, предназначенные для отдохновения души, а также для защиты души от ненастья. Эти постройки называли голубцами.

В похоронных причитаниях также видна вера, что душа превращается в птицу. Так, усопшего просят обернуться "пе­релетным да ясным соколом", вскинуться "белым голубоч­ком", явиться "на свое широкое подворьице" в виде "пта­шечки". Дочь спрашивает свою мать-покойницу: "Да коли ты до меня в гости прибудешь, да чи ты иттимешь, чи летиты-мешь, чи плеститимешь? Утонькою престимешь буду ряску розгоняти, зозулею будеш летати, сады буду росхидяти, до­рогою итимешь, буду дориженьку помитати, буду и воритич-ка одчиняти". Верили, что душа умершего может превратить­ся в животное. Поэтому жена просит умершего мужа обер­нуться заголиком и прийти навестить ее. В одной из русских сказок умершая мать превращается в коровушку-буренушку. Она приходит по ночам к своей дочери прясти лен.

У других славянских народов были принципиально такие же представления. Соболев пишет, что эти представления "при­шли от того времени, когда наш предок одухотворял приро­ду, жил с нею тесною связью и представлял ее таким же жи­вым организмом, как и он сам".

Наши предки верили, что душа умершего может оста­ваться на земле и в образе людском. Эти представления восхо­дят к Роду и Чуру. Как сказано в летописи, наши предки "жи-вяху каждо со своим родом и на своих местах", "особе", то есть разъединенно род от рода. Род — это несколько семей, которые связаны узами кровного родства и властью одного родоначальника. Родоначальников звали старец, жупан, вла­дыка, князь. Родоначальник не только управлял родом. Он был и жрецом. В колядской песне говорится, что заклание в жертву козла производит старец (старик).

За рекою за быстрою

Леса стоят дремучие

Во тех лесах огни горят,

Огни горят великие,

Вокруг огней скамьи стоят,

Скамьи стоят дубовые,

На тех скамьях добры молодцы,

Добры молодцы, красны девицы,

Добры молодцы, красны девицы

Поют песни колядушки

В середине их старик сидит

Он точит свой булатный нож,

Котел кипит горючий.

Возле котла котел стоит;

Хотят козла зарезати.

Родоначальник, старший на Руси всегда был священным, уважаемым. Он был не только начальником, жрецом и упра­вителем, но и надежным хранителем рода и его интересов. Род не мог смириться с тем, что это главное лицо, хранитель рода, со своей смертью уходит навсегда. Поэтому верили, что Родо­начальник продолжает оберегать свой род и после смерти. Он не умирает. Он находится рядом и заботится о своем роде. Он является главным богом для Рода. Его иногда называли Чур (щур, пращур). Недаром, когда хотели защитить себя от опас­ности, то произносили заклинание: "Чур меня!", то есть "Хра­ни меня чур", "Чур, наше место свято!" Как мы уже говори­ли раньше, Чур оберегал межу, был хранителем полей и па­шен. Оберегал он и дом от злых человеку духов. В присутствии Чура ни один из злых духов не может причинить человеку вреда.

Обязанности Рода и Чура в доме выполняет домовой, сво­енравный дедушка. Это властный, седой низкого роста старик. У малоросов домовой — маленький карлик с длинной седой бородой. В Вятской губернии считали, что домовой — это ста­рик ростом с пятилетнего ребенка. Он всегда в красной ру­башке, опоясанной синим кушаком. Лицо у старика сморщен­ное, борода белая, волосы на голове желтовато-серые, а глаза словно огонь. И в других губерниях России домового пред­ставляли себе как маленького старикашку, который одет в красную рубашку. У него непременно седая, длинная борода, волосы на голове всклочены. Они застилают его лицо. Голос у домового глухой и суровый. Он любит браниться, при этом употребляет ругательные русские слова. Считали, что все тело домового покрыто густой шерстью и мягким пушком. У него даже подошвы и ладони в волосах. Без волос только лицо око­ло глаз и носа.

Отцы церкви этого хранителя рода и дома, в которого переселилась душа предка, назвали "проклятым бесом храможителем". На самом деле никакого отношения к бесам домо­вой не имеет. Он свой, свой усопший пращур. Поэтому его и называли "дед", "дедушка", "дидька", "дзад". Собственно, этими же словами в некоторых местах России называли умер­ших. Недаром в России до недавнего времени существовал обряд, по которому родственники умершего приносили ему деньги, масло, яйца и т.п. и просили беречь их имущество (то есть быть их домовым). При этом говорили так: "Вот тебе, Семен (называли имя умершего), на! Это принесла тебе Мар­фа (хозяйка), береги у нее скотину и хлеб, когда я буду жать, корми цыплят и гляди за домом". Не вызывает после этого никакого сомнения, что домовой — это никакой не бес, а охранитель и устроитель семейного очага. Более того, он не позволяет злым существам, бесам появляться в доме. Он обе­регает скотину, чистит ее по ночам, поит ее водой, дает ей корм, заплетает лошадям гривы, надзирает за птицею (кура­ми), смотрит, чтобы были в порядке огороды, амбары, ови­ны. Более того, он приносит хозяину деньги, а его нивы дела­ет плодородными. Отцы церкви не только уговором, но си­лой, наговорами, ложью старались лишить нашего предка этого защитника, лишить его надежды на то, что он не один в труд­ные неурожайные годы, в беде, в лихе, что ему всегда придет на помощь его прародитель-домовой. Можно лишить человека куска хлеба, но нельзя отнять у него надежду. Поэтому домо­вой остался, и никакая церковь не смогла с ним справиться, несмотря на то, что она назвала прародителя — домового — бесом.

Домовой был не только надежным охранником и защит­ником. Он был идеальным хозяином. Никто лучше, чем он, не радел о хозяйстве дома или двора, никто так не берег хозяйс­кое добро, как он. Его дела были даже видимы: здесь он при­берет к месту какую-либо вещь, там поправит что-нибудь или подметет двор.

Собственно, хозяином дома был не здравствующий хозя­ин, а домовой. Его так и называли — хозяином, хозяюшком. Сам же здравствующий хозяин дома был только представите­лем домового — хозяина. Считали, что домовой "словно вы­лит в хозяина дома". Сообщается в исторических (мифологи­ческих) источниках, что домовой часто принимает вид умер­шего домохозяина.

Из сказанного выше понятно, что в каждом доме — свой домовой. Только свой домовой позаботится о доме, только он является добрым. Чужой домовой всегда зол, он постоянно старается вредить человеку во всем. Против чужого домового произносят заклинание, чтобы защитить себя. В заговоре, как правило, испрашивалась защита светлых духов "от черта страш­ного, от чуждого домового". Это пошло с древности, когда роды были большими и нередко враждовали друг с другом. Поэтому и получилось, что раз родоначальник другого рода — враг, значит, и домовой этого рода — враг. Это естественно.

Отношение к домовому как к прародителю просматрива­ется в разных обрядах, в частности перед постройкой дома. Верили, что новопостроенное жилье только тогда будет проч­но, когда умрет глава поселившейся в нем семьи. Он после смерти и будет охранять. Верили также в то, что тот из роди­чей умрет раньше, кто первый вошел в новый дом. Боялись, чтобы преждевременно не умер строитель дома. Чтобы этого не случилось, жертвовали петуха.

Перед постройкой дома приходили на место закладки дома. Там отрубали у петуха голову и зарывали ее на этом месте, где должен быть передний угол дома. Был еще и такой обычай. У •переднего угла закапывали несколько медных монет и ячмен­ных зерен, а иногда кусок хлеба, щепоть соли и кусочек меда. Это делали до того, как начинали класть основные звенья сруба. В сборнике Румянцевского музея дано описание обряда в честь домового: "В новоселий идет с коликою черного и черною курою". Практически еще очень недавно при закладке дома или в новоселье убивали петуха, курицу, ягненка или какое-нибудь другое животное. Это жертвы домовому — духу умер­шего родоначальника. В древние языческие времена на место основания нового дома или вообще поселка закапывали в зем­лю жертвы. Могли закапывать в качестве жертвы и человека. В преданиях Новгорода рассказывается, что когда Смоленск за­пустел и было решено срубить новый город, то были посланы на все четыре стороны гонцы захватить, кто попадется, жи­вую жертву. Попалось дитя и его заложили в основание города. Поэтому город назвали Детинцем.

Что же касается домового, то все сказанное выше под­тверждает, что он очень тесно связан с Родом. По сути, домо­вой — это тоже Род, но "род" — хранитель отдельной "семьи, отдельного двора, а не целого рода. Хранителем целого рода является Род. В определенный исторический период род рас­пался. Поэтому Рода заменил домовой. Домовой живет не только в доме. Он заботится обо всем хозяйстве и живет везде, охва­тывает все хозяйство. Поэтому мы находим его в банях, ови­нах, винокурнях. Поэтому его и называют по-разному: бан­ным, подовинником. Он помещается и в хлевах. Считается, что видеть домового можно в Чистый четверг или на Светлое Воскресенье в коровнике или хлеве. Там он сидит, притаив­шись в заднем углу. Но он не только сидит в углу. Можно на снегу увидеть следы его мохнатых лап.

Вначале полагали, что души предков вселились в Рода, Чура и Домового. А потом этот круг расширился. Стали ве­рить, что все души умерших семьи или рода остаются здесь, на земле, на своем участке, где они раньше жили. Живущие не только верили в это, но и надеялись, что души умерших родственников охраняют их. Поэтому и хоронили их там, где сходились межи различных владений — на распутьях ("при путех"). Летописец этот обычай описывает так: "Аще кто умряше, творяше тризну над ним, и по сем творяху кладу вели-ку, и возложаху и на кладу мертвеца, сожьжаху, а по сем собравше кости, возлоржаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех". Так умершие должны были сторожить родное селение. Они находились на столпах ("сосудины малы"), которые отмечали границы поля или усадьбы. Род мог быть спокойным — он находился под охраной своих умерших. Если человек перешел эту границу, то он лишался покровительства своих умерших родичей. Наше "чересчур" про­изошло отсюда. Оно обозначает нарушение известной грани­цы или меры и служит предостережением.

Души умерших не только находились где-то, но являлись в дом, и даже здесь поселялись. То, что в это верили, говорят представления о марах и кикиморах. Полагали, что мары и кикиморы — это младенцы, которые умерли некрещенными или были прокляты родителями. Это невидимки-карлики, ко­торые живут в домах за печкой. Но по ночам они выходят из своего укрытия, садятся на печке и прядут пряжу. Имеются такие свидетельства: "Спи, девушка, кикимора за тебя спря­дет". "От кикиморы рубашки не дождешься". Мары появляют­ся и в хлеве. Там они косматят лошадям гривы. Так что мары и кикиморы связаны с домовым.

Русалки — это тоже души умерших. Русалка — "русый". Отцы церкви полагают, что русалки — это души младенцев, которые умерли некрещенными, а также души утопленниц и удавленниц и вообще женщин и девушек, которые самопро­извольно лишили себя жизни и не были погребены по хрис­тианскому обычаю. Верили в то, что огни на могилах разводят русалки или они являются просто одноглазыми русалками.

В некоторых местах России был обычай на родительской неделе (неделя, на которую приходится Дмитриевская суббо­та) переряживания. Такой обряд переряживания в праздник в честь мертвых был и у других народов. Летописец Нестор со­общает, что славяне в древности совершали игрища на пере­крестках в честь мертвых. При этом они переряживались и ставили на перекрестках сосуды с прахом мертвеца. Здесь они совершали игрища. До сих пор остался страх перед перекрест­ками как местом, где собирается нечистая сила.

Существовал обычай на могилах класть блины, бить яйца и призывать русалку:

Русалка-царица,

Красная девица!

Не загуби душки,

Не дай удавитца;

А мы тебе кланяемся.

Русалок представляли себе девицами с длинными-длин­ными волосами или же девочками-семилетками с русыми куд­рявыми волосами. Одеты они в белые сорочки без пояса. По­этому в Малороссии их называли мавки (малютки). Летом ру­салки живут на земле — в полях, рощах, лесах. Они выбирают старые деревья или растущие над водой. Это Ива, верба, пла­кучая береза. Они все время веселятся: празднуют свои свадь­бы, аукаются, бегают, пляшут, водят хороводы и поют песни. Они любят, свернувшись клубком, с хохотом и визгом ка­таться по траве и дорогам. По вечерам русалки любят качаться на низких ветвях. Сидя на ветвях, они будто бы просят у про­хожего дать им сорочку:

На гнилой колоде,

На белой березе

Русалки сидели

Суки вязали,

Да на тех суках

Русалки гутали.

Красные девочки

Шли веночков вить;

Просили русалочки

У девок сорочки:

"Девочки-подружки!

Дайте мне сорочку!"

ДУШИ УМЕРШИХ В НЕВЕДОМОЙ СТРАНЕ

Наши предки имели обычай сжигать тело умершего. Они хотели, чтобы душа вместе с дымом ушла на небо. Пепел по сожжении они собирали в урну и хранили. В похоронной при-чети говорится, куда уходит душа по смерти:

Приубрался, свет-надежная головушка,

 К краску солнышку на пригребушку,

К светлу месяцу на придрокушку.

Так причитает жена после смерти мужа. Душа после смер­ти тела уходит в область "Красного солнышка", в верхний мир. Полагали, что души умерших должны взбираться на ка­кую-то крутую, неприступную гору. Существовало (и суще­ствует) поверье, что обрезанные ногти не надо кидать, а нужно хранить, кладя их за пазуху. На том свете они пригодятся, потому что каждому по смерти придется взбираться на кру­тую гору. В Подольской губернии говорили, что души умерших будут "драпаться" на крутую стеклянную гору. Верили, что обрезки ногтей после смерти срастаются с ногтями на паль­цах. После этого ногти станут крепче, и легче будет взбирать­ся на железную гору, где находится рай. В русской сказке "О золотой горе" Иван Царевич приезжает к горе, "крутизна ко­торой была столь высока, что на нее взлезть никак было не можно". Царевичу удается взлезть только благодаря тому, что он в скважине горы находит железные ногти. Литовцы вери­ли, что для того, чтобы достичь того света, умершие должны влезать на крутую блестящую гору. Поэтому они вместе с тру­пом сжигали когти медведя или рыси.

Что это за гора — крутая, круглая и блестящая? Это не­бесный свод, который был и блестящим и округло-выпуклым (куполообразным). Предку он представлялся горой. Предки эту гору (небосвод) располагали на западе. Это логично. На восто­ке день начинал свою жизнь, а на западе его жизнь заканчи­валась. Значит, там должна была заканчиваться и жизнь чело­века. Там должна была находиться неведомая страна. Поэтому в причитаниях говорится о неведомой стране, которая нахо­дится на закате солнца. По русскому поверью запад является местом страны отцов. Считают, что покойников надо хоро­нить до захода солнца, чтобы отходящее на покой солнце могло покойников захватить с собой и довести их до обители умер­ших.

Неведомая страна на западе была желанной. Арабский пи­сатель Масуди сообщает, что славянские жены лишают себя жизни после смерти мужей, поскольку "пламенно желают быть сожженными вместе со своими мужьями, чтобы вслед за ними войти в рай". Ибн-Фоцлан, арабский писатель, приводит слова девушки, которая обрекла себя на сожжение. Она говорит: "Вот вижу отца моего и мать мою. Вот сидят все мои умершие род­ные; вот и мой господин — он сидит в раю, и рай так прекра­сен и зелен". Чуть дальше Ибн-Фоцлан приводит слова пере­водчика, который объясняет ему обряд погребения: "Мы сожигаем мертвецов потому, чтобы умерший без задержки во­шел в рай". Слово "рай" означает "сад". Наши предки стреми­лись в сад, вечнозеленый, где царствует вечное лето, светит солнце, зеленеют деревья и трава.

Само слово "рай" родственно индоевропейскому слову "радж". В "Ригведе" эта страна "радж" является как место све­та или мировое море, которое расположено между землей и небом. Слово "радж" трансформировалось в слове "рай" сле­дующим образом: буква "а" осталась, а "дж" перешло в сла­вянское "и". Только позднее светлая воздушная страна "рай" превратилась в зеленую.

В "Ригведе" имеется такой гимн: "Где светит свет, туда стремлюсь я, в Сома, в бессмертный, нетленный мир, где владычествует сын Вивасвата Яма, в святилище небес, там, где покоится лучезарное Солнце, — о дай мне быть там бес­смертным". Язычники-литовцы представляли себе рай свет­лой страной. Они помещали ее на западной стороне неба. Страна находится где-то

За лесушками за темными,

За горами за высокими,

За облачками да за ходячими,

Да за частыми звездушками

У язычников был не только "рай", но было и "пекло". Но пекло не было пеклом (адом) христиан, где грешников жарят на сковородах. Язычники смотрели на все естественнее, пра­вильнее. Они "пеклом" называли просто горную область, со­греваемую небесной теплотой, солнечными лучами. Специа­лист об этом сказал так: "Исключительного смысла загроб­ной муки слово "пекло" в язычестве не имело. Пеклом нужно считать просто область горную, где действует небесная тепло­та, солнечные лучи и огонь. Сюда предок отсылал своих умер­ших без всякой мысли о возмездии". Если вначале рай поме­щался между небом и землей, то потом он оказался вообще под землей. Логика очень простая. Солнце после заката и до восхода находится под землей. Оно не просто ежедневно ухо­дит под землю, оно там сжигается. Облака, которые гонит ветер, также укрываются за горизонт, где они умирают. Ло­гично, что там же, под землей, где умирает и солнце и обла­ка, находится и страна умерших. Это страна непроницаемой тьмы или страшно клокочущего пламени. Там должен цар­ствовать вечный холод и вечный мрак, поскольку с закатом солнца на западе приостанавливается деятельность природы. Там молчаливая ночь охватывает мир, облекает его в свои темные покровы. Там все погружается в сон и мрак. Все это знамения навсегда усыпляющей смерти. Тем не менее наш предок верил, что рай — это страна света. Но она помещается там, где и страна мрака, как под землей, так и на небе. Де­вушка, которая по своей воле ушла на тот свет к своим родителям и своему господину, о которой мы уже говорили, смот­рит не на небо, а в колодец, и там, под землей, она видит зеленеющий рай. В отреченном слове "О всей твари", где со­хранились многие черты древних воззрений, сказано, что рай лежит на земле там же, где находится страна тьмы и ужасного пламени. В русских сказках подземный мир рисуется светлым. Подземный мир содержит три царства: медное, серебряное и золотое. Однако эти же сказки рисуют подземный мир как царство тьмы. Этот подземный мир называется в сказках "тем светом".

Наш предок полагал, что в страну отцов ведет Млечный Путь. На Млечный Путь смотрят по-разному. В Ушицком уезде полагали, что он ведет в вечное жилище, в рай. В Холмской Руси считали, что Млечный Путь — это дорога умерших, иду­щих на вечное житье, или же дорога, которая пересекается наполовину — одна ведет в рай, а другая — в ад.

Страна отцов отделялась от мира живых воздушным про­странством, которое наш предок представлял себе всесвет­ным морем-океаном или рекой, которая обтекает со всех сто­рон землю. По этой реке плавают корабли — облака и тучи. Поэтому душа умершего должна переплывать это водное про­странство. Поэтому "для бедного умершего делали ладью и сжигали мертвеца в ней". Об этом сказано и в "Повести вре­менных лет", где описана месть Ольги древлянам за смерть ее мужа Игоря. Там сказано, что по приказанию Ольги древлян­ских послов несли в "ладье", а когда донесли до приготовлен­ной ямы, "вринуша ев яму и с ладьею и повеле (Ольга) засы-пати я живы, и посыпаша я". "Ольга приносила погребальную жертву душе своего мужа" — так пишет Котляревский. Она заживо погребла древлянских послов.

Про вятичей и кривичей летописец пишет так- "Аще кто умреше, творяху кладу велику, и возложахут и на кладу, мер­твеца сожьжаху". "Клада" имела вид лодки. При христианстве ладья при погребении осталась. В "Сказании о святых Борисе и Глебе" сказано: "Убиену же бывшу Глебови и повреждену и пусть месте межю двема кладома". Далее прибавлено: "Свято­го Глеба положиша в леса межи двемя кладома под насодом". Насод — это речное судно с набоями или лодка. На миниатюре изображено, как скутанное тело князя положено между двумя колодами и семь воинов опрокидывают над ним вверх дном лодку. Колода — это вариант ладьи. Любопытно, что гроб, который делают сейчас, это две опрокинутые друг на друга лодки.

То, что покойников сжигали в лодках, говорит о том, что считали, что умершему надо будет плыть по водному про­странству для того, чтобы достичь страны отцов. Представле­ния наших предков о стране отцов (неведомой стране) были многовариантны. Мы уже видели, что, с одной стороны, там жарко, тепло и уютно (все в зелени), а с другой, — там мрач­но, холодно и сыро. Это соответственно рай и пекло. Но это не разные заведения с разными функциями воздаяния человеку за его заслуги и грехи. Отнюдь нет. Наш предок не говорил о том, что грешников будут жарить на сковородках, он вообще не мыслил категориями насилия. Просто в его представлениях получалось так, что, с одной стороны, в стране отцов должно быть тепло и уютно, а с другой стороны, эта страна находит­ся там, где само солнце кто-то или что-то поедает, уничтожа­ет. Отсюда эта раздвоенность.

То же самое и относительно того, как добраться в страну отцов. Поскольку она окружена водой, то, естественно, туда можно добраться на лодке, корабле и других плавсредствах. Больше пользовались лодкой. Поэтому и покойника снабжали лодкой. Однако рассматривался и альтернативный вариант. Он состоял в том, что в страну отцов можно было добраться пеш­ком, на санях или какой-либо другой повозке, или же верхом на коне. В этих случаях водное пространство надо было преодолевать по мосту, который перекинут через водное простран­ство, которое окружает страну отцов. Представление о таком мосте мы находим не только у индоевропейских народов, но и неиндоевропейских народов. Например, у индусов в "Сама-веде" говорится: "К блаженству мы стремимся через трудно­проходимый мост". Здесь в царство Ямы можно пройти по мосту, перекинутому через водную преграду. У персов царство мертвых (страна отцов) называется Городмала. Чтобы туда доб­раться, души умерших должны перейти мост воздаяния Чиновед. У мусульман в страну отцов ведет мост Сират. О мосте, перекинутом через водное пространство к стране отцов, зна­ли и угрорусы.

Представление о мосте, который ведет в страну отцов, вошло из язычества в христианство. Христианство не смогло задушить (то есть убить душу народа) язычество и приспосо­билось к нему, хотя рану всему народу оно нанесло почти смертельную и незаживающую. Но отцы церкви вложили свой смысл в идею язычников, исказив ее в принципе. Они всячес­ки старались запугать народ и подчинить его своей власти, которая становилась неограниченной и неконструктивной. Поэтому в их редакции это не просто водное пространство, а огненная река. Ее преодолевают как праведники, так и греш­ники, но первые идут в рай, а вторые — в ад. Праведников (кроме отцов церкви) не было, поэтому воображение духов­ных лиц направляло весь народ в ад. Кто хотел спастись, дол­жен был повиноваться отцам церкви, которые очень быстро превратились в самых богатых владельцев земель и т.п.

В "Сказании Панфутия Боровского", которое было освя­щено христианством, говорится о том, как один умерший человек прошел в рай по трупам нищих. Кто заставил нищих? Они это сделали добровольно в благодарность за милостыни этого небедного человека при его жизни. Нищие, которых он "осчастливил" при жизни, добровольно "сотворили" из сво­их тел "яко мост через страшую ту реку". Так "добродетель" попала в рай, в "чудное место". Вот тот образец справедливо­сти, который освятили отцы церкви! Что касается моста, то вера в него сохранилась до сих пор. Поэтому в гроб под голову покойнику кладут несколько щеп от гроба. Они могут приго­диться душе умершего, если придется чинить мост.

Иногда этот мост представляли в виде радуги, которая своими концами уходила под землю, а вершиной касалась небесного свода. Афанасьев об этом пишет так: "Издревле ра­дуга признавалась за путь усопших". До сих пор сохранилась вера в то, что радуга — путь к стране отцов, мост в небесное пространство. В скандинавской поэме "Эдда" радуга называет­ся небесным мостом.

Исходя из представления о мосте по пути в страну отцов, становится понятным, почему хоронили не только в лодках (гробах), но и в санях. Этот обычай сохранился и при христи­анстве. Об этом свидетельствует былина "О Потыке Михаиле Ивановиче", где сказано, что когда умерла жена Потыки — Авдотья Лиховидьевна, то

Приказали ему (Потыке) попы соборные

Тотчас на санях привезти (тело Авдотьино)

И со всем причтом церковным

Понгребли тело Авдотьино

В санях хоронили и Владимира в Киеве. В летописи под датой "15 иуля 1015 г." сказано следующее: "Умре же (Влади­мир) на Берестовем, ипотаиша и, бе бо Святополк Кыеве. Ночью же можно клетми проимавше помост, обертевше в ковер и ужи свесиша на землю. Взложьше и на сани, вехше поставиша и в святей Богородици, юже бе создал сам".

Такое свидетельство далеко не единственное в летопи­сях. Там содержится целый ряд указаний, в которых сани фигурируют в погребальной процессии. Тела умерших везут на санях как летом, так и зимой. В Лаврентьевской летописи под 1054 г. записано: "Всеволод же спрята тело отца своего (Ярослава), взложьше на сани и везоша и Кыеву". В этой же летописи под 1074 г. описано убийство Изяслава. 3 октября летописец прибавляет, что тело князя "взложивше на сани повезоша и, с песнями Попове и черноризци". В Ипатьевс­кой летописи под 1113 г. записано: "Представися благовер­ный князь Михаил, зовемый Святополк, месяца апреля в 16 день, за Вышегородом, и привезоша и в ладьи Киеву и спрятавше тело его и взложиша в сане... и положила в церкви святого Михаила". Летописи сообщают, что тело князя Вла­димира Васильевича, умершего 10 декабря, везли в санях и ставили в церкви. Сани используют и для перевозки мощей святого князя Глеба. В санях не только перевозили, но и пе­реносили тело. Это видно на миниатюре, которая помещена в описании жития Бориса и Глеба при Сильвестровском спис­ке. То же изображено на древней иконе, на которой изобра­жено перенесение к гробнице тела св. митрополита Петра. Это же самое (похороны в санях) следует из описания царских похорон в "Выходах Государей".

В России до недавнего времени (а может, в отдельных местах и сейчас) существовал обычай оставлять на могиле сани или даже закапывать их в могиле радом с покойником. Точ­нее, закапывали не все сани, а только оглобли от саней, на которых привезли тело, вязки, ломаные полозья, а также сту­пицу от колеса. Это свидетельствует о том, что раньше на Руси Существовал обычай погребения покойника на санях. Это под­тверждают и результаты археологических находок. В кургане были найдены остатки волокуш (они в древнее время заменя­ли сани), на которых привезли покойника. Его и похоронили на этих волокушах.

Хоронили не только в санях и в лодке. Наездник степей скиф хоронил себя на ретивом коне, а знатный и удалой рус­ский богатырь Потык Михаиле Иванович зарывается в моги­лу с конем и сбруей ратной. Погребали на конях, потому что верили, что на коне легче будет достичь страны отцов. Специ­алист пишет так: "В камеру покойник был введен верхом на лошади и последней голова разбита камнями". В былине "О Потыке Михаиле Ивановиче" сохранилось описание погребе­ния на коне. Описано, что этот сказочный богатырь велел себя похоронить заживо на своем коне (после смерти своей жены). Это описано так:

А и тут,

Стали могилу капать,

Выкопали могилу глубокую и великую,

Глубиною, шириною по двадцати сажень

И туг Потыка Михаил Иванович

С конем и збруею ратного

Опустился в тое-ж могилу глубокую,

И заворочали потолком дубовым,

И засыпали песками желтыми

Бедных людей хоронили без коней. На основании архео­логических данных исследователь пишет: "Бедный люд погре­бался в простых неглубоких гробницах под небольшими круговидными курганами, коней при них не бывает". Полагали, что до страны отцов можно дойти и пешком. До недавнего времени существовал обычай класть в гроб покойнику кроме надетых на ноги новых лаптей еще одну пару — на поход до страны отцов в качестве запасной пары. Кроме того, в гроб кладут палку (посох), чтобы облегчить долгую дорогу путника. В духовных стихах, составленных на базе язычества, встреча­ются слова "души подходят" к реке, "души побрели", "души идут" и т.п.

В страну отцов души идут в сопровождении провожатого:

А всем нашим душам

Через ту реку провожатися будет.

В духовных стихах сказано, как умершие умоляют Михаи­ла Архангела проводить их в страну отцов, а точнее в царство небесное (это по христианской интерпретации):

Провяди нес церез огненну реку;

Приведи нас ко царству небесному.

Такие проводники были и у других народов.

Наши же предки представляли, что проводник может и перевозить души умерших по водному пространству. Опять же приходится обращаться к духовным стихам, в которых, как в кривом зеркале, отражаются языческие обычаи и взгляды. В одном духовном стихе "О Страшном суде" сказано:

Течет речка огненная...

Как стоят у реки души грешныя,

Души грешныя, беззаконныя,

Оне вопят и кричат — перевозу хотят

Отвечает душам Батюшка Небесный Царь: "У меня нету душам перевощиков".

В стихе "Про Михаила Архангела" сказано:

Протекала тут река, река огненная,

Как по той-там реки, реки огненныя,

Да тут ездит Михаиле Архангел царь,

Перевозит он души, души проводи..,

Через огненну реку ко пресветлому раю.

Или в другом стихе:

Три грешные души, беззаконные рабы

Походили к реки.

Они спрашивали перевозчика:

И на то тут,

Есть перевощик

Перевез бы нас на ту сторону,

К Самому Христу, Сыну Божью.

Это из духовного стиха, где верование получило христи­анскую окраску. Подобных духовных стихов было много. В апок­рифическом (не узаконенном церковью) "Хождение Агапия в рай" (XII в.) говорится о том, что Агапий достигает страны отцов — рая — не один. Его перевозят туда на корабле пере­возчики — ангелы. В русских сказках перевозчик — это старик. Обычно старик в своей утлой лодочке переправляет через море или реку смелых странников, которые направляются в страш­ные обители ада к царю-змею или же на край света к ясному солнышку.

У других индоевропейских народов также имеются опи­сания того, что перевозчик перевозит души через водную пре­граду в страну отцов. У сербов перевозчиками служат Святой Николай и Илья Пророк. Это уже христианские перевозчики. А у язычников (до христианства) перевозчиками были Во-зуй, Плаву, Ний, Водца.

Перевозчик получал за свою работу определенную плату. Для этого умершего снабжали различными монетами. Их кла­ли в руки покойнику или около нижней челюсти. Этот обычай существовал до недавнего времени. В духовных стихах этот обы­чай платить перевозчику находит свое подтверждение:

Грешные души подошли к реке.

Они стали просить Михаила Архангела перевезти их, Михаил Архангел спрашивает их:

А што же вы здесь в руках несете?

Это опять же христианская редакция. У язычников не го­ворилось о грешниках, о грешных душах.

В ответ на вопрос Михаила Архангела грешные души го­ворят:

Несем в руках рыже золото,

Потом — того цисто серебро

Они сами то к Михаиле приближаются

Золотой казной спосуляются,

"Возьми, — говорят оне Архангелу-перевозчику, —

Ты с нас много злата, много серебра,

Мелкого скатного жемчуга,

Переправь нас, грешных, через огненную реку"

Клали покойнику в могилу монеты не только наши пред­ки. Греки в рот покойнику клали монету обол. Она называлась "uaulon", то есть плата за перевоз в лодке. Раскопки в Керчи показали, что нет могил (даже самых бедных), где бы не на­ходили медные "монеты Харона". Римляне также клали моне­ту в гроб (для перевозки покойника). Такой же обычай суще­ствовал у угрорусов, литовцев. У болгар, когда еще не было денег, клали в гроб соль как эквивалент денег.

Проблемы души умершего на преодолении моста через огненную реку, а точнее водное пространство, не кончались. Прибывшая душа вдруг обнаруживала, что страна отцов ох­ранялась сторожами. Их предстояло как-то обойти. До сих пор в народе можно слышать, что небесные владения оберегают­ся сторожами-косарями. До сих пор говорят, что рай и ад обе­регаются рыжим человеком, у которого хранятся ключи — как от рая, так и от ада. В русских сказках загробное царство охра­няют то змеи, то львы. У малороссов сторожем является соба­ка. В малороссийском предании "О творении человека" сказа­но: "Сотворив человека, Бог ушел, а к дверям рая приставил собаку-зверя чистого, чтобы не пускала дьявола". Тем не ме­нее дьявол нашел доступ в рай. Как? Он подкупил сторожа-собаку, пообещал ей шерсть (до этого собака была бесшерст­ной). Обсуждался и другой вариант падения сторожа-собаки: дьявол бросил собаке кусок хлеба. Когда собака бросилась за хлебом, дьявол проскользнул в рай. В похоронной причести говорится: "Сторожа стоят ведь там (у страны отцов), да все не спариют".

У других народов — наших братьев представления о сто­рожах при входе в страну отцов были такие же. Ведийская мифология говорит о сторожах царства мертвых. Этими сторо­жами являются Сарамеи — дети Сарамы. Сарама — это охотничья собака бога Индры. В одном из гимнов Ригведы мы на­ходим даже обращение к этим сторожам загробного мира. Оно звучит так: "Две собаки Ямы да позволят нам созерцать солнце и получить божественную жизнь". В гимне содержится и напутствие умершему: "Истинным путем избегни двух бледных четырехглазых собак, детей Сарамы, и ступай к отцам, Которые блаженствуют вокруг Ямы! Двум собакам, о Яма, сторожам и твоим четырехглазым, охранителям пути, ведающим людей, вручи его (то есть умершего), о царь, спасение и свободу от скорби даруй ему". По персидской мифологии, сто­рожем страны отцов является пес Сура или Сириус. Это боль­шая звездная собака. У греков сторожем является трехглавая собака Цербер. Хвост у Цербера подобен дракону, а его грива кишит змеями. По сказанию Эды мрачное жилище Геллы сто­рожит дева "Modhgudhri", а охраняет "Muspellsheimr" воин­ственный Суртур. Когда душа преодолеет трудный путь в стра­ну отцов и обойдет сторожей, то она оказывается там, где

Ветры не провевывают,

Лютое зверье не прорыскивае,

Малая птичка не пролетывае

Но далеко не каждая душа сюда попадает. Наши предки верили, что душа может и не отправляться в далекое и опас­ное путешествие, но оставаться в могиле.

Не вызывает сомнения, что в самое древнее время умер­ших хоронили в земле. Огонь появился потом. Котляровский считает, что "обряд сожжения мертвецов появился в перво­бытную эпоху у человека-младенца из подражания природно­му явлению — заходу или смерти в земле великого светила, лучезарного владыки и отца древних людей — солнца".

На Руси как сжигали покойников, так и хоронили в зем­ле. Это подтверждается такими фактами. Арабский писатель Ибн-Фоцлан свидетельствует о сожжении, а другой арабский писатель Ибн-Доста упоминает о погребении. Славянский ле­тописец сообщает о сожжении умерших у родомичей, вяти­чей и кривичей. Одновременно он пишет о погребении во вре­мена язычества. Так, в летописи под 882 годом сказано: "И убиша Аскольда и Дира, носоша на гору, и погребоша на горе".

Под 912г. в летописи сказано: "Умре Олег и плакашася по нем вси людие плачем великим, и несоша и, погребоша на горе, еже глаголеться Щековица; есть же могила его до сего дня, словеть могыла Олегова". Позднее, под 945 годом, в ле­тописи о смерти Игоря говорится, что древляне, убив Игоря, "погребли его".

У родственных славянских народов также был обычай по­гребать покойников наравне с сожжением, и "даже можно было бы усомниться в существовании сожжения, если бы за него не говорило непреложное свидетельство урн с пеплом". Последние слова принадлежат специалисту наших дней.

Мы уже приводили описание погребения, которое дал арабский писатель Ибн-Доста. Хоронили в могиле не только умершего, но и его любимую жену. Другие источники это под­тверждают. Вывод один: была полная уверенность в том, что на том свете все будет, как на земле, там все будет нужно — и разное добро, и орудия производства, и конь, и жена. Поэто­му делали не могилу, а дом ("в виде большого дома"). Края могил нередко обкладывались камнями и имели каменный или деревянный потолок и были просторны. Так говорят дос­товерные источники. Значит, наш предок думал, что жизнь возможна в земле, поэтому он все предусмотрел для этой жизни. Ясно, что душе уходить в этом случае было незачем. Она оста­валась в могиле. Поверья, которые дошли до наших дней, под­тверждают, что наш предок считал возможным полноценную жизнь в могиле. Так, до сих пор верят, что души некрещенных младенцев живут в могиле и оттуда просятся на свободу. Они просят, чтобы их окрестили. Это уже наслоение христианства. На самом деле души умерших не просили об этом До сих пор верят, что души ведьмы и колдуна живут в могиле. Поэтому их тела не гниют, они живут, но при этом принимают ужасную форму: становятся горбатыми, синими, покрываются чешуей. Глаза увеличиваются, волосы седеют, а на их ногах и руках отрастают огромные острые когти Ночью ведьмы и колдуны выходят из могил. Они пугают путников, проникают в дома и у спящих людей высасывают кровь. Они очень агрессивны, часто дерутся друг с другом и при этом ругаются крепкими русскими словами и произносят страшные проклятия. Усмирить их можно было только иконами и святой водой (это хри­стианское добавление). Надо было разрыть могилу ведьмы но­чью и убедиться, что там самой ведьмы нет. Только вблизи слышался страшный вой. Если раскопать могилу ведьмы днем, то там обнаружится ее труп, но труп необычный. На лице у трупа выступают красные подтеки, ссадины и капли свежей крови. Это следы ночных похождений ведьмы.

Похоронные причети подтверждают, что наши предки верили в то, что душа после смерти тела может находиться в могиле. Другими словами, наш предок верил в то, что жизнь не кончается. Она продолжается, но только в новой хате, до­мовине, хороминке. Так обозначали гроб. Когда дочь умерших родителей обращалась к соседям или дальним родственникам с просьбой сделать гроб или вырыть могилу, то она обыкно­венно говорила: "Прийдите, будьте добры, к нам, и помогите построить моему отцу (или матери) новую хату. Он не захотел жить в старой хате".

Хороня мужа, жена искренне просит его взять ее с собой:

Ой, прими меня к себе

У сыру землю

Дочь оплакивает мать-покойницу так: "Куда же ты идешь. Яма глубока: туда витер не завие, солнце не пригрие". В север­ной похоронной причети говорится:

На сегодняшний Господен Божий денечек

Тебя ждет в гости любимое гостибище,

Твоя милая надежная головушка,

Там построено хоромное строеньице,

Прорублены решетчаты окошечка,

Врезаны стекольчаты околенка,

Складены кирпичны теплы печаньки,

Насланы полы да там дубовый,

Перекладники положены кленовые,

Штобы шла да ты, горюша не качалася,

Штоб дубовая мостинка не сгибалася,

Поразставлены там столики точеный,

Порозосланы там скатерти все браныя,

И положены там кушанья сахарныя,

И поставлены там питьица медвяныя,

Круг стола да ведь стульицо кленовое,

У хором стоит крылечко с переходами,

Сожидает тебя надежная головушка

В Ведийских гимнах могилу называют земляным домом. Там говорится о снаряжении умершего в могиле всем необхо­димым. Сказано о том, что заботились, чтобы земля не стес­няла мертвеца.

ЖИЗНЬ ДУШИ В ЗАГРОБНОМ МИРЕ

Души умерших, которые остались жить на земле, жили в полном соответствии с условиями в природе. Зимой души приходили в состояние, подобное сну и смерти. Они скова­ны стужею и морозом Они становятся печальными узника­ми, которые заключены в темные, холодные места. Весною они возрождаются к жизни, радости и проявляют свою ак­тивность. Мы можем наблюдать эту активность по разным атмосферным явлениям. До сих пор в народе говорят: "зим­ний холод — людям и голод, медведю берлога, мертвецу ко­лода" или "зима становится — мертвецы спать ложатся" Ве­рили в то, что где-то далеко есть царство, в котором люди умирают на зиму и воскресают в весенний Юрьев день (23 ап­реля по старому стилю).

И здесь христианство оставило свой след. Полагали, что накануне Рождества Христова и Крещения поселяне жгли посреди двора навоз. Старались согреть мертвецов. Полага­ли, что Карачун в декабре месяце будит мертвецов, разбра­сывает кости и вынуждает их выйти из своих гробов. В де­кабре наши предки справляли праздник Коляды — празд­ник поворота солнца на лето, праздник возрождения бла­городных сил природы. В этот праздник угощали умерших. Этот обычай перешел в христианство. Перед Рождеством Христовым и Новым годом принято было кушать кутью, медовую сыту и подобные поминальные кушанья. Угощали не только для того, чтобы принести жертву усопшим пред­кам, но и для того, чтобы задобрить пробуждающихся к жизни от зимнего сна мертвецов. Так, и русалки появляют­ся только весной, ведь это души умерших. Зимой они спят в своих хрустальных дворцах.

По весне появляется гроза. Это результат активности умер­ших, которые весной оживают, активизируются. В одной сва-Цебной песне говорится:

Матинка пред Богом стоит,

У бога ся просит

Спусти мене, Боже,

Над село хмарого (облаком),

У село дробным дождичком,

Ясным солнцем — оконцем,

Нехай же я ся повидело,

Что красно дитя убрано

Мертвецы отвечали не только за грозу, дожди, ливни, но и за засухи, стужи и т.п. В этом плане наиболее активны утопленники, удавленники, опойцы. Так, еще в XIII в. вос­прещалось погребать тела удавленников и утопленников. Их вырывали из могил, поскольку считали их виновниками засух. Это верование очень рельефно описано Максимом Гре­ком (XVI в.). Он категорически возражал против этого обы­чая. В его послании есть указание на то, что в то время утоп­ленников считали ответственными за "студеные ветры" и неурожай. Максим Грек в своем послании писал: "Кий ответ сотворим в день судный, телеса утопленных или убиенных и поверженных не сподобляюще я погребению, но на поле извлекше их, отыняем колием и еже беззаконнейше и бого-мерско есть, яко еще случится в весне студеным ветром вея-ти и сими садимая и сеемая нами не преспевают на лучшее, оставивше молитися Содетелю и Строителю всех. ...аще увемы некоего утопленаго или убитаго неиздавна погребена... раскопаем окаянного и извержем его негде дале и непогре­бена покинем... по нашему по премногу безумию виновно стужи мняще бытия погребение его".

Афанасьев пишет так: "Были на Руси и случаи, что крес­тьяне во время долгих засух по общему мирскому приговору выкапывали из могилы труп опойцы и топили его в ближай­шем болоте или озере, твердо веруя, что после того непре­менно пойдет дождь. Во время же засухи в 1868 году крестьяне Тихого хутора выкопали из могилы раскольника, били его по черепу и при этом говорили: "Давай дождя!" Некоторые же при этом лили на усопшего воду сквозь решето, как бы ука­зывая на то, что мертвец должен делать".

Когда хоронили усопшего, то в могилу клали все, вплоть до съестных припасов. Полагали, что в той жизни понадобит­ся все — и одежда, и пища, и орудия производства. Рядом с покойником ставили "крепкий напиток, плоды, хлеб, мясо и пр.". Ибн-Фоцлав так описывал обряд сожжения тела усоп­шего: "Когда умер (у русских) глава (начальник), то в шатер, разбитый над ладьею, куда поместили мертвеца, принесли: крепкий напиток, плоды, пахучие травы и положили возле него (мертвеца), также хлеб, мясо и лук положили перед ним, потом принесли собаку, разрубили ее на две части и бросили в ладью, все оружие покойника положили возле него, приве­ли двух лошадей... разрубили их... и мясо их бросили в корабль; затем были приведены два быка, и их тоже изрубили и броси­ли в корабль, принесли еще курицу и петуха, зарезали их и бросили туда же".

Второй арабский путешественник Ибн-Доста так описы­вал погребение знатного русса: "Когда у русских умирает кто-либо знатный, то выкапывают могилу... кладут его туда и вме­сте с тем кладут в ту же могилу как одежду его, так и браслеты золотые, которые он носил; далее опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и другие неодушев­ленные предметы, ценности".

Христианство считает, что в том, загробном мире душе не нужно никаких материальных благ. Язычники считали по-иному. Да собственно, до сих пор сохранилась вера, что умер­шему на том свете будут нужны различные вещи. Поэтому еще и сейчас крестьянин кладет в гроб покойнику хлеб, пироги, соль, яйца или яичницу, орехи, костяной гребешок, иголку, кремень, кресиво и табакерку, небольшой нож в чехле, носо­вой платок, скрипку и струны (если покойник в жизни играл). Иногда кладут и водку. Кладут в могилу пиво, воду и т.п.

Верили в то, что в той жизни каждый будет оставаться на своем земном месте: плотник будет плотником, а пахарь — пахарем. Поэтому до сих пор умершему плотнику кладут в могилу топор, долото, скобель и пилу, земледельцу кладут в могилу косу, вилы, лопату. Воина хоронили вооруженным колчаном, стрелами, копьем и прочими принадлежностями воинственного обихода.

У наших предков был обычай "посмертного венчания". Масуди пишет: "Когда кто умирает холостым, ему дают жену по смерти". Еще совсем недавно этот обычай можно было на­блюдать в Витебской губернии. Умершего холостого юношу сопровождали до могилы поездом, похожим на свадебный. Значит, верили, что там, в стране отцов, юношам нужны жены.

Естественно, что в том мире души покойников общаются Так же, как и люди на земле. Недаром девушка говорит: "Вот вижу я — сидят вместе все мои умершие родные". Об этом сказано так:

Стане облачко со облачком сходиться,

Може, с ду-друтом на страту постретаетесь

Так причитала на севере над умершим мужем вдова. Она просит своего "соседушка" — покойника рассказать ее покой­ному мужу о ее жизни:

Да как сойдешь ты на иное живленъице,

Та пораскажи, спорядный мой соседушко,

Про мое да про несчастное живленьице,

Про мое да сирот малых возрастаньицо

Более того, вдова бранит себя, что она не написала мужу "грамотки", которую сосед-покойник мог бы передать ее мужу:

Скажи низкое — поклонно челобитьицо,

Глупо сделала кручинная головушка,

Не написала скорописчатой я грамотки,

Ты бы снес    на второе на пришествие,

Може с ду-другом соседушки свидались бы,

Вы на сретушку бы шли да ведь среталися,

Ты бы отдал скорописчатую грамотку

Вдова просит соседа:

Не утаи, скажи, спорядный мой соседушко

Моей милой, законной сдержавушке

Ты про мое про безсчастное живленьицо

Наши предки на сомневались, что в загробном мире встре­чи возможны. Это подтверждается многими источниками. У литовцев при похоронах просят покойника "кланяться на том свете их родителям, братьям, сестрам, родственникам и дру­зьям".

Платон в "Федоне" говорит: "Есть предание самое древ­нее, какое только помним, что переселившиеся в загробный мир души живут там и опять приходят сюда — на землю". В такой приход верили не только греки, но и персы, индусы и другие. Индусы были убеждены, что "души предков посещали своих близких, невидимо странствовали по земле среди жи­вых людей". Наши предки также верили, что души умерших время от времени приходят на землю. Так, в народных русских сказках часто говорится, что мертвецы являются с того света. Они то приходят за взятыми у них саванами, то сказки рас­сказывают, что матери приходят по ночам кормить своих де­тей. В одной украинской сказке рассказывается, как покойник приносил ткачихе ужин.

Многие до сих пор верят, что в дни поминовения умер­ших их души являются в доме своих родных для того, "чтобы подкрепить свои силы". Поэтому белорусы накануне этих дней стараются почище прибрать весь дом и двор и приготовить побольше кушанья, чтобы души были довольны. В день поми­новения ставят на стол кушанья, а старший в семье обраща­ется к душам умерших родственников со словами:

Святы дзяды, завиом вас,

Ходзице до нас

Посцы тут усию, тго Бог дау,

Што я для вас ахвировау (приготовил)

Чим только хата

Богата!

Святы дзяды! Просим вас

Ходзице, мяцице до нас

В рюмки наливают вино, из рюмок немного вина выплес­кивают на стол и приговаривают: "Это для вас, дзяды!" Затем выпивают. Затем от каждого кушанья в особый сосуд отделя­ется по ложке каждого кушанья, а твердого — по куску. Все это для умерших душ. Это отделенное кушанье ставится на окно или за окном, чтобы пришедшим душам удобно было есть. Первыми едят души родственников. Затем начинают есть и пить живые. После окончания трапезы все живые прощают­ся с душами умерших и говорят:

Святые дзяды! вы сюда приляцели

Полицели,

Ляцете — ж цатерь до себя,

Скажите, чаго ящо вам треба,

А лений (лучше) ляците до неба

В Олонецком крае этот обряд проходит так. Готовят поми­нальный обед. Затем родственники умершего выходят из избы навстречу невидимым дорогим гостям и говорят' "Вы устали, родные, покушайте же чего-нибудь. Чай, зазябли, родные, погрейтесь!" Они провожают невидимые души в дом. Их уса­живают у домашнего очага, а сами живые усаживаются за стол. Перед последним кушаньем (киселем) хозяин выпускает из окна на улицу тот самый холст, при помощи которого покой­ники в свое время опущены были в могилу. При этом хозяин обращается к душам со словами' "Теперь пора бы вам и до­мой, да ножки у вас устали, не близко ведь было идти — вот тут помягче — ступайте с Богом!"

Похоронные причети подтверждают поверье в то, что вре­мя от времени души покойников заглядывают в свою прежнюю обитель, что они приходят на свое "широкое подворьице" и смотрят "на житье-бытье" своих здравствующих родных. Как только умирает кто, близкая родственница причитает ему:

Когда ждать в гости, люби моя гостибище?

В полночь ли ждать по светлому по месяцу,

Али в полдень ждать по красну солнышку?

Аль по вечеру да ждать тебя ранешенько?

В другой причети говорится:

В ци ты зимовой порой тридзеть,

А ци ты летней.

Или так:

Мы бы вышли тебя сритити

Далеко да во чистом поле,

Не ушай, скажи, красно мое на золоте.

Так прийди

Ты во свой за бладетный дом

Мы тебя будем ждать да дождаться.

Души умерших родственников обязательно отзываются и приходят.

Невеста после похорон матери обращается:

Выходи, родимый батюшко, —

На мосты да на кленовые,

Ты стричай да дорогу гостью,

Свет родиму мою матушку...

Бог даст да дорогу гостью,

Дорогу гостью сердечную..

У самой гостьи дочь просит благословения:

Так благослови, родима матушка,

Меня горюху, бедну сироту!

После этого дочь выходит на середину избы, кланяется и благодарит ее:

Тебе спасибо, мила матушка,

На частном благословеньице!

Мы уже говорили, что у наших предков-язычников греш­ников на том свете не жарили на сковородках, а праведников не баловали в раю. На том свете все было естественно, как и на земле. Вся система верования у язычников была очень це­лесообразной, целеустремленной. Ее цель была в том, чтобы каждый человек жил честно, справедливо, выполнял свой долг перед родителями, старшими, и вообще обществом. Чтобы не было беспризорных детей, брошенных родителей, нищих со­граждан. Боги помогали людям своей опекой, но они были и требовательными. Мало кто позволял себе нарушать их запре­ты. Напомним, что даже кричать в лесу и ломать ветки без необходимости запрещалось. Но запрещалось не под страхом побиения камнями (как у иудеев), а запрещалось богами, берегинями, совестью человека. Основной упор делался не на насилие, не на страх, а на понимание, на совесть.

 Если же воспитывается раб, неполноценный, душевно надломленный человек, то он не может быть опорой семьи, общины, рода, общества. Это наши предки понимали хорошо, они это усвоили от самой природы, от сути жизни. По­этому в их представлении не было никакого ада, никаких загробных истязаний души, никакого насилия.

Мы уже видели, что наш предок представлял страну отцов по-разному: и как теплый, зеленый островок жизни, и как мрачный, темный, холодный уголок. Покойники в стране от­цов жили по законам природы: то замирали, цепенели зимой, то возрождались летом. Наш предок не делил умерших на греш­ников и праведных. И он был прав. С приходом христианства народ погрузили в сплошной страх. Страх в этой жизни и муки в загробном мире. Может ли в страхе нормально развиваться общество, семья? Конечно нет. Боги славян-язычников были добрыми. Правда, проявлялось в некоторой мере и зло, но не было богов-карателей за грехи. Это было воспитание понима­нием и добротой. Только такая педагогика может дать истин­ный результат. Розгами воспитать доброго человека нельзя.

Кстати, у пресловутых греков и римлян, которых многие пытаются ставить выше славян, были боги-каратели, боги, нагоняющие страх. Мы должны гордиться тем, что наши предки были на самом деле намного выше. Может, именно поэтому и сейчас "высокоразвитые" народы не способны понять душу славян, душу русских. Только свободный человек может быть добрым, благородным, прощающим.

Живые росли и жили под покровительством своих пред­ков, которые о них заботились, которые их охраняли. Предки, основатели рода, были главными богами для наших отцов и дедов. Именно с этим главным стержнем личности и обще­ства неистово боролось христианство. Его острие было направ­лено против Рода и Рожениц. В христианском документе ска­зано: "Аще се Роду и Рожанице кроют хлебы и сиры и мед? Бороняше велми (Епископ): негде, рече, молвить: горе пью­щим рожанице". В Паремийнике (1271г.) сказано: "Вы же оставльшеи мя и забывьшеи гороу стоую мою и готовающеи рожаницам трапезу и исполнающе демонави чърпанию, аз предам вы во оружию".

Позднее, в XIV в. в "Слове некоего холюбце ревнителя, по правой вере", сказано: "Не подобает крестяном игор бе­совских играти, иже есть плясьба, гульба, песни бесовьскыя и жертва идольская, иже огневи молятся под овином: и Перу­ну, и Роду, и Рожаницам, и всем иже суть им подобна". То, что было естественным, христианские блюстители называют бесовским. Позднее, в XVI в., находим такой текст: "То иже служат Богу и волю его творят, а не Роду и Рожаницам куми­ром суетным, а вы поете песнь бесовскую и Роду и Рожани­цам". Еще раз подчеркнем, что это чистейшая ложь — ника­кой бесовщины в песнях наших предков своим пращурам-бо­гам не было и быть не могло.

Тут важно подчеркнуть, что и по прошествии шести ве­ков после крещения Руси народ молился своим богам, своим предкам. Христианство, несмотря на страшное насилие, не смогло вытравить из народа его душу, его веру, его надежду, его традицию. А боролись всеми правдами и неправдами. Ста­рались оболгать, опошлить, деформировать веру предков все­ми возможными средствами.

Напомним, что Рожаница — это обоготворенная родона­чальница. По сути Рожаницы — это Mataras индусов, то есть родоначальницы (родоначальники были многоженцами). Род — это обоготворенный предок. Значит, Рожаницы — это обогот­воренные предки — праматери. Рожаницы — это источник пло-дотворящей возрождающей к жизни силы, это наша Прама­терь. И молитвы Праматери христианские отцы назвали бе­совскими! Но справиться с нею они так и не смогли. Им ни­чего не оставалось, как слить воедино Праматерь-Рожаницу и Пресвятую Богородицу. Так они законную трапезу в честь Ро­жаниц стали совершать в честь Пресвятой Богородицы. При рожаничной трапезе стали петь тропарь Богородицы.

Наши предки почитали не только Рода и Рожаниц, но и вообще души умерших. Отсюда почитание старших, которое мы утратили. Народ называл их "святыми родителями". В древ­нее время почитанию их посвящались особые дни — праздни­ки: Купалы, Масляница, Красная горка, Радуница и др.

Человеку нужен идеал, образец для почитания, утеши­тель, лоцман по трудным дорогам жизни. Для наших предков были умершие предки, пращуры. Верили в души умерших даже христиане. Об этом говорят следующие слова из Ипать-•рвской летописи (под 1173 г.):

"И поможе Бог Михалкови и Всеволоду на поганей дедьня и отьня молитва". Закончим словами Соболева: "В языческой Руси не было представления об аде с его муками, иначе Трудно было бы предположить, что предки, видя душу во аде, считали ее священной, божеством, а тем более могучей покровительницей, видя эту могучую покровительницу саму связанной муками ада за ее греховную земную жизнь и саму нуж­дающуюся в усиленной помощи".

Но у наших предков не было и рая в христианском смыс­ле слова. Он так же нереален, как и ад.

ЗАГРОБНАЯ ЖИЗНЬ ПО-ХРИСТИАНСКИ

Наш предок стремился установить справедливую жизнь на земле. Поэтому он не готовил на том свете умершим ника­ких специальных, изощренных мук. Он допускал, что в заг­робный жизни может быть все — и холод, и мрак, и многое другое малоприятное. Собственно, как и на земле.

После крещения Руси в народ хлынула разная литература христианского толка. Хлынуло все, чего как раз и не надо было. Самого учения Христа, изложенного в четырех Евангелиях, среди этой литературы, конечно, не было. Отцы церкви хра­нили Библию только для себя. Не странно ли, что, пропове­дуя учение Христа, отцы церкви так тщательно прятали это учение от народа? Нет, не странно. Потому что если бы отцы церкви поступали в соответствии с учением Христа, то они не позволяли бы себе применять насилие над собственным народом. А без насилия они не могли. Они применяли не толь­ко физическое насилие, но и духовное. Они поливали грязью все то, во что тысячелетиями верил народ, чему поклонялся, что позволяло народу сохранить свое единство, свой дух, свою нравственность и доброту. Народные (языческие) обычаи и праздники были объявлены бесовскими, а боги, божки и бе­регини — бесами.

Литература, которая хлынула на Русь, по вопросу загроб­ной жизни была столь же низкопробной. И она помогала от­цам церкви размывать традиции язычества, а на самом деле размывать основы народа. Чем больше это удавалось, тем пе­чальнее были результаты. Народ, в конце концов, оказался порабощенным очень изощренным способом. Цари указами отменяли обряды, праздники, верования народа. Не только отменяли, но и следили, чтобы их указы выполнялись. Ослу­шавшиеся платили за это не только свободой, но и жизнью. Указы предписывали принимать все иноземное. Чего только стоят хваленые реформы Петра в этой области.

Сейчас можно прочитать и услышать, что русское право­славие сильно тем, что оно является сплавом христианства и язычества, то есть народной традиции. Но это не так. Во-пер­вых, русское православие уже не сильно и вряд ли оно тако­вым станет в будущем. Оно застыло в своем развитии, как зас­тыли последние полмиллиона лет термиты. Видимо понимая свою безысходность, русское православие даже не хочет гово­рить со своим народом на родном языке. Когда патриарху Алек­сию задали вопрос, почему богослужения в храмах проводятся на языке, который никто не понимает, то он ответил, что этот язык является богоугодным. Надо ли это комментировать?

Если вернуться к язычеству, то можно сказать, что хрис­тианство ни огнем, ни мечом не смогло его задушить. Во мно­гом христианство выжило благодаря язычеству, благодаря здо­ровому представлению народа об окружающем его мире. Здесь о христианстве мы говорим как о церкви, а не как об учении Христа. Учение Христа уже присутствовало в правилах обще­жития наших предков, в их морали, в их взаимоотношениях. Ведь, по учению Христа, любить Бога это значит любить ближ­него, как самого себя, помогать ему даже тогда, когда он в силу обстоятельств оказался твоим врагом ("Возлюбите вра­гов ваших"). По церковной доктрине во имя служения Богу с ближним можно поступать как угодно, наказывать его, сажать в тюрьму, избивать и даже убивать. И все это во имя веры в Бога. Поэтому-то отцы церкви и прятали от народа истинное учение Христа, а народу насаждали то, что обеспечивало бы полную неограниченную власть их и князей-царей над наро­дом. Поэтому главным средством был кнут и страх. Кнут здесь на земле и страх перед тем, что ждет неверного там, на том свете. Этот страх церковники внушали на каждом шагу. Они в продолжение столетий сумели деформировать представления о загробной жизни именно в сторону страха. Тем не менее народная (языческая) традиция и тут сумела смягчить, на­сколько это было возможно, кровожадные представления цер­ковников. Рассмотрим это конкретнее.

Представления в народе о рае и аде под давлением церк­ви менялись очень медленно. Собственно, еще и сейчас цер­ковные представления воспринимаются как противоестествен­ные, нежелательные. По умершим на севере причитают в та­ком духе:

Видно нет тебе там вольной этой волюшки.

Знать за тридевять за крепкими замками

находишься.

Слова "видно" и "знать" здесь не случайны. Не хотелось бы мириться с тем, что там мы будем находиться под крепки­ми замками, без вольной волюшки.

Навязываемые церковью мучения в загробной жизни пы­тались как-то обосновать с точки зрения справедливости. Рас­суждали, что рожденный на смерть человек должен получить в загробном мире "по заслуге почет, а по работе плату". Пола­гали, что "чья душа в грехе, тот и в ответе" или "каково до Бога, таково и от Бога".

У наших предков был только рай. Церковники выселили оттуда грешников, и в рае остались одни праведники. Мы ду­маем, что при таком делении рай вообще должен был остать­ся пустым.

Рай церковный описывается в многочисленных духовных стихах. Например,

В раю — винограды — дерева зеленые;

Стоят дерева кипарисовы;

На деревьях сидят птицы райския,

Поют песни царския,

И гласы гласят архангельски.

Но в этот рай попадают только те, которые

Когда жили на вольном свету

Охочи были ходить в Божий церкви,

Утрени не просыпывали,

Обедни в обедах не прогуливали;

На исповедь к отцу духовному хаживали,

Грехов своих не утаивали,

Святые Тайны приимывали;

Посты и молитвы соблюдали,

Божьи книги читывали,

Ушами слушивали;

Голодного накормили,

Жаждущего воспоили,

Нагого приодели;

В горах, в вертепах, в пустынях

Бога находили;

Во темных во темницах

Бога просвещали;

Терпели слова неудобныя

Ото всякого злого человека.

Во гробе умерших со свечами спровождали

До Божьей до церкви, до сырой земли

И клали низкие поклоны полуночные.

В раю:

Будет птица райская различная,

Одежда — риза вовек неизносимая,

а Ангелы — Архангелы будут веселить

души праведных.

Как мы видели раньше, место "жития" для усопших было определено не четко. Сейчас же говорится, что рай однознач­но находится на небе. Жизнь в раю является наградой за доб­рые дела. Но многие детали остались прежние. Так, рай по-прежнему отделен от остального мира водным пространством. Туда переправлялись с помощью проводника. Так, ангелы, которые сопровождают душу умершего грешника, плывут по водному пространству.

По морю, по синему Хвалынскому.

Тут и шли пробегали через кораблики.

В этих корабликах святые ангелы сидят.

В другом духовном стихе "О Михаиле Архангеле" гово­рится об огненной реке:

Протекала тут река огненная,

Да тут судит Михайло-Архангел-царь,

Перевозит он души, да души праведные,

Через огненну реку ко пресветлому раю.

Огненная река (молнии в дождевых тучах) была в языче­стве. Так она и осталась. Но ее роль изменилась, она не про­пускает души грешников в рай. Праведники преодолевают ог­ненную реку:

Они идут ровно посуху и ровно по земле,

Огнем их пламенем лице не пожирает.

Им на помощь приходят ангелы:

Подойдут праведные к огненной реке,

Сошлет Господь святых ангелов,

Ангелы возьмут душу за правую за руку,

Переведут через реку огненную,

Провожают их до раю до пресветлого,

До раю до пресветлого, до царства до небесного.

Просто перевозчик в язычестве стал Михаилом Арханге­лом:

Да тут ездит Михаиле Архандель — царь

Перевозит он души, да души проводи...,

Церезь огненну реку ко пресветлому раю,

Ко пресветлому, да ко пресолнысьнему.

Грешников никто не соглашается перевезти в рай. Они просят:

Святой Михаил Архангел со архангелами

 Перевозите нас через реку огненную.

Но просят они тщетно:

Подойдут грешные к реке огненной,

Уж грешные те души да расплацются,

Они вопят и кричат — перевозу хотят

Увидали эти грешники Михаила Архангела.

Закричали эти грешные:

"Уж ты ой еси Михайло-Архандель — царь!

Уж ты ишто нас не перевозить церезь огненную реку,

Церезь огненну реку, да ко пресветлому раю,

 Ко пресветлому раю, да ко пресолнысьнему?"

Они сами то к Михаиле приближаются,

Золотой казной спосуляются:

"О свет, грозен наш Михаиле, судья праведная,

Перевези ты нас церезь огненну реку,

Церезь огненну реку ко пресветлому раю

Возми с нас злата и серебра,

И силья наши имения и богатство!"

Отвечал им Михаиле Архангел судья провергая:

"Ах вы грешные, беззаконные рабы!

На что же вы ко мне приближаетесь

И золотой казной своей посуляетесь?

Не надобно нам ваше золото, серебро,

Ни силья, ни именья, ни богатства".

Но грешные души не сдаются. Они по совету Михаила Архангела ищут "броду мелкого". Он им говорит:

А йдуте вы, души грешныя, да униз по реке,

Ищите себе броду мелкого,

Броду мелкого, переходу себе чистого.

Души грешников идут.

Все плацюци, узридаюци,

На себе и одежду обрываюци.

Но такого чистого перехода на самом деле нет. Михаиле Архангел по сути их обманул. Когда они это поймут, то бро­сятся в отчаянии на землю и будут осуждать родителей за то, что те их плохо воспитали. Они каются в своей греховной жиз­ни. Но деваться им некуда. Тут Михаиле Архангел велит анге­лам и архангелом "брать прутья железные и гнать злых — ока­янных через огненную реку". Далее:

Побрели, как души грешны церезь огненну реку,

Тела те у них да опаляются,

А власы те на главах да загораются,

Не Мусуть яны перейти церезь огненну реку.

Идут же яны, грешныя, на веки вечцьныя,

На вечки вечцьныя яны мучитися".

Церковники не сумели искоренить у народа и представ­ление о мосте на пути в неведомую страну (рай). Осталось и представление о сторожах, которые охраняют царство мерт­вых. Сторожем рая выступает в христианстве апостол Петр. Ссылались на слова Христа к Петру: "Дам тебе ключи царства небесного".

Что касается ада, то его у язычников не было. Ад появил­ся вместе с христианством. Но народные представления его несколько сглаживают. У язычников не было того слащавого рая, который придумали церковники. Просто были нормаль­ные условия существования в неведомой стране. Там, как и на земле, бывало не только хорошо, но и плохо. Там был и ту­ман, тьма, холод и жар, зной. Эти неблагоприятные условия вполне подходили для того, чтобы стать адом по церковному. Поэтому ад стали называть местом тьмы, пеклом. Ад находит­ся там, где скрывается солнце, — на западе. В духовном стихе так и сказано: "В западной стороне — место адовое". Но цер­ковники, чтобы нагнать страху, сгустили краски. Появляются земляные пропасти, где владычествует вечная тьма и нестер­пимый холод, текут смоляные реки, пылает страшное пламя и т.п. Ад — это возмездие за грехи. Сюда идут (распределяют­ся) души, которые:

Как жили на вольном на свете,

Воли Господней не творили,

Заповедь Божию преступали,

За хрест, за молитву не стояли;

Ко Божьей церкви не прихаживали,

Колокольного звона не слыхивали,

Заутреню просыпывали,

Обедни в обедах проведывали,

Вечерни на улицах прогуливали,

К отцам духовным на исповедь не хаживали,

Грехов своих не объявлевали,

Себе вольнаго причастия не сприемливали;

Со слезами Богу не маливались,

Постов, молитв не знавали,

Земляных поклонов не кладывали,

На Божий престол свечей не приузнашивали,

Не имели ни среды, ни пятницы, —

Великого дня — понедельничка,

Ни того воскресенья тридневного;

Великого говенья не гавливали;

Пенья церковного не понимали,

Писанью Божию не веровали,

Божье писанье ложно читали;

Попов и дьяков ни во что чтили;

Отца духовного в дом не водили;

Отца с матерью не почитали,

Друг друга не любили,

Нищую братию обижали,

Святой милостыни не давали,

Нагого не одели,

Босого не обули,

Гладкого не накормили,

Жаждущего не напоили,

В темной темнице не просвещали,

Заблудшим дорогу не показали;

У мертвого тела не сиживали,

И мертвых в гробах не провожали;

Красную девицу из стыда не выводили,

Свою волю творили,

Дьявольские помышления

Завсегда помышляли;

В гусли, во свирели играли,

Скокали, плясали,

Сатану споспешали.

Грешников в аду ожидает очень неприятная жизнь. Об этом в духовных стихах сказано так:

Иным будет грешникам

Огни неугасимые, огни любые,

Иным будет грешникам зима зла-студеная,

Сы морозами с лютыми,

С морозами все тлящими;

Иным будет грешникам смола зла кипящая,

Которым грешникам

Печи будут медныя,

Заслоны железные;

Иным будут грешникам черви ядовитые,

Черви лютне;

Иным будет грешникам — тьма несветимая,

Иным будет грешникам — пропасти глубокия

и место темное,

Иным будет грешникам — скрежет зубовный.

Но это не все страсти. Иных посадят в котел с кипящей смолою, повесят за язык, ребро или ногу, станут бить раска­ленными прутьями и мучить на страшном ложе, составлен­ном из острых игл и ножей, снизу которого пылает жгучий огонь, а сверху капает расплавленная сера. Иные из грешни­ков будут ввержены в колодцы, наполненные змеями, жаба­ми, лягушками и другими гадами.

По церковным представлениям наказание в аду зависит от профиля "прегрешений". Так, "змеи ядовитые поедающие" предназначаются

Мужам — беззаконникам,

Женам — беззаконницам

И младенческим душегубцам,

а также "чародеям", клеветникам и еретикам. Другое наказа­ние — "неусыпный червь, черви лютые" предназначалось среб­ролюбцам — ростовщикам, барышникам и пьяницам. Муки в реке огненной предназначались прелюбодеям и блудникам, волхвам, чародеям и пьяницам, ворам и разбойникам. Смола кипучая в аду предназначается глумотворцам — пресмешникам, сквернословцам, пьяницам, душегубцам. Пропасти не­исповедимые, глубокия в аду предназначаются сребролюб­цам — грабителям, душегубцам, пьяницам, клеветникам. Пре­исподний ад в земле был предназначен еретикам-колдунам. Смрад — чад горький был заготовлен для пьяниц, корчемни­ков, чародеев. Жаркий огонь неугасимый, терзание пламени были уготовлены священникам-сводникам, ворам и разбой­никам, подорожным грабителям, скоморохам и плясунам, а также чудотворникам. В духовном стихе сказано:

Печи каменные,

 Затворы железные:

Татям разбойникам,

Ворам и грабителям.

Это же наказание предназначалось и для недостойных попов и дьяконов.

Полки горячие предназначались субботникам-банщикам.

Морозы лютые,

Места все студеныя,

Погреба глубокие:

Немилостивым — гордым

Душегубцам-разбойникам

Иереям-священникам

 И судиям неправедным.

Скрежетание зубов предназначалось двуязычникам, глу­мотворцам, смехотворцам и убийцам, а также

Книжникам и учителям

 Да неправедным читателям

Страшное наказание — повешение за язык предназнача­лось клеветникам, ябедникам, доносчикам, злоязычникам. Отцы церкви сюда относили и просто весь народ, в той или иной мере придерживающейся языческих обычаев. Поскольку они язычники, поэтому их должны были вешать за язык.

В аду вешали не только за язык, но и за хребты. Этих ве­шали над калеными плитами и над железным надгвоздьем. Это наказание предназначалось плясунам и волынщикам. Свирель­щикам же предназначались плач и рыдание. Так же наказыва­лись и другие:

Плясунам-гудочникам

И веселым волынщикам,

Смехотворцам и глумотворцам

В аду имеется и еще одно страшное наказание — выгреба­ние из печи жара голыми руками. Этим должны заниматься ростовщики. Печь надо топить. Возку дров для подтопки адс­ких горнов, а также своды для приготовления кипятка долж­ны были выполнять опившиеся от пьянства (опойцы). Так что каждому свое, кто что заслужил, то и будет иметь.

Вся приведенная выше детализация не имеет ничего об­щего с истинным христианством, с учением Христа, с Еван­гелиями. Она была завезена на Русь с многочисленными апок­рифическими сочинениями — домыслами, такими как "Хож­дение Богородицы по мукам" или "Хождение апостола Павла по мукам". В таких апокрифах все наказания разложены по полочкам. В этих "Хождениях", в частности, сообщается, что змеи ядовитые будут в аду для блудников, блудниц, а также для тех, кто читал святые книги и объяснял их другим, но не творил волю Божию.

Черви лютые ожидали в аду ростовщиков, творящих блуд и оскверняющих святой крест, дьяконов, берущих недостой­ные приносы, немилующих вдов, сирот и нищих, отрицаю­щих Воскресение Христово.

В реку огненную до верха погружены — "иже крьест чьнъш держаще кльноуться лъжами". До шеи погружены в огненную реку те, кто ел человеческое мясо. До пояса погружены дети, которые прокляты своими родителями. До колен в огненную реку погружены те, кто в неположенное время разговаривал в церк­ви и (или) рано выходил из нее. Такое же наказание уготовано епископам, которые не ходили в благочести и не творили пра­ведного суда, не миловавшим вдов и сирот и не призиравшим странных и убогих. Огненное озеро предназначалось для тех, кто крестился, но продолжал делать дела дьявольские. Смола кипу­чая в аду предназначалась для жидов, мучивших Иисуса Хрис­та", а "также для блудивших с кумами, матерями и детьми, для отравителей, разбойников и детоубийц". Повешение за язык ожи­дало в аду клеветников и тех, кто разлучает брата с братом и мужа с женой. Пропасть огненная в аду уготована для поганых, которые сотворили милость, но не признали Бога. Для черно­ризцев неправедных, похотников и не миловавших сирот в аду уготовано пекло, преисподняя и жаркий огонь. Одр огненный уготован для тех, которые в святую неделю к заутрени не встава­ли по лености. Столы огненные уготованы для тех, "иже попов не чтут, то ни встают им, егда приходят от церкве Божые".

Раз имеется рай и ад, то должен быть и суд, позволяю­щий одних посылать в рай, а других в ад. Такая система позво­лит вознаградить добродетель и наказать грех. Все начинается с того, что душа по смерти восходит на небеса к Богу,

К самому Христу, Сыну Божию,

К Сыну Божию, к Судье Праведному

Христос спрашивает явившуюся душу:

Слышала ль она звону колокольнаго,

Перенимала-ль читальце церковное,

Слышала-ль пение Господнее,

Почитала-ль отца духовного,

Имела-ль среду и пятницу,

Великого дня — понедельничка?

Одевалаль нагого,

Одевала-ль босаго,

Кормила-ль голоднаго,

Указывала-ль слепому дороженьку?

Каждый грех "записан в книги светлые", в "книги евангель­ские", поэтому "нельзя грешным грехов потаить". На одну чашу весов полагаются добрые дела, а на другую — злые. Что переве­сит — то и определит дальнейшую судьбу души (рай или ад).

По древнерусским представлениям еще до суда душа дол­жна была пройти мытарства. Первые два дня после смерти душа блуждает по земле "ищущи, яко горлица гнезда". На тре­тий день душа идет на поклонение к Богу И только после этого она водится по мытарствам. В мытарствах душа "истязуется показателем всех дурных дел, совершенных человеком при его земной жизни". В мытарствах душу сопровождает свет­лый дух. Он старается защитить душу. Он показывает добрые дела, которые душа (человек) совершила при жизни. На чет­вертый день душа снова является к Богу на поклонение. В это время душе показывают рай. По раю душа ходит до двадцатого дня. На двадцатый день душа в третий раз является на покло­нение к Богу. Только после этого душе показывают ад. Здесь она видит разные ужасы, муки сорокового дня. А в сороковой день душа в последний раз показывается Богу. В этой день Бог окончательно определяет ее дальнейшую судьбу, где ей даль­ше предстоит жить — в раю или в аду. Это зависит от того, что "уготовала душа себе при жизни".

Представление о мытарствах души распространилось по всей Руси с книжной литературой. Главную роль в этом сыг­рало "Житие Василия Нового". Оно было распространено очень широко и "переиздавалось" многократно (рукописно). Эти представления получили право гражданства в русских сино­диках. Это выражено в духовных стихах. Сказано:

Возьмут душу грозные ангелы,

Понесут они душу грешную

Да по воздуху по небесному —

Пронесут мытарства многий,

Пронесут ее по мукам разным,

По мытарствам различным

На первую ступень ступила

И вот встретили душу грешную

Полтораста врагов,

На вторую ступень ступила,

Вот и двести врагов,

Вот на третью ступень ступила,

Вот две тысячи врагов возрадовалися!

 Ты была наша потешница!

 Ты была наша наставница!

Именно эти враги, встретившие душу, рассказывают все ее грехи.

Вот несут они письма, да раскатывают,

Да раскатывают, все грехи рассказывают.

"Постой, — говорят они, — душа грешная:

 Ты наша сродница:

Ты нашу волю творила,

Бранилася, да не простилася!"

Сопровождающие душу ангелы душе

Покажут царство небесное,

Праведные радость и веселие неизлеченное;

Грешным плач неутешный.

Если душа праведная, то после мытарства

Господь душеньку встречает,

Златой ризой облокает,

Злат венец на голову ей надевает.

Если душа грешная, то ее

Велел Господь Бог

Сверзить...

Сверзили душу грешную,

Засадили душу грешную

Во тьму во кромешную.

Мы привели только некоторые фрагменты о том, как хри­стианство деформировало представления о загробном мире. Ав­торитетный исследователь А.Н. Соболев об этом сказал так: "Наш предок хотя и принял новую религию с ее новым уче­нием, но сущность его представления о загробном мире мало изменилась. Он полнее стал представлять себе загробный мир, но в этих представлениях он оставался язычником. У него много осталось чисто языческих представлений о загробном мире, которые дожили даже до сего времени и хранятся в народных обрядах и их представлениях загробного мира".

Сюда следует добавить и такие слова А.Н. Соболева: "Язычество только присоединило к себе христианство, дало ему как государственной религии первое место. Оно во многом изменилось, но не дало вырвать себя с корнем, а про­должало проявлять себя и в христианстве".

ЯЗЫЧЕСКИЕ (НАРОДНЫЕ) ПРАЗДНИКИ

У древних славян год имел свое естественное начало — с момента возрождения природы — 1 марта. С воцарением хрис­тианства все сдвинули на полгода и год стал начинаться 1 сен­тября. Надо ли говорить, что первое было более естествен­ным — с началом весны начинался новый жизненный цикл. Начало года с 1 сентября, согласно Троицкой летописи, на­чалось с 1407 года. Но только в 1492 г. был созван в Москве Собор, который перенес начало гражданского года с 1 марта на 1 сентября. Петр Первый ввел январский год.

Главным у наших предков было лето. Поэтому и говорили и писали: "в лето...", "прожил столько-то лет" и т.д. Весна же была преддверием лета. Осень, в свою очередь, была первой порой зимы. Календарь, естественно, был лунным. Поэтому месяцем называли луну. Повторение фаз луны и легло в осно­ву деления года на отдельные отрезки — месяцы. Называли времена года и месяцы тоже понятными, естественными по­нятиями. Эти понятия происходили от характеристических признаков. Эти признаки были, прежде всего, связаны с из­менениями погоды и с ее влиянием на возрождение и увяда­ние природы, плодородием земли и трудом человека. Слово "весна" означает собственно светлое, ясное, теплое время года. Весну еще называли ярь. "Лето" же означает теплую, жаркую пору. Что же касается зимы, то у арийцев она называлась вре­менем падающих (разбросанных) снегов. У наших предков слово "зима" употреблялось в смысле стужи, холодного вея­ния. Зимно значит холодно. Понятия лета и зимы у всех индо­европейских народов имеют общую основу. Это говорит о том, что эти понятия очень древние. Позднее возникли понятия "весна" и "осень". Они разные у разных славянских народов. Это подтверждает, что эти понятия более поздние, они воз­никли уже после разделения арийского племени на различ­ные ветви.

Естественным образом называли и месяцы. Зимние меся­цы называли волчьим временем. Зиму изображали в виде вол­ка. Она нападала на божий мир и мертвила его своими остры­ми зубами. Январь называли сечнем. Февраль — тоже. Правда, его называли и словом лютый.

Наши предки, называя отдельные месяцы, не делили их строго по времени. Так, одно и то же имя прилагалось к двум и даже трем соседним месяцам. Это и понятно: лютая стужа была характерна не только для лютого февраля. Так и имя "травяного" (сейчас в украинском языке май — это травень) подходило как к апрелю, так и к маю. Но и природные изме­нения в разных местах были значительно сдвинуты друг отно­сительно друга. На юге весна и лето наступали быстрее, рань­ше, чем на севере.

Отдельные названия имели не только месяцы, но и от­дельные дни. Эти названия давались не от нечего делать, а потому, что эти дни были определяющими, реперными. Эти определенные дни были связаны с признаками обновляющейся и замирающей природы, а также с приуроченными к ним крестьянскими работами. Это такие дни: января 16-го — Петр-полукорм (половина запасов съедена), 18-го — Афанасий-ло­монос ("на Афанасия береги нос! — это намек на сильные морозы), 22-го — Тимофей-полузимник, 24-го — Аксинья-по-лузимница или полухлебница; февраля 11-го — Власий-сши-би рог с зимы! 28-го — Василий-капельник; марта 1-го — Ев-докия-плюшниха (плющать значит капать, течь, издавать звук подающих капель, плюшка и плюшина — сосульки под кры­шами), 4-го— Герасим-грачевник (прилет грачей), 17-го — Алексей с гор вода или с гор потоки, 19-го — Дарья засери (загрязни) проруби; апреля 1-го— пустые щи, 8-го— Родион-ледолом, 16-го — Антип-водопал, 12-го — Василий выверни оглобли (оставляй сани, снаряжай телегу), 23-го — Егорий-скотопас (выгон скота в поле), 26-го — Степан-ранопащец; мая 2-го — соловьиный день, 3-го — зеленые щи, 5-го — Ирина-рассадница (рассадка капусты), 6-го — Иов-горошник (по­сев гороха), 9-го — Никола вешний, травный, 13-го — Луке-рья-комарница (появление комаров), 23-го — Леонтий-огу­речник (посадка огурцов), 29-го — Федосья-колосяница (рожь начинает колоситься); июня 12-го— Петр-поворот (летний поворот солнца), 13-го — Акулина-гречушница (посев гречи) или задери хвосты, то есть время, когда скотина, кусаемая комарами, мошками и оводами, бегает по полю, задравши хвосты ("строчится"); июля 23-го — Пуд и Трифон бессонни­ки (пора усиленных работ, страды), 27-го — Никола кочан­ный; августа 4-го — Евдокия-малинуха (сбор малины), 26-го — Наталья-овсянница, 28-го — Анна-скирдница; сентября 15-го — Никита-репорез (сбор репы) или гусопролет, 24-го — Фекла-заревница; октября 14-го — Прасковья-льняница; де­кабря 12-го — Спиридон-солоноворот.

Обратим внимание на некоторые главные праздники. Так, на Сретенье (2 февраля) зима встречается с летом. Этот и другие знаменательные даты представляют собой синтез язы­чества и христианства. Наши предки наблюдали за природой не из любопытства. От нее зависела полностью их жизнь. Они видели не раз, что в марте солнце начинает марить (припекать землю). Поэтому над землею струится пар. Но по утрам еще продолжаются морозы (утренники), которых со дня Сорока мучеников (9 марта) бывает сорок. Так язычество преодолева­ет христианство. Оно прикрывает свои представления христи­анской терминологией. Отцы церкви не смогли справиться с естественными, здоровыми, правильными представлениями наших предков, поэтому сверху на язычестве (естественной религии) сделали свою лепнину. Так появились Сорок муче­ников там, где им делать нечего. Кстати, в день 9 марта воз­вращаются из вирия сорок разных пташек, а сорока начинает строить гнездо и кладет в него сорок палочек. Холода или сиверы заканчиваются днем святого Сидора (14 мая), которого по­этому называют сивирян. 5 апреля: "Пришел Федул — теплый ветер подул". В апреле земля преет, или, по другому выраже­нию: со дня святого Руфа (8 апреля) земля рухнет, то есть оттаивает и принимает в себя воду; 12 апреля Василий Парийский землю парит. В мае домашний скот мается от бестравицы; в первый день этого месяца на Еремея запрягальника или яремника начинают пахать и потому на рабочих лошадей и быков надевают ярмо (ярем). Работа эта оканчивается к 31-му мая — ко дню Еремея распрягальника. 2 мая, посвященное памяти князей Бориса и Глеба (этих князей-христиан лишили жизни исповедующие язычество), крестьяне называют барыш-день. Борис и Глеб тут не при чем. Разве только то, что слова Борис и барыш созвучны. Слово "барыш" тут на месте. В этот день торговцы стараются продать что-нибудь с выгодою, "дабы во весь год торговать прибыльно". Бытовало выражение: "Бо­рис и Глеб засевают хлеб". 24 июля посвящено тем же святым. Была в ходу следующая поговорка: "Борис и Глеб — поспел хлеб". В деревнях и селах праздновали эти дни не в честь Бори­са и Глеба. Они праздновали, чтобы круглый год получать ба­рыши и чтобы отвратить от нив губительные грозы. Князьям Борису и Глебу эти задачи не под силу. Здесь тоже сыграли на созвучии слов: Глеб-хлеб, Борис-барыш (выгоды от торга хле­бом, главным богатством земледельцев). Наши предки празд­новали начало посевов, а также жатвенную пору. Эти празд­ники были полностью и всецело посвящены Перуну, кото­рый отвечал за главное — за урожай. Но христианские отцы низвергли Перуна. Поэтому сюда их усилиями попали Борис и Глеб, барыш и хлеб. Перун — бог грома. Поэтому кто будет работать 24 июля, у того молния спалит все копны. Это очень наглядно и зримо просматривается в южных регионах. Там верят в то, что Перун может спалить копну, но приклеивают это к Глебу. Они его называют Глебом-паликопом или паликопном. Точно так же запрещено работать 27 июля на Палее (Панте­леймона). Нельзя работать потому, что Перун может спалить сжатый хлеб. Правда, о Перуне не говорится, только — о Пан­телеймоне.

10 мая на Симона Зилота (из Евангелия — апостол) со­бирают травы-зелья. В это время лечебным травам (зелью) со­общается особенная целебная сила. Этот день был известен и соблюдался за тысячи лет до христианства на Руси. В этот день ищут золото (клады) и (главное) сеют пшеницу. Просят, что­бы она уродилась и вызрела, "аки золото". Хлеб, посеянный в чистый четверг, родится чистым, без сорных трав. Кто же сеет рожь на мученика Вассу, у того непременно заглушат рожь васильки (Васе — василек). 11 мая, в день обновления Цареграда, нельзя было работать. В противном случае царь-град, за непочтение к его празднику, может выбить зеленеющий на полях хлеб. 11 мая было и днем Макия мокрого. Если в этот день идет дождь, то все лето будет мокрое. Если же дождь слу­чится на святую мученицу Макрину (Макриду — 19 мая), то в этом случае предстоящая осень будет мокрой, дождливой. Если же дождя в эти дни не будет, то надо ожидать сухого лета и сухой осени. Точно так же, если 14 мая на Сидора будет "си­верко", то лето будет холодным. Если 15 мая на Пахомия бу­дет тепло, то и лето будет теплым. 21 мая на Константина и Елену (Алена длинные льны; леносейка) надо сеять лен, а на Маковеев, 1 августа, надо собирать мак. 16 июня на Тихона затихают (Тихон — затихать), то есть перестают петь птицы. 29 июля было потом, в христианский период, посвящено свя­тому Калинику. Этот день называется зарницы-калинники. Зар­ницы — это отдельные молнии — опять же Перун. Калиника здесь опять же по созвучию связывают со словами раскалять, калена стрела, калина — красная ягода. 23 августа утренний мороз лупит овсы и льны. Это день святого Луппы (от слова "лупить"). 1 сентября не разрешается засевать семена. Поэтому его называли Семеновым (семена) праздником. 14 сентября становится холодно. Это праздник Воздвижения. В этот день птица уже на отлет двинулась. С 11 ноября начинает студить, холодать. Поэтому этот день Федора Студита (студить). Гово­рили: "Федор Студит землю студит". К Воздвижению "хлеб с поля сдвинется", свезется, а в ноябре овин уже ноет от накладанных снопов. 4 декабря Варвара дорогу заварит (Варва­ра — варить); то есть заморозит. Говорили так: "Варвара зава­рит, а Савва (5 декабря) засалит (салоплавающие по рекам ледяные пленки)". С этого времени сокращаются ночи. Гово­рили: "Варвара ночи урвала, дни приточала". Как видно, по созвучию подбирали святого. Так, например, в день пророка Наума (1 декабря) начинают учить детей. Говорили: "Пророк Наум ведет на ум".

Наш предок воспринимал все по-детски правильно. Он видел во всем проявление незыблемого закона природы, зако­на Бога, который воплощают в жизнь различные боги. Наши предки жили по этим законам и поэтому были счастливы. Мы же решили, что Бога нет, нет обязательных для всего (и для нас в том числе) законов. Поэтому мы дошли до теперешней жизни. Наши предки были на правильном пути. Сейчас многие хотят их представить наивными, не понимающими тонкости устройства мира. Все на самом деле не так. Наши предки были ближе к истине, чем мы с вами. Современный человек оторван от реальной жизни, он мечется между различными религиями, сектами и верованиями. Он — перекати-поле, оторванное от почвы, от своих корней. А у нашего предка эти корни были прочными, живительными. Многовариантные толкования того, что происходило в природе и от чего зависела жизнь, исключа­лись. Образные же представления обо всем происходящем только облегчали усвоение непреложных истин. Эти истины должен был не только знать каждый, но и строить свою жизнь в соот­ветствии с ними. Другие варианты исключались.

Что касается образности, то времена года нашим пред­кам представлялись воплощениями богов и богинь, которые поочередно нисходят с неба и руководят всем происходящим. Говорилось, что "весна наречется, яко дева украшена красо­тою и добротою, сияющие чудно и преславие, яко дивитися всем зрящим доброты ея, любима бо и сладко всем... Лето же нарицается муж тих, богат и красен, питая многи человеки и смотря о своем дому, и любя дело прилежо, и без лености восстая заутра до вечера и делая без покоя. Осень подобна жене уже старе и богата и многочадне, овогда дряхлующи и сегую-щи, овогда же радующися и веселящися, рекши иногда (пе­чальна от) скудости плод земных и глаза человеком, са иног­да весела сущи, рекше ведрена и обильна плодом всем, и тиха и безмятежна. Зима же подобна жене-мачехе злой и нестрой­ной и нежалостной, яре и немилостива; егда милует, но и тогда казнит; егда добра, но и тогда знобит, подобно трясави­це, и гладом морит, и мучит грех ради наших".

"Лето отличается ясностью, блеском солнечного света, как белый день. Зима же потемняется снежными облаками и тума­нами и уподобляется ночи. День и весна пробуждают спящую, безмолвную природу и радуют весь мир. А ночь и зима погружа­ют ее в сон — подобие смерти, и придают ей печальный харак­тер" — так пишет специалист. Слово "слетье" означает не толь­ко летнее время, урожай, но и вообще удачу, успех. Что касает­ся слов "неслепье" и "безлетье", то они означают неурожайное лето, а также неудачу, несчастье. Отсюда понятно выражение: "Пришло на него безлетье!" По сути, это то же самое, что "пришла на него невзгода!" Некоторые специалисты связыва­ют слово "веселый" со словом "весна". Слова "настали для него светлые, ясные дни" равнозначны словам "дни радости, весе­лья". Черный день означает день печали, несчастья. Смотреть сентябрем, отуманиться — значит быть унылым, печальным. Когда в марте и апреле зазывают весну, к ней обращаются как к существу живому, благодатному, творческому:

Весна, Весна красная!

 Приди, Весна, с радостью,

С радостью, с радостью,

С великою милостью

Со льном высоким,

С корнем глубоким,

С хлебами обильными.

Во втором варианте говорится:

Весна красна!

На чем пришла,

На чем приехала?

На сошечке,

На бороночке

Зима и Осень прибывают на пегих кобылах. Зима с поло­вины ноября встает на ноги, кует морозы, стелет по рекам мосты и выпускает на белый свет нечистых духов. С 12 декабря Зима ходит в медвежьей шубе. Она стучится по крышам избу­шек, будит баб и заставляет топить печи. Когда Зима идет по полю, то за ней следуют вереницами Метели и Вьюги. Они настойчиво просят дела. Когда Зима идет по лесу, она сыплет из рукава иней. Когда Зима идет по реке, она на три аршина под своими ногами кует воду.

Белорусы весну называют Лялей, а лето Цецей. Осень они называют Жыцень, а зиму — Зюзя. Весна Леля — юная, кра­сивая и стройная дева. Поэтому говорят: "пригожая, як Ляля". В честь Ляли (весны) имеется праздник — Ляльник. Он прохо­дит так. На чистом лугу собираются сельские девушки. Среди себя они выбирают самую красивую подругу. Ее наряжают в белые покровы. Ее шею, руки и стан украшают свежею зеле­нью. На голову ей надевают венок из весенних цветов. Эта де­вушка изображает Лялю. Она садится надери, а возле нее ста­вят разные припасы. Это хлеб, молоко, масло, творог, смета­на, яйца. Около Ляли кладут зеленые венки. Все остальные девушки водят вокруг Ляли хоровод. Они поют обрядовые песни. Все обращаются к Весне-Ляле в образе девушки с просьбой об урожае. Они поют:

Дай нам жытцу,

Да пшаницу,

В агародзе,

Сенажаце—

Ровны гряды,

 Ровны зряды

Весна-Ляля ведет себя активно. Она угощает всех приго­товленными яствами и раздает им венки. Венки и зелень, в которую наряжалась девушка Ляля, сберегают до следующего праздника весны.

У белорусов лето — это Цеця. Это красивая, дородная жен­щина. Она летом проявляется на полях. Все ее могут видеть. Она убрана зрелыми колосьями. Кроме того, она держит в руках сочные плоды.

Осень белорусы изображают менее симпатично. Осень — Жыцень — это существо малорослое, худощавое, уже пожи­лое. Выражение его лица суровое. У осени почему-то по три глаза и косматые всклоченные волосы. Жыцень — существо мужского пола. Он появляется на нивах и огородах после того, как овощи и хлеб сняты. Он проводит контроль, проверяет, все ли убрано, как следует в добром хозяйстве. Если обнару­жит недобросовестную уборку (много колосьев, которые не срезаны или же обронены жнецами), то сам собирает их. Эти колосья Жыцень связывает в сноп. Затем переносит сноп на участок того хозяина, у которого хлеб убран хорошо, начисто ("У кого есть, тому прибавится"). У того хозяина, который убрал свой урожай небрежно, на следующий год будет неуро­жай. Он обязательно будет наказан за свою халатность и не­брежность. На этих представлениях правильно воспитывалось не одно поколение. На этом заботы Жыценя не заканчиваются. Он, например, предупреждает о всеобщем неурожае и голоде в следующем году. Все это он делает очень выразительно. Ког­да Жыцень в виде нищего странствует и при встрече с людьми грозит им пальцем, то это и есть знак о недоброй вести. Бело­русы говорят: "Жыцень з'кабзой (с нищенской сумкой) — го­лод на двор!" Когда идет осенний сев, Жыцень усердно помо­гает селянам. Он не только присутствует при этом, но и утап­тывает в землю разбросанные зерна. Он делает все для того, чтобы ни одно зерно не пропало. Кстати само имя Жыцень происходит от слова "жито" (рожь).

У зимы (Зюзю) свои заботы. Зима — это год на исходе. Если весна — это веселая юность, молодость, то зима — это старость. Ее символизирует старик небольшого роста — Зюзя. У него белые как снег волосы и длинная седая борода. Ходит Зюзя всегда босой, с непокрытой головою. Но одет он в теп­лую белую одежду. В руках у него железная булава. Он, есте­ственно, проводит большую часть зимы в лесу. Правда, иног­да он заходит и в деревни. Своим появлением он предвещает стужу. Зюзю можно умилостивить. Для этого белорусы под Новый год откладывают несколько ложек кутьи в особую миску. Ее оставляют на ночь на столе. Это делается для того, чтобы Зюзя пришел покушать кутьи и не вредил бы морозами нивам и домашним животным. Поэтому белорусы говорят: "Зюзя на дворе — куцья на столе". Собственно, подобный обычай есть и в России. В мороз приглашают на кутью и на кисель. Треску­чие морозы вызваны тем, что Зюзя ударяет своей булавой в какой-нибудь пень. От этого удара трескаются стены домов и даже сама земля. Говорят: "Зюзя стукиняе, людей ущувае" (стращает).

Откуда же имена Ляля, Цеця и Зюзя? Они образовались путем удвоения коренного слога. Эти слова уцелели в датском языке. Слова ляля и цяця являются ласкательными названиями ребенка (милый, пригожий, умница). Этими словами на­зывают и игрушки. Слово "зюзя" означает "холодно". Говорят: "Не ходи на двор, там зюзя!" Белорусы вместо русского мер­знуть, цепенеть от холода говорят "зюзець".

Месяцы так же, как и сезоны года, были для наших пред­ков практически живыми, одухотворенными. Это двенадцать братьев, которые восседают вокруг пылающего костра — сол­нца. В летнюю пору этот костер горит сильнее, а зимой — сла­бее. Это зависит от того, какой из Месяцев берет в свои руки правительственный жезл. Весенние Месяцы — это полные сил, цветущие юноши, летние — мужи, которые достигли полного развития, расцвета своих сил. Осенние Месяцы — это пожи­лые, уже стареющие братья. Зимние Месяцы — седовласые старцы.

Приведем одну философскую сказку о роли разных Меся­цев. Было два брата — богатый и бедный. Богатый брат оставил бедного без всякой помощи. И бедный брат пошел по миру искать счастья. По пути он встретил двенадцать мужей, кото­рые сидели у костра. Он подсел к ним погреться. Один из две­надцати мужей, прочный и суровый, спросил незнакомца: "Что ты думаешь о теперешнем времени года?" Путник сказал: "Что думаю? Я убежден, что все месяцы года исполняют свое дело, но мы сами, не зная чего нам желается, хотим давать законы небу и не рассуждаем о том, что нам полезно или вредно; когда бывает ветрено и дождь идет — мы желаем жаров, а в августе просим туч, нисколько не думая, что от этого могут погибнуть жатвы". В этих словах заключена вся соль, весь смысл того, что с нами происходит и сейчас. Мы "хотим давать законы небу". А истинные законы не знаем, не понимаем их и не строим свою жизнь в соответствии с этими законами. И при этом хотим, чтобы все было хорошо. Но это невозможно. Природа, Бог, не могут делать для нас исключение.

Все народные, языческие (языки значит народы) празд­ники связаны с реальной жизнью. В них нет ничего надуман­ного. А реальная жизнь — это жизнь всего живого вещества, всего, что есть вокруг, всей замкнутой системы — Вселенной. В условиях Земли реальная жизнь зависит от природных усло­вий, и прежде всего от погоды. Жизнь природы на земле — это возрождение ее весной и смерть (сон) ее при наступлении зимы. Весной оживает все. Пробуждаются животные, которые подвержены зимней спячке, прилетают птицы, появляются насекомые и расцветают подснежники. 1 марта просыпается бабак. Он выходит из норы и начинает свистать. 4 марта приле­тают грачи, а 9 — жаворонки. К 17-му числу лед на реках ста­новится настолько слабым, что щука его пробивает хвостом. 25 марта из вирия вылетает ласточка. Она несет с собой тепло. 5 апреля пробуждаются сверчки, а 12 апреля из берлоги выхо­дит медведь. Там он проспал всю зиму. В мае земля "принима­ется за свой род". Конечно, эти даты надо корректировать, поскольку все зависит от широты и долготы места: север это или юг и т.п.

Происходящее в природе не определяется жестким ка­лендарем. В природе действуют циклы. Поэтому год на год не приходится. Наступление цикла определяли по реальным при­знакам. Когда обнаруживали первую фиалку, то вся деревня сбегалась на указанное место, а фиалку поднимали на шест. Вокруг фиалки танцевали, резвились и пели веселые песни. Так крестьяне "находили лето". В южной России точно так же радуются появлению голубого ряста. Это один из первых ве­сенних цветов Украины. Увидя его, люди начинают радовать­ся, скакать, приплясывать и причитать: "Топчу, топчу ряст! дай Боже, потоптать и того года дождаться!"

Так же радостно люди встречали весной и птиц. На Руси ласточку называли святою, божьею птицею. Кстати, чехи на­зывали ласточку птицею Девы Марии. Были убеждены, что где она поселится, тому дому она приносит благословение, счастье. Ласточка предохраняет дом от грозы и пожара. Ласто­чек ждали. Под кровлями прибивали планки и маленькие до­щечки для того, чтобы ласточкам было удобнее прилаживать свои гнезда. Ласточек очень оберегали. За убиение ласточки и разорение гнезда Бог карает преступника смертью или истреб­ляет его дом пожаром, насылает на его стадо падеж, отымает у его коров молоко. Если ласточки прилетают рано, то год должен быть урожайным, счастливым. В старинном памятнике сказано: "И от ластовиц не вероуешили, яже су тебе щьбьчеть вьсе лето зело красьне?" В Малоросии в начале марта дети ходили по домам. Они славили яр и зеленочку и носили с собой деревянную ласточку или испеченных из хлеба жаво­ронков. Деревянную ласточку носят и болгарские дети.

Кукушка также является особой птицей. Так, еще у древ­них индусов она была посвящена богу Индре. У греков в обра­зе кукушки появлялся Зевс. У славян (по польским источни­кам) чествование кукушки связывали с культом богини Живы. В принципе все птицы, которые прилетают с юга, встреча­лись всегда как вестницы благодатной весны. Считали, что они являются из райских стран (вирия) и отпирают облака, которые были на зиму замкнуты зимней стужей. Кроме того, они проливают на землю живительный дождь и даруют ей силу плодородия. В это время пели: "Покинь сани, возьми воз!"

Призыв селянами весны был очень трогательным. Он на­чинался 14 марта. Дети и девушки взбирались на кровли амба­ров, поднимались на ближайшие холмы и пригорки. Оттуда они звали весну: "Весна, Весна красная! приди, Весна, с ра­достью, с великою милостью". 9-и 25 марта все повторялось. На 9 марта прилетают жаворонки. Селяне поэтому выпекают съестных жаворонков. Их обмазывают медом, золотят им кры­лья и головы сусальным золотом. С такими самодельными жа­воронками ходят по селу и закликают, зазывают Весну. При этом обращаются к богине летнего плодородия Ладе. Она была и богиней любви и брачных отношений. Пели так:

Благослови, мати,

 Ой мати

Лада, мати,

Весну закликати!

В другом варианте:

Благослови, Боже,

Благослови, мати,

Весну закликати,

Зиму провожати!

Зимочка — в возочку,

Летечко — в човночку.

Весна приплывает в лодке (човночку) по весеннему по­ловодью. Болгары до сих пор встречают Весну очень торже­ственно. На утреннем рассвете они выходят встречать Весну со специально приготовленным круглым хлебом. В России дела­ли так же. На поле расстилали новый холст, клали на него пирог, повернувшись на восход солнца, говорили: "Вот тебе, матушка Весна!" После этого они оставляли дары под откры­тым небом и возвращались домой. Они надеялись, что матуш­ка Весна "оденется в новину" и за принесенную ей хлеб-соль (Уродит лен и конопли в изобилии.

По весне Лада возжигала любовь в сердцах девиц и юно­шей. Поэтому при встрече Весны пели обрядовые песни соот­ветствующего содержания (веснянки). Одновременно совер­шали праздничные игрища, которые не менялись с глубокой :древности. В праздник Сретенье Зима встречается с Летом, "щоб побороцьця кому йти наперед, кому вертацьця назад". На день (праздник) Благовещенье Весна осиливает Зиму. Го­ворили: "Весна Зиму поборола".

Многие думают, что праздник Масленица чисто русский. Но это не так. Это праздник славянский. А мы видели, что славяне занимали всю Европу и даже Англию. Они заложили основу культуры теперешних европейцев. У разных народов праздник проходил по-разному, но суть его была одной и той же: уничтожали чучело зимы и открывали дорогу весне. Чуче­ло, как правило, сжигали. Когда воцарилось христианство, то появилось насилие. Неустанное око отцов церкви следило за каждым, и можно было поплатиться жизнью за несоблюде­ние поста. Поэтому накануне поста у всех славян (по всей Ев­ропе) проходила Масленица (карнавал), которая была самым разгульным празднеством, посвященным проводам Зимы и встрече Лета. На Руси возили во время Масленицы дерево, украшенное бубенчиками и разноцветными лоскутьями, или деревянную куклу. Возили также пьяного мужика, который должен был представлять Масленицу. Зрелище было захваты­вающее. В сани или повозку запрягали лошадей десять или бо­лее. На каждой лошади находился всадник с кнутом или мет­лою в руках. Все увешивали маленькими колокольчиками и погремушками. Сани и повозки украшали вениками, а Мужи­ку-Масленице давали в руки штоф с водкою и чарку. Сверх того ставили подле него бочонок с пивом и короб со съестны­ми припасами.

В Сибири празднуют Масленицу очень масштабно. На не­скольких санях устраивают корабль. На корабль сажают ряже­ных медведя и Масленицу. Их возят по улицам. Сопровождаю­щие поют песни. Эмблемы весенней природы — дерево, ко­рабль и медведь. Звуки колокольчиков и бубенчиков являются знамениями грозовой музыки. Метла, веник и кнут — симво­лы вихрей и молний. Вино и пиво символизировали всеоживляющий дождь. Празднуют возврат благодатной Весны. Сце­нарии праздника разные. Инсценируют не только пришествие Весны, но и борьбу Весны с Зимою и поражение Зимы.

В наше время возродилось увлечение строить снежные го­родки. У наших предков это было обязательной частью празд­нования прихода Весны. В субботу сырной недели принято было строить на реках, прудах и в полях снежный город с башнями и воротами. Это было царство Зимы (земона — Вритры). Под ударами Перуна это царство должно было пасть. Создавались две команды. Одна защищала Зиму и ее замок. Другая напада­ла на замок и после упорной борьбы (часто весьма продолжи­тельной) овладевала им и разрушала его. Воеводу — защитни­ка "города Зимы, взятого в плен, купали в проруби.

В последний день Масленицы (вечером в воскресенье) со­вершался последний акт проводов Зимы. Поселяне выносили из своих дворов по снопу соломы. Их складывали на окраине деревни, а затем сжигали. При этом весь собравшийся народ радостно пел. Это называлось сожжением Масленицы. Красоч­ность достигалась и тем, что пуки соломы навязывали на ше­сты и расставляли по дороге. Их зажигали после солнечного заката. В некоторых местах эти пучки соломы заменяли дегтяр­ными бочками. В других местах сохранялась традиция на про­щеное воскресенье сжигать даже ледяную гору. Для этого со­бирали по дворам хворост, щепки, худые кадки и пр. Все это складывали на ледяной горе и затем разводили костер. Костер символизировал весеннее солнце, яркие лучи которого рас­тапливают снежные покровы зимы.

Таким образом, у славян встреча Весны называлась встре­чею Масленицы, а изгнание Зимы символизировалось сожже­нием Масленицы. Однако праздник весны был одновременно и праздником в честь усопших. Одновременно с пробуждением природы от зимнего сна (омертвения) пробуждались к жизни и души усопших, которые осуждены пребывать в воз­душных и заоблачных сферах. Праздник в честь усопших пред­ков был временем сношений с ними, посещения кладбищ и поминки. На Масленицу бегали по улицам ряженые. Это зна­меновало появление освободившихся из загробного царства стихийных духов — оборотней. Во всех домах приготовляли блины.

Очень похожие обряды приурочивались и к последней неделе Великого поста, и к празднику Пасхи, и к Фоминой неделе. Везде проходила мысль о воскресающей Весне. Хрис­тиане это светлое чувство связали с "мыслью о пресветлом воскресении праведного солнца— Христа". Полагали, что "прилетая в сей мир, богиня Весна разводит пламя небесных гроз, разит и гонит злобных демонов, выводит из-за холод­ных зимних туманов и туч светозарное солнце, она снова вос­пламеняет его светильник и, пожигая снежное, ледяное цар­ство Зимы, топит ее в разливе стремительных вод". Символом деятельности Весны всегда служили огни, зажигаемые на земле. В четверг страстной недели ранним утром, как и в день, по­священный громовнику, наши предки жгли солому и клика­ли мертвых. Этот день на Руси назывался чистым — светлым. В чистый четверг селяне ходят на проруби и зазывают Весну. После "всенощного стояния" они приносят из церкви горя­щие восковые свечи и выжигают ими на дверях и потолках своих домов кресты. Это делается для того, чтобы отогнать злых духов. Для этого использовали "страстную" свечу. Если она была зажжена во время грозы, то предохраняла дом от громового удара. Если такую свечу ставили в пчельнике, то она обязательно даровала изобилие меда. Здесь был намек на медовый напиток дождя, который низводится молниями. Со "страстной" свечой соединяют целебную, облегчающую стра­дания силу. Поэтому горящую страстную свечу дают в руки тяжелобольным, а также во время болезненных припадков. Ее дают также роженицам при муках разрешения. В этот день бе­лорусы собираются с зажженными лучинами. В Чехии, как и в России, жгут около храмов смоляные бочки. Уголья, которые остаются от сгоревших бочек, а также свечи приносят домой и прячут "за стрехи". Это для того, чтобы охранить здания от грозы, а домашнюю скотину — от порчи. Славянские язычес­кие обычаи сохранились и в местах их прежнего проживания — в Германии. Там в ночь на первый день праздника на горах и холмах зажигают большие костры. Используют дрова, дерн и солому. Прикрепляют дегтярную бочку, предварительно об­вив ее соломой, к еловому дереву. Ее зажигают ночью и пля­шут вокруг огня. Когда же пламя погаснет, то собирают го­ловни и уголья и разносят их по домам. Существует еще очень красочный обычай. Деревянные стрелы обмазывают смолою, поджигают" их и кидают вверх так, чтобы они описывали в воздухе огненную дугу. Христианская церковь на этот день на­значила Светло-Христово Воскресенье. Поэтому такой синтез спас от преследований прекрасный языческий (народный!) праздник. Верили, что в этот день-праздник на рассвете солн­це "от радости пляшет, играет и скачет в три прыжка". На Руси в первый день Пасхи крестьяне взбираются на колоколь­ни, крыши и пригорки. Им хочется посмотреть на восходящее солнце. В день Благовещенья, 25 марта, селяне жгут старые соломенные постели и прыгают через разведенное пламя. Это укрепляет здоровье. Надо ли говорить, что это языческий обы­чай?

Христианский праздник Пасхи (Светло-Христово Воскре­сенье), таким образом, был совмещен с народным праздни­ком. На Украине Пасху называют Велик-день. Веровали, что в это время светлые боги сходят с небес на землю и наделяют ее дарами плодородия. Это языческое верование. Но христиан­ство перенесло это на Христа, Богородицу и святых угодни­ков. Сюда же добавляют, что с первого дня Пасхи и до Возне­сения Христа апостолы ходят по земле в нищенских рубищах. Они испытывают людское милосердие, карают злых и награж­дают добрых. В Смоленской губернии считают, что Христос сходит на землю в чистый четверг. К этому сроку готовятся — испекают хлеб, который называют стульце. В деревнях Бело­руссии в это время ходят по домам волочебники и поют обря­довые песни. Они славят святых Георгия и Николая, которые коней и коров пасут. Славят и Пречистую Деву. Она засевает нивы. Илья-пророк зажинает золотистую рожь. Его также славят. Все яства, приготовленные на этот праздник, украшают­ся зелеными ветками брусники. Готовят жареного барашка или поросенка. Его кости частично зарывают на пашнях (чтобы предохранить нивы от града), а частью держат в домах. Затем во время летних гроз их бросают в огонь, который разведен в домашнем очаге. Этим самым отвращают удар грома.

В Костромской области все несколько по-иному. Там пе­ред Христовой заутреней восходят на колокольни, стреляют оттуда из пистолетов и ружей. Так имитируют весенний гром, который прогонят нечистую силу Зимы-Смерти. На второй день Пасхи, на Красную Горку и в Фомин понедельник девицы и молодые парни обливают друг друга ключевою водою. Этот обычай символизирует собой пролитие небесных источников, "осеменение матери-Земли оплодотворяющей влагою дождя". В Густинской летописи об этом сказано так: "От сих (языче­ских богов) единому некоему богу на жертву людей топяху, ему же и доныне по некоих странах безумным память творят: во день Воскресения Христова собрашееся с ним, играюще, вметают человека в воду, и бывает иногда действом тых бо­гов, си есть бесов, разбиваются и умирают, или утопают; по иных же странах не вкидают в воду, но токмо водею полива­ют, но единаче тому же бесу жертву сотворяют". Мы привели эти слова христианского летописца для того, чтобы еще раз продемонстрировать его "объективность". Для отцов церкви все языческие боги были бесами, а все языческие (народные) обычаи и обряды были бесовскими. Чтобы было более убеди­тельно, христианские просветители без стеснения искажали истину. Так, полив водой изображали как жертву бесам, в процессе которой жертва могла лишиться жизни (она могла разбиться о камни в реке). Так они превратили берегинь-руса­лок в кровожадных существ, которые не оберегали, но топи­ли. Этому ли учил Христос? Распространяя учение Христа, зачем же было искажать истину? Дело в том, что они распро­страняли не столько истинное учение Христа, сколько свою власть. Власть неограниченную князей и церкви над своим народом. Они давили собственный народ хуже любого ино­земного завоевателя. При этом очень широко использовали не только чисто силовую, но и информационную войну.

В воскресенье радуницкой недели (это Красная Горка) при восходе солнца сельские девушки собираются на ближ­ний холм или пригорок. Они становятся в круг. В средину круга становится одна из девушек. Она берет в руки хлеб и красное яйцо. Глядя на восход солнца, совершает молитву. После мо­литвы она закликает Весну словами: "Весна красна! на чем пришла" и т.д. В Калужской области все это происходило в другом варианте. На горке закрепляли длинный шест с соло­менную куклою. Вечером эту куклу сжигали с песнями и пляс­ками. В Орловской губернии селяне на радуницкой неделе про­гоняют Смерть из своего села. Для этого девушки в полночь выходят с метлами и кочергами. Девушки взмахивают ими по воздуху и гоняются за невидимою Мораною. Таким же спосо­бом изгоняли в деревнях и селах повальные болезни — чуму, холеру и "коровью смерть". Злых духов изгоняли так: взмахи­вали по воздуху ножами и кричали: "Бегите, бегите, злые духи!"

После того как Весна побеждала Зиму, она одевала поля, сады и рощи свежею зеленью и цветами. В честь Весны празд­новали в мае и начале июня. Проводились общенародные иг­рища. Отцам церкви запретить эти игрища не удалось. Они их приурочили к Вознесению и Троице, которые приходятся на май. Вознесение празднуется в четверг. Поэтому в народе это связывалось с громовиком. У наших предков-язычников громовик был связан с четвергом. Другой четверг предшествовал Троице. Этот четверг называли Семиком, поскольку он был на седьмой неделе после Пасхи. Уже в день Воскресения в некоторых местах приступают к завиванию венков, хотя обычно этот праздник совершался на Семик или Троицу. По древним обычаям до начала празднования селяне толпами отправля­ются в поля и рощи. Там они собирают разные травы, глав­ным образом благовонные: чебрец, мяту, зорю и калуфер. Од­новременно они рубят молодые березы и другие лиственные деревья. Это нужно для того, чтобы стены внутри домов выс­тлать древесными ветками. Полы устилают скошенной травою, а окна — пахучими зельями и цветами. По улицам устанавли­ваются целые ряды березок, липок и кленов. Так населенные пункты превращались в зеленые сады. С приходом христиан­ства убирались зеленью и храмы. Поселяне собирались в лесах и рощах, пели песни и завивали венки. Срубали молодую бе­резу и наряжали ее в женское платье или обвешивали разно­цветными лентами и лоскутьями. После этого начинался об­щий пир вскладчину или ссыпчину (из мирского сбора муки, молока, крашеных яиц и других припасов). На общие деньги покупали вино и пиво. После окончания пира березку подни­мали и с радостными песнями и плясками несли ее в деревню и ставили в избранном доме. Тут она оставалась до следующе­го праздника. По пришествии христианства березку хранили до Троицына дня. В пятницу и субботу наряженную березку приходят навещать, а в Троицкое воскресенье ее выносили к реке и бросали в воду. В это же время пускали на воду и семиц­кие венки. На практике были разные (в деталях) сценарии праздника. В основном везде было одно и то же. Так, около Воронежа строили посреди дубовой рощи небольшой шалаш. Его убирали венками, цветами и душистыми травами. Внутри шалаша ставили на возвышении соломенную или деревянную куклу. Она была одета в праздничное женское или мужское платье. Сюда со всех сторон стекались окрестные жители. Они приносили с собой различные напитки и яства, водили вок­руг шалаша хороводы. Все предавались веселью и играм. Во всех этих праздниках народ чествовал богиню Весну, которая одевает деревья листьями и цветами.

Девушки и парни готовят венки и ими обмениваются. Де­вушки надевают венки на головы, а парни украшают ими свои шляпы. После этого все приступают к хороводным играм. Как только сядет солнце или же на следующий день идут на реку и кидают венки в воду. Венки завивают в той роще, которая прилегает к засеянному полю. Это делается для того, чтобы рожь уродилась гуще и прибыльнее. Издревле венок служил эмблемою любви и супружеской связи. В весеннюю пору Зем­ля вступает в брачный союз с Небом, поскольку богиня вес­ны (Жива) была не только представительницею земных уро­жаев, но и вообще покровительницею брака и любовных на­слаждений. Посвященный Весне праздник был лучшим в году. В это время все оживало, все дышало любовью. Естественно, что раз любовь, значит, и гадания о будущем семейном счас­тье. Вопрошали о будущем, кидая венки в воду. Если брошенный венок уплывает, не коснувшись берега, — это предвеща­ет исполнение желаний, счастливый брак и долгую жизнь. Если же венок закружится на одном месте — это знак неудачи (рас­строится свадьба, любовь останется без ответа и т.п.). Если же венок потонет— то это прогнозирует смерть, вдовство или бессемейную жизнь ("молодцу не быть женатому, девице ос­таваться незамужнею"). Наблюдают и за тем, уцелел ли венок свежим или он завял за время его оберегания. Если венок ос­тался свежим — значит, впереди долголетнее и счастливое суп­ружество. Если венок завял, то это недобрый знак — можно ожидать скорой смерти. Бытовал и такой обычай (в Калуж­ской губернии): парень, который задумал жениться, должен был вытащить из воды венок своей избранницы.

Праздник Весны это, прежде всего, веселье, цветы и зе­лень. Это возрождающаяся жизнь. Суть этого праздника состо­ит в том, что "мать сыра земля, словно юная и прекрасная невеста, рядится в роскошные уборы растительного царства". Поэтому апрель назывался кветнем (кветок — цветок), а май — травнем.

Праздник Купалы

Это один из самых торжественных праздников у славян. Он известен во всей Европе. Его празднуют в день летнего солнцестояния. Как мы уже говорили, отцы церкви присоеди­нили к Купале Иоанна Крестителя, поэтому получился праз­дник Ивана Купалы. Но сам праздник остался в своей основе народным (языческим).

Купало — бог плодов земных. Ему приносили жертву купа­ньем. В этот день обливали друг друга водою. Накануне праздно­вали Ивановскую ночь. Зажигали огни и плясали вокруг них. Пели и воздавали поклонение богам. Историки описывают, как красочно праздновали Иванову ночь на древней родине всех славян — Карпатах. На пространстве в сотни верст пылали ко­стры. Праздник еще назывался суботка. В XVII в. он описывался так: "Когда солнце согревает рака, а соловей более не поет, суботка, как было встарь, запалена в черном лесе. Так нам пе­редавали матери, сами также заняв от других, чтобы на день Купалы завсегда горела суботка. Эта суботка и горела при лесе или на лугу". Сербы считали, что праздник Купалы так велик, что в этот день даже солнце останавливается на небе.

Любопытно, что купальные огни зажигали не от любого источника. Добывали огонь трением дерева о дерево. Только та­кой огонь считали божественным. В разных губерниях России и даже в других славянских странах очень широко была распрост­ранена игра Купайло. На закате солнца все девушки собирались на определенное место с вербою, которую убирали цветами. Вербу втыкали в землю и, взявшись за руки, хороводили вокруг вер­бы, которую также называли Купайло. Песни в честь Купайлы пели грустные и даже жалобные. Так продолжалось некоторое время. Далее по сценарию стоящие в стороне молодые люди на­кидывались на вербу и уносили ее. Они ее разрывали или топили в воде. Девушки все время вербу-Купайло защищали.

Накануне праздника Купалы девушки и молодые люди купаются в реке. С наступлением сумерек разводят костры на выгонах, на полянах и в садах. Они держатся попарно за руки и так перепрыгивают через костер. Если руки при перепрыги­вании не разойдутся, то эта пара сочетается браком. На Кар­патах молодежь, перепоясавшись цветными перевязями и на­дев на головы венки из цветов благовонных, вокруг огня во­дит хороводы с песнями в честь Купалы.

Кстати, в Ярославской, Тверской и Нижегородской гу­берниях Купалу называют Ярилою.

Что касается слова Купало, то имеются разные версии. Одни считают, что оно происходит от слова купать, купанье. Это весьма убедительно, поскольку именно с этого дня (24 июня) начинается весеннее купание в открытых водах. Другие специалисты выводят слово Купало от купы. Имеется в виду Купало и Купальница. Некоторые привлекают и слово куча (куча разжигаемого хвороста). Это менее убедительно. Отдельные исследователи не без основания связывают наше­го славянского Купалу с индийским Купалом покаянником.

На самом деле здесь действуют три главных фактора: лет­нее солнцестояние, вода и огонь. Вода и огонь — это начало мира. Омовения были священными практически у всех наро­дов мира.

Сочетание огня и воды так выражено в песне, которую поют девушки в хороводе вокруг вербы-Купало:

У пана Ивана посередь двора

Стояла верба,

На вербе горели свечи,

С той вербы капля упала,

Озеро стало;

В озере сам бог купался

С детками, судетками.

Девушки в хороводе пели и такие песни:

О Малоничка, Печривачка:

Не выспалась наша девочка!

Не выспалась, не наигралась

И с казаченьком не настоялась.

К череде (стаду) шла, задремала,

На пеньки ноги посбивала,

На шпичьки очи повыймала!

А уже коровы в диброви (лесу),

А уже телята пасуть хлопьята (ребята)

А уже овцы на крутые горцы.

Так пели на Украине.

В момент кульминации в природе все было особенным. По-иному росли и цвели травы и цветы. Накануне Купалы в ночь цветет папоротник. В эту ночь он сияет огненным пламе­нем и освещает местность. Если кто сумеет его сорвать и убе­жать домой, не оглядываясь, этот цветок откроет клады и поможет его обладателю получить богатство.

На Купалу отыскивают и собирают лечебные травы. В ча­стности, ищут "разрыв-траву". Против этой травы "не устоит ни один замок". Накануне Купалы (в ночь) собирают на му­равьиных кучах масло в сосуд, которое признается целитель­ным средством против разных недугов. Из цветов в это время собирают "Купаленку" (trollium europaeus), медвежье ушко (verbascum), богатенку (erigeron acre). Последнюю траву (богатенку) в Новгородской губернии селяне помещают в стену на каждого члена семьи отдельно. Наблюдают за каждым цвет­ком: чей цветок быстрее завянет, тому и умереть в этот год или захворать. Тогда же под корнем чернобыльника "открыва­ют земляной уголь", который употребляют для лечения "падучей болезни и черной немочи, исцеляемой корнем сего ра­стения". В начале XVIII века в рукописном травнике упомина­ется о какой-то траве архилине, про которую сказано: кто ее рвет на Купала сквозь золотую или серебряную монету и кто ее носит на себе, тот не боится никакого зла. Сказано, что "растет она при большой реке".

На Купалу собирают и другие лекарственные травы и ко­ренья, которые к этому времени созревают. Историк пишет: "В некоторых местах Новгородской губернии, около старой и новой Ладоги и Тихвине, на Купало топят бани и, воткнув в веники собранную ими траву Иван-да-Марья, парятся на этот праздник с целью получить здоровье".

О купании на Купало историк пишет так: "В Антониево-Дымском монастыре исстари и поныне простой народ соби­рается купаться в тамошнем озере и с тою же целью купает больных лошадей. В Переславле-Залесском прежде стоял исту­кан Купало, почему даже сама ярмарка называется Купаль­ницей. В это время купаются на озере Клещине и водят по берегам круги с песнями, которые сочинены исключительно на это время".

Исторические источники сообщают, что в Нерехте и в ее окрестностях был такой обычай. Накануне Купала, вечером девушки, собравшись у одной из своих подруг, толкли в ступе ячмень. При этом они пели песни. А на другой день поутру из этого ячменя (из ячменной муки) варили кашу, называемую кутьею. Вечером того же дня кашу заправляли маслом и сооб­ща съедали. Это было только начало. Далее они брали от телеги передние колеса и возили на оси некоторых из подруг по се­лению, а также по полям с песнями. Это продолжалось до утренней росы.

Поутру девушки умывались утренней росою, чтобы быть здоровее и красивее.

В Москве гуляния на Купалу проходили на трех горах. Сюда еще не так давно съезжались многие татарские семейства и, расположившись по берегам гагаринских прудов, разводили огни и пировали. Немецкая слобода в Москве раньше называлось Кокуевой слободой. Из Красного пруда вытекал ручей Кокуй, который протекал через Немецкую слободу и впадал в Яузу.

В Харьковской губернии вечером накануне Купалы в ка­ком-нибудь месте ставили крапивный куст. До этого зажигали солому. Все собравшиеся перепрыгивали через крапивный куст туда-сюда. Во время прыжков пели:

Сегодня Купала, а завтра Ивана,

Чем мне, моя мати, торговати?

Сегодня Купала, а завтра Ивана,

Чем мне, моя мати, торговати?

Позову я свекровка продавати —

Родного батинка куповати.

Задешевила свекорка, задешевила —

Родного батнаку не купила.

Сегодня Купала, а завтра Ивана;

Чем мне, мати, торговати?

Поеду я свекруху продавати,

Родную мати куповати.

Задешевила свекруха,задешевила,

Родной матинки не купила.

Сегодня Купала, а завтра Ивана;

Чем мне, моя мати, торговати?

Повезу и деверька продавати,

Родного братика купувати;

Задешевела деверька,задешевела,

Родного братика не купила. —

Сегодня Купала, а завтра Ивана;

Чем мне, моя мати, торговати?

Повезу я золовку продавати —

Родную сестрицу купувати.

Задешевела золовка,задешевела,

Родной сестры не купила.

Мы уже говорили, что был не только Купала, но и Ку­пальщица (отцы церкви ее заменили святой Аграфеной). Па­мять Купальщицы праздновалась на 23 июня. Кстати, Ладу заменили Пречистой Девою Мариею. Но в народе даже храм Пресвятой Богородицы называли Купальницею. Народные причитания и колядки о ниспослании дождя и возделывании пашни селяне распевали 24 июня при восходе солнца. Белору­сы в это время собираются у пылающих костров и смоляных бочек и поют следующую песню:

Иван да Марья

На горе купались;

Где Иван купался,

Берег колыхался,

Где Марья купалась —

Трава расстилалась.

Специалисты считают, что здесь однозначно речь идет о купании Перуна и Лады в дождевых потоках на небесной горе. Перун потрясал землю громовыми раскатами, а Лада растила на полях травы. Такое толкование подтверждается другой ку­пальной песней, в которой говорится, как "в озере сам Бог купался с дитятками-судитками". День Купальщицы (христи­анский аналог — Аграфена) посвящается собиранию лекар­ственных трав. Особым уважением пользовалась купаленка или купальница (желтого цвета), а также цветок Иван-да-Марья. На этих цветах селяне парились в банях, чтобы смыть с себя худобу и болезни.

С именами Ивана и Марьи (Купала и Купальщицы) свя­зывали и уборку хлеба. Это видно из купальской песни:

Ой! Чье то жито под горою стояло?

Иванкове жито под горою стояло,

Под гору зелененок, по месяцу видненько.

Молодая Маричка ходит жито жати.

"Молодой Иванко! Не умею я жати". —

"Когда я тебя возьму, жито жати научу"

Когда лето шло на убыль, праздновали похороны Кост­ромы, Лады и Ярилы. В старину эти праздники принадлежали к купальским игрищам. Но христианство их сдвинуло на более поздний срок (чтобы праздники на совпадали с христианс­ким постом). Так, в некоторых местах накануне 29 июня селя­не зажигали костры, а наутро следующего дня наблюдали игру восходящего солнца. Что касается похорон Костромы, то в Пензенской и Симбирской губерниях они совершались следу­ющим образом. Вначале девицы избирали ту, которая должна была представлять собой Кострому. К ней подходили с покло­нами, клали на доски и с песнями несли к реке. Там ее (Кос­трому) начинали купать. Старшая из девушек из лубка делала лукошко и била в него, как в барабан. После этого возвраща­лись в деревню и заканчивали день в хороводах и играх.

В Муромском уезде все проходило по-иному. Кострому представляла кукла, сделанная из соломы. Ее наряжали в женское платье и цветы. Клали куклу в корыто и с песнями отно­сили на берег реки или озера. Все участники празднества де­лились на две группы. Одни защищали куклу, а другие напада­ли и старались овладеть ею. Должны были победить нападаю­щие. Они хватали куклу, срывали с нее платья и перевязи, солому же топтали ногами и бросали в воду. Побежденные предавались неутешному горю. Они закрывали лица свои ру­ками и оплакивали смерть Костромы. Кукла изготовлялась не только из соломы, но и из сорных трав и прутьев. Поэтому ее и назвали Костромой. Кострома означает прут, розгу, расту­щие во ржи сорные травы. Она означает также костер (траву метлицу), костеря — жесткая кора растений, пригодных для пряжи и т.п.

На Украине Кострому звали Кострубом. При ее похоро­нах пели:

Помер, помер Кострубонько,

 Сивый, милый голубонько!..

ЗАГОВОРЫ

В прошлом веке ученые в России обстоятельно изучали древние традиции дохристианской (ведической) Руси. Было проведено множество экспедиций в глубинку, результаты пе­чатались в солидных научных изданиях. Мы приводим только незначительную часть этого материала с тем, чтобы читатель получил хотя бы некоторое представление о традициях наших предков, о наших традициях. В прошлом веке профессор М. Забылин с огорчением писал: «...сейчас мало говорят об обычаях и образе жизни наших предков, почему бытовая сторона наше­го народа в своем прошлом почти утеряна для нас». Он пытался исправить положение и издал в 1880 году книгу «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия». Бесценная книга! Бесценная для тех, кто хочет понять свои корни, свой народ, свою основу. Эта книга, как и то из нее, что мы приво­дим ниже, не адресована практикам. Изучаемые учеными заго­воры, гадания и другие обычаи, часть из которых приводится здесь, имеют дохристианское происходжение. Но за сочуствие язычеству по царскому указу полагалась смертная казнь. Своих богов человек мог называть только шепотом и то оглядываясь. Поэтому в текстах для печати фигурируют христианские свя­тые. Церковь пристегнула Иоанна Крестителя к Купале и полу­чила праздник Ивана Купалы, заменила Небесную Мать-Ро­жаницу на Богоматерь, Богородицу и т.д. Обо всем этом мы весьма убедительно писали выше, поэтому нет смысла повторяться. Отметим только одно — обращения к христианским свя­тым (в тексте они выделены полужирным текстом) были до­бавлены в заговоры под страхом смерти. Сами же заговоры су­ществовали задолго до крещения Руси.

ЗАГОВОРЫ ОТ ИСТЕЧЕНИЯ КРОВИ

1. Знахарь крепко сжимает указательным и большим паль­цем рану и произносит до трех раз, отплевываясь после каж­дого раза в правую сторону: "Дерн дерись, земля крепись, а ты, кровь, у раба (имя рек) уймись", или же говорит так: "На море Океане, на острове на Буяне, девица красным шел­ком шила; шить не стала, руда (кровь) перестала". Эти слова тоже говорятся три раза, не переводя духа, а иначе кровоте­чение может усилиться.

2.  Чтобы не шла кровь из раны. При порубе или при других случаях, когда кровотечение считается опасным, три раза на­говаривают шепотом следующие слова и после каждого раза на рану сплевывают:

Лягу благословясь, стану перекрестясь; выйду из дверей в двери, из ворот в ворота; погляжу в чистое поле, едет из чистаго поля богатырь, везет вострую саблю на плече, сечет и рубит он по мертвому телу, не течени кровь, ни руда из энтова мертвого тела.

3. Заговор от крови. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь. Доселева было при Агарян царе, небо медно и земля железна и не дала плоду от себя. Как утихнулись и ужахнулись реки и ручьи и малые источники, так бы утихнулась у раба Божия Н. кровь горячая и щепота, и ломота, в много пособля­ешь всем моим словом, как ключ небо, а замок земля, аминь, аминь, аминь.

4.  Заговор от пореза. На море на Океане, на острове на Буяне лежит горючь камень Алатырь, на том камне, Алатыре, сидит красная девица, швея мастерица, держит иглу булат­ную, вдевает нитку шелковую, руда желтую, зашивает раны кровавым. Заговариваю я раба (такого-то) от порезу. Булат прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань.

5. От истечения крови. В Мещовском уезде над обрезанным или порубленным местом знахари говорят три раза: "Летит ворон чрез Черное море, несет нитку шелковинку; ты нитка) оборвись, а ты кровь уймись". После того каждый раз дуют на порезанное место.

6. Заговорить кровь. Фу ты, Боже мой! ни крови, ни раны, чистая рана, ни синей опухоли. Ни ножом не секлося, ни топором, никаким инструментом, и нет у раба Божия (имя рек) ни щипоты, ни ломоты, ни синей опухоли".

7.  Чтобы не шла кровь из раны. Конь млад, человек стар. Ты, руда, стань, более не капь у раба Божия (имя рек).

8.  Чтобы не шла кровь из раны. Баба шла по дороге, собаку вела за собой; баба пала, собака пропала; руда стань, больше не кань.

9.  Если какой-либо человек посечет что-нибудь у себя, то заговаривают кровь или щипоту. Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь из избы дверьми, из двора воротами, в чистое поле за воротами. В чистом поле стоит свят жиан-камень, на святом окиан-камне сидит красная девица с шелковой ниткой, рану зашивает, щип унимает и кровь за­говаривает у раба Божия (имя рек), и чтобы не было ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли, тем моим добрым словом ключ а замок отныне до веку, аминь.

ЗАГОВОРЫ ОТ ТОСКИ

1. Заговор от тоски. На море на Кияне, на острове на Бу­яне, на полой поляне, под дубом мокрецким сидит раб Бо­жий (имя) тоскуя, кручинится в тоске неведомой и в грусти недознаемой, в кручине недосказанной. Идут 8 старцев со стар­цем незванных, непрошенных; гой ты, еси раб Божий (имя), со утра до вечера кручинный ты, что, по что сидишь такой на полой поляне, на острове Буяне, на море Кияне! И рече раб Божий (имя) 8 старцам со старцем: нашла беда среди околи­цы, залегла во ретиво сердце; щемит, болит головушка, не мил свет ясный, постыла вся родушка. Воззовиши всем стар­цем со старцем грозным грозно, начали ломать тоску, бросать тоску за околицу, кидма кидалась тоска, от востока до запа­да, от реки до моря, от дороги до перепутья, от села до пого­ста; нигде тоску не приняли, нигде тоску не укрыли; кинулась на остров на Буян, на море на Окиан, под дуб мокрецкой. Заговариваю я раба (имя) от наносной тоски, по сей день, по сей час, по сию минуту, слово мое никто не превозможет не аером, ни духом.

2. Заговор матери от тоски породному сыну. Разрыдалась я родная, раба (такая-то), в высоком тереме родительском с крас­ной утренней зари во чисто поле глядючи, на закат ненагляд-наго дитятки, своего яснаго солнышка (такого то). Досидела я до поздней вечерней ночи, до сырой росы, в тоске, в беде. Не взмилилось мне крушить себя, а придумалось мне заговорить тоску лютую, гробовую. Пошла я во чисто поле, взяла чашу брачную, вынула свечу обручальную, достала платъ венчаль­ный, почерпнула воды из загорнаго студенца; стала я среди леса дремучаго, очертилась чертою прозорочною, и возговори-ла зычным голосом: Заговариваю я своего ненагляднаго дитят­ку (такого-то) над чашею брачною, над свежею водою, над платом венчальным, над свечею обручальною. Умываю я свое­го дитятку во чистое личико, утираю платом венчальным его уста сахарные, очи ясные, чело думное, ланиты красныя, ос­вещаю свечею обручальною его становой кафтан, его осанку соболиную, его подпоясь узорчатую, его коты шитые, его куд­ри русые, его лицо молодецкое, его поступь борзую. Будь ты, мое дитятко наглядное, светлее солнышка яснаго, милее вешняго дня, светлее ключевой воды, белее яраго воска, крепче камня горючаго Алатыря. Отвожу я от тебя: черта страшнаго, отгоняю вихоря бурнаго, отдаляю от лешаго одноглазаго, от чужаго домоваго, от злаго водянаго, от ведьмы Киевской, от злой сестры ея Муромской, от моргуньи русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучаго змея огненнаго, отмахиваю от воро­на вещаго, от вороны каркуньи, защищаю от кащея ядуна, от хитраго чернокнижника, от заговорнаго кудесника, от яраго волхва, от слепаго знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи в пути и дороженьке, во сне и на яву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасныя, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорания. А придет час твой смертный и ты вспомя­ни, мое дитятко, про нашу любовь ласковую, про наш хлеб-соль роскошный; обернись на родину славную, ударь ей челом седмерижды семь, распростись с родными и кровными, при­пади к сырой земле и засни сном сладким, непробудным. А будь мое слово сильнее воды, выше горы, тяжелее золота, крепче горючаго камня Алатыря, могучее богатыря. А кто вздумает моего дитятко обморочить и узорочить, и тому скрыться за горы Ара-ратския, в бездны преисподния, в смолу кипучую, в жар палючий. А будут его чары, морочанье его — не в морочание, узорочание его — не в узорочание.

3. Заговор матери в наносной тоске своей дитятки. На море на Океане, на острове на Буяне, на полой поляне, под дубом мокрецким, сидит девица красная, а сама-то тоскуется, а сама-то кручинится, во тоске неведомой, во грусти недознаемой, во кручине недосказанной; идут семь старцев со старцем, не­званных, непрошенных. Гой, ты еси девица юная, со утра до вечера кручинная! Ты что, по что сидишь на полой поляне, на острове на Буяне, на море на Океане? И рече девица семи старцам со старцем: нашла беда среди околицы, залегла во ретиво сердце, щемит, болит головушка, не мил и свет яс­ный, постыла вся родушка. Возопиша семь старцев со старцем грозным-грозно, учали ломать тоску за околицу; кидма кида­лась тоска от востока до запада, от реки до моря, от реки до перепутья, от села до погоста, и нигде тоску не укрыли; кину­лась тоска на остров на Буян, на море на Окиан, под дуб мокрецкой. Заговариваю я родная матушка (такую-то) свою ненаглядную дитятку (такую-то) от наносной тоски по сей день, по сей час по сию миниту. Слово мое никто не превоз­может ни аером, ни духом.

4. Заговор красной девицы от тоски. От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, от пути до перепутья, пролегала путь-дороженька, всем дорогам старшая и большая, по той дорожке шли дщери Иродовы, несли во руках пруты ивовы, а шли они в мир кости сушить, тело знобить, недуга­ми мучить. От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, на путях и перепутьях выростала травушка со муравушкой, на той травушке со муравушкой сидела тоска со кручи­ной, а сидели они да подумывали: как бы людей крушить, сердца щемить, света не возлюбить.

От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, среди белокаменной Москвы стоит терем боярский, в том те­реме боярском сидит во тоске красная девица по незнаемой беде.

Вы, дщери Иродовы, не ходите по пути по дороженьке на мир кости знобить, тело сушить, людей мучить, а идите вы во чисто поле на травушку со муравушкой, что на ту травуш­ку, где сидит тоска со кручиной, и велите вы тоске со кручи­ной, чтобы они изгнали из ретива сердца красной девицы, у раба (такой-то), наносную тоску, а не покорится вам тоска, ино вы учините бить во пруты ивовы. Заговариваю сим моим заговором крепко на крепко; а кто мой заговор возодолеет, и ему провалиться сквозь тар-тарары.

ЗАГОВОРЫ ВОИНСКИЕ

1. Заговор от пищалей и стрел. За дальними горами есть Окиан-море железное, на том море есть столб медный, на том столбе медном есть пастух чугунный, а стоит на столбе от земли до неба, от востока до запада, завещает и заповедывает тот пастух своим детям: Железу, укладу, булату красному и синему, стали, меди, проволок, свинцу, олову, сребру, золоту, каменьям, пи­щалям и стрелам, борцам и кулачным бойцам, большой завет: Подите вы железо, каменья и свинец в свою мать Землю от раба (такого-то), а дерево к берегу, а перья в птицу, а птицу в небо, а клей в рыбу, а рыба в море, сокройтесь от раба (такого-то), а велит он ножу, топору, рогатине, кинжалу, пищалям, стрелам, борцам быть тихим и смирным. А велит он не давать выстреливать на меня всякому ратоборцу из пищали, а велит схватить у луков тетивы и бросить стрелы в землю. А будет мое тело крепче камня, тверже булату, платье и колпак крепче панцыря и колчуги. Замыкаю свои словеса замками, бросаю ключи под белгорючь камень Алатырь. А как у замков смычи крепки, так мои словеса крепки.

2.  Заговор от ратных орудий. Летел орел из-за Хвалынскаго моря, разбросал кремни и кремницы по крутым бере­гам, кинул громовую стрелу во сыру землю. И как отроди­лась от кремня и кремницы искра, от громовой стрелы-полымя, и как выходила грозная туча, и как проливал силь­ный дождь, что им покорились и поклонились селитра, по­рох смирным смирнехонько. Как дождь воды не пробил, так бы меня (такого-то) и моего коня искры и пули не пробива­ли, тело мое было бы крепче белаго камня. И как от воды камни отпрядывают и пузыри отскакивают, так бы от рат­ных орудий прядали от меня стрелы и порох-селитра. Слово мое крепко!

3. Заговора от пуль свинцовых, медных, каменных. В высоком терему в понизовском, за рекою Волгою, стоит красная деви­ца, стоит, покращается, добрым людям похваляется, ратным делом красуется. В правой руке держит пули свинцовыя, в ле­вой медныя, а в ногах каменныя. Ты, красная девица, отбери ружья: турецкия, татарския, немецкия, черкесския, мордовския, всяких языков и супостатов, заколоти ты своею неви­димою рукою ружья вражия. Будет ли стрелять из ружья, и их пули были бы не в пули; а пошли ты эти пули во сыру землю, во чисто поле. А был бы я на войне невредим, и мой конь был бы цел и невредим; а была бы моя одежда крепче панцыря. Замыкаю мои приговорныя словеса замком; и ключ кидаю в Окиан-море под горючь камень Алатырь. Как морю не усы­хать, камня не видать, ключей не доставать, так меня пулям не убивать до моего живота по конец века.

4. Заговор на железо, уклад, сталь, медь. Мать сыра земля, ты мать всякому железу, а ты железо поди в свою матерь зем­лю, а ты древо, поди в свою матерь древо, а вы перья подите в свою матерь птицу, а птица полети в небо, а клей побеги в рыбу, а рыба поплыви в море; а мне бы рабу (такому-то) было бы просторно по всей земле. Железо, уклад, сталь, медь на меня не ходите бороться ушми и боками. Как мятелица не может прямо летать, так бы всем вам немочно ни прямо, ни тяжело падать на меня и моего коня и приставать ко мне и моему коню. Как у мельницы жернова вертятся, так бы желе­зо, уклад, сталь и медь вертелись бы кругом меня, а в меня не попадали. А тело бы мое было от вас не окровавлено, душа не осквернена. А будет мой приговор крепок и долог.

5.  Заговор ратного человека, идущаго на войну. Выкатило красное солнышко из-за моря Хвалынскаго, выходил месяц из-под синя неба, собирались облака из далека, собирались сизы птицы во град каменный, а в том граде каменном поро­дила меня мать родная (такая-то), а рожая, приговаривала: будь ты мое дитятко цел и невредим, от пушек, пищалей, стрел, борцов, кулачных бойцов: бойцам тебя не требовать, ратным орудиям не побивать, рогатиною и копнем не колоть, топором и бердышем не сечь, обухом тебя бить — не убить, ножем не уязвить, старожилым людям в обман не вводить, молодым парням ничем не вредить, а быть тебе перед ним соколом, а им дроздами. А будь твое тело крепче камня, руба­ха крепче желъза, грудь крепче камня Алатыря; а будь ты: в доме добрым отцом, во поле молодцом, в рати удальцом, в миру на любованье, на брачном пиру без малаго ухищренья, с отцем с матерью во миру, с женою во ладу, с детьми во согласии. Заговариваю я свой заговор матерним заповеданьем; а быть ему во всем, как указано, во веки ненарушимо. Рать могуча, мое сердце ретиво, мой заговор всему — превозмог.

6. Заговор ратного человека, идущаго на войну. Выхожу я во чистое поле, сажусь на зеленый лугь, во зеленом лугу есть зелья могучия, а в них сила видима-невидимая. Срываю три былинки: белыя, черныя, красныя. Красную былинку метать буду за Окиан-море, на остров на Буян, под меч кладенец; черную былинку покачу под чернаго ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах, а во гнезде лежит уздечка бранная с коня богатырскаго; белую былинку заткну за пояс узорча­тый, а в поясе узорчатом зашить, завить колчан с каленой стрелой, с дедовской, татарской. Красная былинка притащит мне меч кладенец, черная былинка достанет уздечку бран­ную, белая былинка откроет колчан с каменной стрелой. С тем мечем отобью силу чужеземную, с той уздечкой обратаю коня яраго, с тем колчаном, со каленой стрелой, разобью врага супостата. Заговариваю я ратнаого человека (такого то) на войну с сим заговором. Мой заговор крепок, как камень Алатырь.

7.  Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. Под морем под Хвалынским стоит медный дом, а в том медном доме закован змей огненный, а под змеем огненным лежит семипудовый ключ от княжева терема Володишрова, а во княжем тереме Володишровом сокрыта сбруя богатырская, богатырей Ноугородских, соратников молодеческих. По Волге широкой, по крутым берегам, плывет лебедь княжая со двора княжева. Поймаю я ту лебедь, поймаю я ту лебедь, поймаю, схватаю. Ты, лебедь, полети к морю Хвалынскому, заклюй змея огненнаго, достань ключ семипудовой, что ключ от княжева терема, терема Володимирова. Не моим крыльям долетать до моря Хвалынскаго, не моей мочи расклевать змия огненнаго, не моим ногам дотащить семипудовый ключ. Есть на море на Окиане, на острове на Буяне ворон, всем воронам старший брат; он долетит до моря до Хвалынскаго, заклюет змея ог­неннаго, притащит ключ семипудовый; а ворон посажен злою ведьмою Киевскою. Во лесу стоячем, во сыром бору стоит из­бушка, ни шитая, ни крытая, а в избушке живет злая ведьма Киевская. Пойду ль я в лес стоячий, в бор дремучий, взойдуль я в избушку ко злой ведьме Киевской. Ты, злая ведьма Ки­евская: вели своему ворону слетать под море Хвалынское, в медном доме заклевать змея огненнаго, достать семипудовый ключ. Заупрямилась, закорачилась злая ведьма Киевская о своем вороне. Не моей старости бродить до моря до Окиана, до ост­рова до Буяна, до чернаго ворона. Прикажи ты моим словом заповедным достать ворону тот семипудовой ключ. Разбил во­рон медный дом, заклевал змея огненнаго, достал семипудо­вой ключ. Отпираю я тем ключем княжой терем Володимиров, достаю сбрую богатырскую, богатырей Ноугородских, соратников молодеческих. В той сбруе не убьют меня ни пища­ли, ни стрелы, ни бойцы, ни борцы, ни казанская, ни татар­ская рать. Заговариваю я раба (такого-то) ратнаго человека, идущаго на войну сим моим крепким заговором. Чур слову конец, моему делу венец!

8. Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. На море на Окиане, на острове на Буяне сидит добрый молодец, по не­воле заточен. К тебе я прихожу, добрый молодец, с топори­щем. Выдают меня родные братья во княжью рать, одинокаго, неженатаго, а во княжей рати мне по добру не жити. Заговори меня своим молодеческим словом. Рад бы стоять в поли за тебя горькаго сиротину, да крепка моя неволя, да горька моя истома. Заговариваю я раба (такого-то) идти на войну во всем потому, как заповедал мне родной отец. А будешь ты ратным человеком, ино будь сбереженъ: от топора, от бердыша, от пищали, от татарской пики, от краснаго булата, от борца, единоборца, от бойца врага-супостата, от всей поганой, та­тарской силы, от казанской рати, от литовских богатырей, от черных Божиих людей, от бабьих зазор, от хитрой немочи, от всех недугов. И будетъ тебе топор не в топор, бердыш не в бердыш, пищаль не в пищаль, татарская пика не в пику, по­ганая татарская сила не в силу, казанская рать не в рать, чер­ные Божие люди не в люди, бабки зазоры не в зазоры, бога­тыри не в богатыри, недуги не в недуги. Кручусь, верчусь от топоров, бердышей, пищалей, пик, бойцов, борцов, татарс­кой силы, казанской рати, черных Божьих людей. Отмахнусь по сей век, по сей час, по сей день.

9. Заговор ратного человека, идущаго на войну. Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной водой, утрусь сырой зем­лей, завалюсь за каменной стеной, Кремлевской. Ты, стена Кремлевская! бей врагов супостатов, дюжих татар, злых татарченков, а был бы я из нея цел, невредим. Лягу я поздно, вечерней зарей, на сырой заре, во стану ратном; а в стану ратном есть могучи богатыри княжей породы, из дальних стран, со ратной русской земли. Вы богатыри могучи, перебейте та­тар, полоните всю татарскую землю; а я был бы из-за вас цел и невредим. Иду я во кровавую рать татарскую, бью врагов и супостатов; а был бы я цел и невредим. Вы, раны тяжелыя; не болите; вы раны бойцов меня не губите, вы пищали меня не десятерите, а был бы я цел и невредим. Заговариваю я (раба такого-то) ратнаго человека, идущаго на войну, сим моим крепким заговором. Чур слову конец, моему делу венец!

10.  Заговор ратнаго человека, идущаго на войну. Завяжу я раб (такой-то), по пяти узлов всякому стрельцу немирному, неверному на пищалях, луках и всяком ратном орудии. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, замените все пищали, опутайте все луки, повяжите все ратныя оружия. И стрельцы бы из пищалей не били, стрелы бы их до меня не долетали, все ратныя оружия меня не побивали. В моих узлах сила могуча, сила могуча змеиная сокрыта, от змия двунадесять главаго, того змия страшнаго, что прилетел со Окиан-моря, со острова Буяна, со меднаго дома, того змия, что убить двунадесятью богатырями под двунадесятью дубами; в моих узлах зашиты моей мачихою змеиныя головы. Заговариваю я раба (такого-то) ратнаго человека, идущего на войну моим крепким заговором, крепко накрепко.

ЗАГОВОРЫ ЛЮБОВНЫЕ

1.  Заговор молодца на любовь красной девицы. На море на Окиане, на острове на Буяне лежит тоска; бьется тоска, уби­вается тоска, с доски в воду, из воды в полымя, из полымя выбегал сатанина, кричит: "Павушка Романея, беги поско­рее, дуй раб (такой-то) в губы, в зубы, в ея кости и пакости, в ея тело белое, в ея сердце ретивое, в ея печень черную, чтобы раба (такая-то) тосковала всякий час, всякую минуту, по полудням, по полуночам; ела бы не заела, пила бы не за­пила, спала бы, не заспала, а все бы тосковала, чтоб я ей был лучше чужаго молодца, лучше роднова отца, лучше родной матери, лучше роду племени. Замыкаю свой заговор семьюде-сятьюсемыо замками, семъюдесятьюсемью цепями, бросаю ключи в Окиан море, под бел горюч камень Алатырь. Кто муд­реней меня взыщется, кто перетаскает песок из всего моря, тот отгонит тоску.

2.  Заговор для любви. Исполнена еси земля дивности. Как на море, на Окиане на острове на Буяне есть горючь камень Алатырь, на том камне устроена огнепалимая баня; в той бане лежит разжигаемая доска, на той доске тридцать три тоски. Мечутся тоски, кидаются тоски и бросаются тоски из стены в стену, из угла в угол, от пола до потолка, оттуда чрез все пути и дороги и перепутья, воздухом и аером. Мечитесь тоски, кинь­тесь тоски в буйную ея голову, в тыл, в лик, в ясные очи, в сахарные уста, в ретиво сердце, в ея ум и разум, в волю и хотенье, во все ея тело белое, и во всю кровь горячую, и во все кости, и во все суставы, в 70 суставов, полусуставов и подсуставов; и во все ея жилы, в 70 жил, полужил и поджил-ков, чтобы она тосковала, горевала, плакала бы и рыдала во всяк день, во всяк час, во всякое время; нигде б пробыть не могла, как рыба без воды. Кидалась бы, бросалась бы из окошка в окошко, из дверей в двери, из ворот в ворота, на все пути и дороги, и перепутья с трепетом, туженьем, с плачем и рыда­ньем, зело спешно шла бы и рыдала и пробыть без того ни минуты не могла. Думала б об нем не задумала, спала б не заспала, ела бы не заела, пила б не запила и не боялась бы ничего, чтоб он ей казался милее свету белаго, милее солнца пресветлаго, милее луны прекрасныя, милее всех, и даже милее сна своего во всякое на молоду, под полнъ, на перекрое и на исходе месяца. Сие слово есть утверждение и укрепление, им же утверждается и укрепляется, и замыкается. Аще ли кто от человек, кроме меня, покусится отмыкать страх сей, то буди, яко червь в свинце ореховом. И ничем, ни пером, ни возду­хом, ни бурею, ни водою дело сие не отмыкается.

3. Заговор полюбовного молодца на любовь красной девицы. За морем, за Хвалынским, во медном городе, во железном тере­ме сидит добрый молодец, заточен во неволе, закован в семь-десятсемь цепей, за семьдесятсемь дверей, а двери заперты семьюдесятью замками, семьюдесятью крюками. Никто добра молодца из неволи не ослобонить, никто добра молодца до сыта не накормить, до пьяна не напоит. Приходила к нему родная матушка (такая-то) во слезах горючих, поила молодца сытой медовой, кормила молодца белоснеговой крупой, а кормивши молодца сама приговаривала: не скакать бы молод­цу по чисту полю, не искать бы молодцу чужой добычи, не свыкаться бы молодцу с буйными ветрами, не радоваться бы молодцу на рать могучу, не пускать бы молодцу калену стрелу по поднебесью, не стрелять бы во белых лебедей, что лебедей княжиих, не доставать бы молодцу меч кладенец врага-супос­тата; а жить бы молодцу во терему родительском, со отцем, со матерью, с родом-племенем. Уж как возговорит добрый мо­лодец: не чисто поле меня сгубило, не буйны ветры занесли на чужую добычу, не каленой стрелой доставал я белых лебе­дей, не мечем-кладенцем хотел я достать врагов-супостатев, а сгубила молодца воля молодецкая, во княжем терему над де­вицей красной (такой-то). Заговариваю я, родная матушка (та­кая-то) полюбовнаго молодца (такого-то) на любовь красной девицы (такой-то). Вы ветры буйные, распорите ея белу грудь, откройте ея ретиво сердце, навейте тоску со кручиною; чтобы она тосковала и горевала: чтобы он ей был милее своего лица, светлее яснаго дня, краше роду племени, приветливее отца с матерью; чтобы он казался во сне и на яву, в день и полдень, в ночь и полночь; чтобы он ей был во пригожество красное, во любовь залучную; чтобы она плакала и рыдала по нем, и без него бы радости не видала, утех не находила. Кто камень Алатырь изгложет, тот мой заговор превозможет. Моему слову конец на любовь красной девицы (такой-то).

4.  Заговор на любовь. На море на Окиане есть бел горючъ (светящийся) камень Алатырь, никем неведомой, под тем камнем сокрыта сила могуча, и силы нет конца, выпускаю я силу могучу (на такую-то) красную девицу; сажаю я силу могучу во все суставы, полусуставы, во все кости и полукости, во все жилы и полужилы, в ея очи ясны, в ее щеки румяны, в ея белу грудь, в ея ретиво сердце, в утробу, в ея руки и ноги. Будь ты, сила могуча в (такой-то) красной девице неисходно; а жги ты, сила могуча, ея кровь горючую, ея сердце кипучее на любовь к (такому-то) полюбовному молодцу. А была бы красная девица (такая-то) во всем послушна полюбовному молодцу (такому-то), на всю его жизнь. Ничем бы красна де­вица не могла отговориться ни заговором, ни приговором, и не мог бы ни стар человек, ни млад отговорить ее своим сло­вом. Слово мое крепко, как бел горючъ камень Алатырь. Кто из моря всю воду выпьет, кто из поля всю траву выщиплет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучу не увлечь.

5. Как приворотить девку. Наговор на прянике. Истопи баню жарко и войди в нее; когда взопреешь, возьми чистую тряпи­цу, сотри пот и выжми тряпицу на пряник. Когда станешь пот стирать, тогда глаголи трижды сей заговор:

На море на Окиане, на острове на Буяне, стояло древо; на том древе сидело семьдесять, как одна птица; эти птицы щипали вети (ветви), эти вети бросали на землю; эти вети подбирали бесы и приносили к Сатане Сатановичу. Уж ты худ бес! кланяюсь я тебе и поклоняюсь, — сослужи мне службу и сделай дружбу: зажги сердце (имя рек) по мне (имя рек) и зажги все печенья и легкое, и все суставы по мне (имя рек), буди мое слово крепко, крепче трех булатов во веки! (Вели пряник съесть).

6. Заговор на любовь девушки. Лягу я, раб Божий (имя рек) помолясь и встану перекрестясь, и пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, в чистое поле, под чистыя звезды, под лунь (луну) Господень. И лежат три дороги: и не пойду, ни на пра­во, ни на лево; пойду по середней дороге, и та дорога лежит через темный лес. В темном лесу стоит древо тоски; тоскует и горюет тоска, печалится и поселяю я ту тоску в рабу Божию (имя рек); взойди в ея белое тело и в ретиво сердце, и в русыя косы, в кровь горячую — в руду кипучую, чтобы она по рабе Божием (имя рек) тосковала, и все бы она обо мне думала; в питье бы она не запивала, в естве бы она не заедала, во сне бы она не засыпала и завсегда бы она меня, раба Божия, на уме держала. Как солнцу и месяцу помехи нет, так бы и моему заговору помехи не было. Аминь, аминь, аминь.

7.  Слова присушить девицу. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Стану, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, выйду в чистое поле, в широкое раздолье; навстречу мне, среди чистаго поля и широкаго раздолья семьдесять буйных ветров, семьдесятъ вихоров и семьдесять ветрович и семьдесят вихо-рович. Пошли они на святую Русь зеленаго лесу ломать, и на поле из корени вон воротить, и пещеры каменныя разжигать. И тут, я, раб Божий (имя рек) помолюсь им и поклонюсь: о вы, есте 70 буйных ветров, 70 вихров, и 70 ветрович и 70 ви-хорович. Не ходите вы на святую Русь, зеленаго лесу ломать, из корней вон воротить и пещеры каменныя разжигать, подьте вы, разожгите у рабы Божией (имя рек) белое тело, ретивое сердце, памятную думу, черную печень, горячую кровь, жилы и суставы, и всю ей, чтобы она раба Божия (имя рек) не могла бы ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, ни слова гово­рить, ни речи творить без меня раба Божия, (имя рек). Как меня она, раба Божия (имя рек) увидить, или глас мой услышить, то бы радовалось ей (ея) белое тело, ретивое сердце, памятная дума, черная печень, горячая кровь, кости и жилы, и все у ней суставы веселились. И как ждет народ Божия владычнаго праздника Светлаго Христова Воскресения я звону ко­локольного, так бы она, раба Божия (имя рек), дожидалась: на который день она мена не увидит, или гласа моего не ус­лышит, так бы она сохла, как кошеная трава с поля; как не может быть рыба без воды, так бы не могла бы быть она без меня, раба Божия (имя рек). Тем моим словам и речам ключевыя слова, аминь, аминь, аминь.

8. На присушение. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, по­милуй нас, аминь.

На Русской и на Немецкой земле есть огненный царь, высушил реки и озера, и мелкия источины, и как в нынеш­них ветрах (высушилъ) так бы сохла раба Божия Н. по рабу Божию Н. двадцати четырех часу денных и ночных, на новом месяце и на перекроъ месяце, и во вся меженны (промежу­точные) дни; и не могла бы ни жить и ни быть, ни есть раба Божия Н., без меня раба Божия Н/. в семидесяти суставах и в семидесяти жилах, в подпятное жилие и в подколенном жи-лие, и в пространной жиле, в... и везде бы сохло и болело, по мне, рабе Божием Н. Еще есть в чистом поле стоит Феоклист, да все высохло; днем на солнце, а ночью при месяце и при частых звездах, и при частых дождиках в семидесяти суставах, и в семидесяти жилах, и в подколенном жилье, и в простран­ной жиле, в... и везде бы сохло у рабы Божией Н. Двадцать четыре часу ночных и дневных, на утренней заръ, на вечер­ней заре, на новце месяце и на ветхи месяце, и на перекрой месяце, во вся меженные дни, не могла бы она, раба Божия Н., без меня, р. Б. Н. ни жить, ни быть. Есть в чистом поле, печь медная, накладено дров дубовых, как от тех дров дубо­вых сколь жарко разгорается, и так бы разгоралось у рабы Б. Н., по мне рабу Б. Н., 24 часу денных и ночных, на новце месяце и на ветху месяце, во вся меженные дни, не могла бы она р. Б. без меня ни жить и ни быть. Всем моим словам ключ и замок, аминь, аминь, аминь.

Трижды плюнь, а говорить на соль, или на пиво, или на пряник, или на вино.

9.  Присушить девку. Выйду я на улицу, на Божий свет, посмотрю в чисто поле. В чистом поле есть 77 медных, светлых каленных печей, на 77 на медных, на светлых каленых печах по 77 яги-бабъ, у тех у 77 яги-бабъ есть по 77 дочерей, у тех у 77 дочерей есть по 77 клук и по 77 метелъ. Помолюся и покорюся я, р. Б. Н., этим яги-бабовым дочерям: "ой еси! вы яги-бабовы дочери, присушите в прилуците рабу Б. Н. к рабу Б. Н., метлами следы запашите, клуками заклучите, бейте, убивай­те подпятную жилу, бейте убивайте подколенную жилу, бейте убивайте корекористый дуб, бейте убивайте медны калены печи. Коль горят пылко и жарко медныя печи, так же бы раба Б. (имя рек) пеклась и калилась во всякое время, во всяк час, утра рано, вечера поздно, о середки дня, о полуноци, о ут­ренней заре и на вечерней, на нову и на ветху месяцу, и на перекрое месяц; не могла бы она р. Б. Н. ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, во сне не засыпала, в питии не запивала, во еде не заедала, с добрыми людьми во беседы не засиживала, все меня, р. Б. Н., на уме держала; и казался бы я, р. Б. Н., светлее месяца, краснее красна солнышка, любе отца, мате­ри, толще и матерей всего миру крещенаго. Ветры ветроцки, буйны вихроцки, спущу я с вами свои слова, свою статию, на свою сторону, где ее найдете, тут ее возьмите, на широкой улице, во мшаной хоромине, во дверях, воротицках.

10. На разжение сердца у девицы. Стану я не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дворами, из двора не во­ротами, в чисто поле. В том поле есть Окиан-море, в том море есть Алатырь камень, на том камне стоит столб от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь: Ой еси, ты змея! не жги, не пали меня, полетай под восточну сторону, в высок терем, в новый пкой (покой), пухову перину, шглкову подушку, к девице Н., разожги и распали у той девицы белое твло, рети­вое сердце, черную печень, горячую кровь, все подпятныя и занокотныя жилы; чтобы она, девица Н., не могла ни жить, ни быть, часу часовать и минуты миновать; по утру встава­ла — обо мне бы вздыхала, пошла ко мне бы Н., величала, ни с кем бы она думы не думала, мысел не мыслила, плоду не плодила, плодовых речей не говорила, ни с отцем бы, ни с матерью, ни с родом, ни с племенем, кроме меня, р. Б. Н., все бы она, девица Н., со мной, р. Б. Н., думу думала, мысли мыслила, плод плодила, плодовыя мысли говорила, на ветку и на нову месяцу, и на перекрой месяцу. Будьте те мои слова, недоговорены, переговорены, все сполна говорены, ключ сим словом в зубы, замок — в рот.

11. На разженив девичьего сердца. Встану я, раб Божий (имя рек), благословись, пойду перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами, в чистое поле, погляжу и посмотрю под во­сточную сторону; под восточной стороной стоят есть три печи. Печка медиа, печка железна, печка кирпична. Как он разож­глись распалились от неба до земли, разжигаются небо и зем­ля и вся подвселенная, так бы разжигало у р. Б. (имя рек) к рабу Божию (имя рек) легкое и печень, и кровь горячу, не можно бы ей ни жить, ни быть, ни пить, ни исть, ни спать, ни лежать, все на ум — в меня держать. Недоговорены, пере­говорены, прострелите мои слова, пуще востраго ножа и ры-сьяго когтя.

12.  Слова, тоску напустить, присушить девок. Четыре зар­ницы, четыре сестрицы: первая Марья, вторая Марфа, третья Марина, четвертая Макрида; подьте вы, сымайте тоску и ве­ликую печаль с гостей, с властей, со кручинных, но тюрем­ных людей, солдатов-новобранцев и с малых младенцев, ко­торые титьку сосали и от матерей осталися; наложите ту тоску и телесную сухоту, великую печаль, на рабу Божию (имя рек), чтобы она, раба Божия (имя рек), без меня, раба Божия (имя рек), не могла бы она ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать, все по мне рабе Божием (имя рек) тосковать; тем сло­вам и речам ключенныя слова, аминь, аминь, аминь.

13. Слова — тоску напускать. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами, выйду в чистое поле; в чистом поле стоит изба, в избе из угла в угол лежит доска, на доске лежит тоска. Я той тоски, раб Божий (имя рек), помолюся и поклонюся: о, сия тоска, не ходи ко мне, рабу Божию (имя рек), поди тоска, навались на красную девицу, в ясныя очи, в черные брови, в ретивое сердце, ра­зожги у ней, рабы божией (имя рек), ретивое сердце, кровь горячую по мне, рабе Божием (имя рек), не могла бы ни жить, ни быть. Вся моя кръпость, аминь, аминь.

14.  Навести тоску. Встану я, раб Божий, благословись, пойду перекрестясь, из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле, стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: "куда полетела огненная стрела?" "Во темные леса, в зыбучия боло­та, во сырое коренье!" "О ты, огненна стрела! воротись и по­летай, куда я тебя пошлю: есть на Святой Руси красна девица (имя рек), полетай ей в ретиво сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарныя уста, в ясныя очи, в черныя брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, при вих­ре-холоде. На прибылых днях и на убылых днях, отнынъ и до века".

15. Присушать девок (наговор на пищу и питье/ Держит-ца, сохнет, прочь не отходит. Как малый младенец от матери прочь не отходит, держится, сохнет по всякий час и на всякое время, как косяк косяка держитца, прочь не отходит, так бы держалась раба Божия (имя рек) крепко и плотно прочь от меня, раба Божия (имя рек), не отходила, держалась и сохла крепко; как двери от ободверины не отходят, держатся креп­ко, как печная доска от печи прочь не отходит, так бы не отходила раба Божия  (имя рек) от меня, раба Божия (имя рек), сохла, горела, прочь не отходила во всякий час, во вся­кое время. Стану я, раб Божия (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, выйду на широкую улицу, пойду в чистое поле, в чистом поле красное солнце феет и офевает сыроматерую землю; от краснаго сол­нца сохнет и обсыхает роса медвяная, так бы сохло и обсыха­ло ретивое сердце у рабы Божией (имя рек) по мне рабе Бо-жием (имя рек). Как красное солнце офевает сыроматерую землю, щепитца и колитца, и сохнет, как хмель вьетца и тя-нетца по сыроматерой земли, так бы вялось и тянулось рети­вое сердце по мне, рабе Божием (имя рек) на всякой час, на всякое время. Пойду я раб Божий по зарю Марью, по зарю Маремьянию, ко Господню престолу, на Господнем престоле мати Мария и Маремьяния: приду я к тебе, рабе Божий (имя рек), низко помолюся и поклонюся, как на тебе нетленныя ризы держатся, так бы держалась раба Божия (имя рек). Пойду я, раб Божий (имя рек), подлесинье: есть в море ковыль щука, без воды не может ни жить, ни быть, ни дня, ни ночи, ни малой час. Поди, та тоска, в семьдесять жил, в семьдесятъ составов, во становыя в две жилы, и в едину в попятную, и спиновую жилу. Тем моим словам ключ и замок. Брошу замок в морскую пучину, тем моим словам ключа не бывать и того замка не отпирать. Аминь, аминь, аминь.

16.  Наговор на присушение. Как раб Божий Н. любит рабу Божию Н., так чтобы и раба Божия Н., не могла без него ни жить, ни пить, ни ись, и любила, и почитала его лучше отца и матери, белаго месяца и краснаго ясна солнышка, веки по веки, отныне до веку, аминь.

17. Для присухи (мужчины). Из светлаго веника берется пру­ток, который кладут на пороге двери, в которую пройдет тот, для кого назначена присуха. Как только перешагнут через прут, то (прут) убирается (положившими его) в такое место, где его никто не мог бы видеть. Потом прут берут и кладут в жар­ко натопленной бане на полок, приговаривая:

"Как сохнет этот прут, пускай сохнет по мне раб Божий такой-то".

18. Старинное заклинание на любовь. Стану отрок (имя рек) не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверми, из двора не воротами, и пойду в чисто поле. В чистом поле стоит и три, и два и один: бес Сава, бес колдун, бес Асаулъ, и я сойдусь поближе, отрок (имя рек), и поклонюсь пониже а... (вырвано несколько слов). Вы тридевять бесов три, два и один бес Сава, бес Колдун и бес Асаулъ, и как вы служили Ироду царю, и так послужите мне, отроку (имя рек), пойдите по городам и по уездамъ, и по деревням, избирайте тоску и сухоту, со зверей и с птицы и с рыбы и со всакаго звания людей, и снесите ту тоску и сухоту в отроковицу (имя рек), в ясный очи, в черныя брови, в румяное лице, в сахарныя уста, в горячую кровь, в черную печень, в тридевять жил и в одну жилу, во становую, в подпятную... (оторвано), чтобы отроко­вица (имя рек) не могла бы ни жить, ни быть, ни день по солнцу, ночью по месяцу. Как младенец без матернаго молока жить не может, так бы жила отроковица (имя рек); без воды жить не может ни днем, ни ночью, ни в которую пору. Есть в чистом поле, стоит дуб сорочинской и под тем дубом соро-чинским есть тридевять отроковиц, из-под того дуба сорочин-ского выходит Яга-баба и пожигает тридевять саженъ дубовых дров и коль жарко, и коль ярко разгоралось тридевять сажень дубовых дров и столь жарко... (вырвано) разгоралась отроко­вица (имя рек), разгорались ясныя очи и чернью брови, и румяное лицо, сахарныя уста, ретивое сердце и горячая кровь, черная печень, семдесять жил и семдесать суставов и семде-сатъ один сустав, чтобы отроковица (имя рек) без отрока (имя рек) не могла бы с себя тоски и сухоты снять, в парной бане паритца, не могла бы в чистом поле разгулятца и пресным молоком нахлебатца, ни сном отоспатца, в беседи не отси-детца. И тем моимъ словам ключ в замок, и замок замкну, и снесу замок в Окиян-море под Латырь камень.

19. На разожжене сердца у девицы. Встану не благословясь, пойду не перекрестясь в чистое поле. В чистом поле стоит тер­нов куст; а в том кусту сидит толстая баба, сатанина угодница. Поклонюсь я тебе, толстой бабе, сатаниной угоднице и от­ступлюсь от отца, и от матеря, от роду и племени. Поди, тол­стая баба, разожги у красной девицы сердце по мне, рабе (имя рек).

20.  Напустить тоску парню (по девице). Пойти в баню, после паренья стать на тот веник, которым парились, и гово­рить:

Выйду из парной байны, стану своим белым бумажным телом на шелков веник; дуну и плюну в четыре ветра буйных. Попрошу из чиста поля четырех братьев, — четыре птицы во­строносы и долгоносы, окованы носы. Лети из чистаго поля белый кречет, вострый нож и востро копье; садись белый кре­чет рабу Божию (имя рек) на белы груди, на ретиво сердце, реж же его белы груди тем же вострым ножем, коли же его ретиво сердце тем же вострым копьем; вынимай из его ретива сердца, из черной печени, и из всей крови горячей еще тоску и кручину. Полети белый кречет, понеси белый кречет, всю тоску и кручину, на воду не опусти, на землю не урони, на стуже не позноби, на ветре не посуши, на солнце не повянь; донеси всю тоску-кручину, всю сухоту, чахоту и юноту велику до раба Божия (имя рек), где бы его завидеть, где бы его заслышать, хошь бы в чистом поле, хошь бы при разстанье великом, хошь бы при путях-дорогах, хошь бы в парной бай-не, хошь бы в светлой светлице, хошь бы за столами дубовы­ми, хошь бы за скатертями перчатными, хошь бы за кушань­ями сахарными, хошь при мягкой постели, при высоком сго-ловье, хошь при крепком сну. Садись белый кречет на рабу Божию (имя рек), на белы груди, на ретиво сердце, режь его белы груди, тем же вострым ножем, коли его ретиво сердце тем же вострым копьем, клади в его белы груди, в ретиво сердце, в кровь кипучую всю тоску кручину, всю сухоту, всю чахоту, всю вяноту великую во всю силу его могучую, в хоть и плоть его в семдесять семь жил, в семдесят семь суставов, в становой его сустав, во всю буйную голову, в лицо его белое, в брови черныя, в уста сахарныя, во всю красоту молодецкую. Рабе бы Божий (имя рек) чах бы чахотой, сох сухотой, вял вялотой, в день по солнцу, в ночь по месяцу на полну и на ветху, в перекрой месяцу, во все межные дни, в утречнни и вечерни зори, на всякий час и минуту. Как май месяц мается, так бы раб Божий (имя рек) за рабой Божией ходил да маял­ся. Не мог бы ее ходить и переходить, никаким словом обхо­дить, век по веки, и раб Божий (имя рек) по рабе Божией (имя рек) не мог бы ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни на новцу, ни на полну, ни на ветху, ни на перекрой месяца, во все межны дни. Как май месяц мается, так же бы раб Бо­жий (имя рек) за рабой Божией (имя рек) ходил и маялся, и не мог бы он ее ни коим словом ходить и переходить, и не мог бы без ее ни пить, ни есть, ни жить, ни быть. Эти мои наго-ворны слова, которы договорены, которы переговорены, ко-торы назади остались, — берите мои слова вострее востраго ножа, вострее копья, вострей сабли, ярей ключевой воды. И этим моим наговорным словом заключенныя слова ключ и замок, ключ щуке, замок в зубы, — щука в море. Ныне и при­сно, и во веки веков, аминь.

21. На людскую любовь (чтобы приобрести общую любовь). Стану я раб Божий по утру, благословясь и перекрестясь; выйду я в чистое поле, погляжу на все четыре стороны: на восточ­ной стороне стоит святая церковь. Как на эту церковь смотрят и зарятся, так бы на раба Божия смотрели и зарились старыя старушки, старые старики, маленькие ребята, красныя деви­цы, молодыя молодицы, смотрели и зарились на раба Бония (имя рек), будьте слова мои крепки и емки, как ключи подзе­мельные, аминь.

Это заклинание употребляется для привлечения любви, как девушек, так и всех вообще людей.

ОСТУДНЫЕ, ПРОТИВУЛЮБОВНЫЕ ЗАГОВОРЫ

1.  На остуду между молодцом и девицей. Как мать быстра река Волга течет, как пески со песками споласкиваются, как кусты со кустами свиваются, так бы раб (такой-то) не водил­ся с рабой (такой-то) ни в плоть, ни в любовь, ни в юность, ни ярость; как в темной темнице и в клевнице, есть нежить простоволоса, и долговолоса, и глаза выпучивши; так бы раба (такая-то) казалась ему (такому-то) простоволосой и долго­волосой и глаза выпучивши; как у кошки с собакой, у собаки с россомахой, так бы и у раба (такого-то) с рабой (такой-то) не было согласия ни днем, ни ночью, ни утром, ни в пол­день, ни в набедок. Слово мое крепко.

2. Остудныя слова. Эти слова употребляются для того, что­бы сделать немилым кого-либо или разлучить с другим. Обык­новенно (в Мезени) они наговариваются на землю, взятую между двух гор, или на воду взятую, тогда оба берега счита­ются горами. Эту землю дают в каком-либо кушанье. Для боль­шей действенности прибавляют в нее мелко изрубленные мед­вежьи когти. Вот на этот случай заговор:

"Стану не благословясь, выйду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, — мышьей норой, собачь­ей тропой, окладным бревном; выйду на широку улицу, спу­щусь под кругу гору, возьму от двух гор земельки; как гора с горой не сходится, гора с горой не сдвигается, так же бы раб Божий (имя рек) с р. Б. (имя рек) не сходился, не сдвигался. Гора на гору глядит, ничего не говорит, так же бы р. Б. (имя рек) с р. Б. (имя рек) ничего бы не говорил. Чур от девки, от простоволоски, от жонки, от белоголовки, чур от стараго старика, чур от еретиков, чур от еретиц, чур от ящер-ящерице".

3.  Заговор на остуду между мужем и женой. Стану я не благословясь, пойду я не перекрестясь не дверьми, не ворота­ми, а дымным окном, да подвальным бревном, положу шап­ку под пяту, под пяту, не на сыру землю, да в черный чобот; а в том чоботе побегу я в темный лес, на больше озерище; в том озерище плывет челнище, в том челнище сидит черт с чертищей; швырну я с под пяты шапку в чертища. Что ты чертище, сидишь в челнище с своей чертищей? Сидишь ты чертище прочь лицом от своей чертищи; поди ты чертище к людям в пепелище, посели чертище свою чертище к такому-то в избище, не как ты, чертище с своей чертищей живут людища мирно любовно, друг друга любят, чужих ненавидят. Ты чертище вели чертище, чтоб она чертища распустила во­лосища; как жила она с тобою в челнище, так жил бы (такой-то) со своей женой в избище. Чтоб он ее ненавидел. Не похо­да, не подступа, разлилась бы его ненависть по всему сердцу, а у ней по телу, на рожество, не могла бы ему ни в чем уго­дить и опротивела бы ему своей красотой, омерзела бы ему всем телом. Как легко мне будет (отступить) от тебя, как лег­ко достать шапку из озерища тебе чертищу, хранить шапку в озерище, от рыбы, от рыбака, от злаго колдуна, чтобы не могли ее ни рыбы сьесть, ни рыбак достать, ни злой колдун откоддовать на мир и на лад. И вместо рукописи кровной от­даю тебе я слюну.

4.  На остуду. Ручей с ручьем сбегается, гора с горой не сходится, лес с лесом сростается, цвет с цветом слипается, трава развивается. От той травы цвет сорву, с собой возьму, выйду на долину, на таку болылу тропику, возьму себе зем-лину, сяду под лесину, выйду на широкий луг, посмотрю на все четыре стороны, нейдет ли р. Б. (имя рек) и кину, и брошу я в чисто поле; и как гора с горой не сходится, так бы и р. Б. (имя рек) не сходился и не сдвигался.

5.  На разлучение. Зайду я во широкий двор, во высокий дом, запишу я (имя рек) отстуду велику, отстудился бы р. Б. (имя рек) от р. Б. (имя рек), чтоб он был ей ни на глаза, ни днем ни ночью, ни утром, ни вечером; чтобы он в покой, она из покоя, он бы на улицу, она бы с улицы, так бы она ему казалась, как люта медведица. И в каком бы она ни была пла­тье, хоть в цветном, хоть в держимом (будничном, рабочем), все бы он не мог ее терпеть и кажиный бы раз не сносил бы с ея зубов своих кулаков. Хоть бы ладно она делала, а ему все бы казалось не ладно, и хошь бы по уму делала, а ему бы казалось не по мыслям. Пошел бы он по улице, разогнал бы грусть тоску кручину с чужими людьми, и пошел бы он домой и повалился бы на место (на постель) и есть у него подружка, ночная подушка и разогнал бы он с ней грусть, тоску.

ЗАГОВОРЫ ДЛЯ ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ НЕЧИСТОЙ СИЛЫ

1.  Заговор на отгнате черных муриев. За морем за синим, за морем Хвалынским, по средине Окиане-моря лежит ост­ров Буян, на том острове Буяне стоит дуб, под тем дубом живут седмерицею семь старцев, ни скованных, ни свазан-ньгх. Приходил к ним старец, приводил к ним тму тем черных муриев. Возьмите вы, старцы, по три железных рожна, коли­те, рубите черных муриев на семьдесятъ семь частей.

За морем за синим, за морем за Хвалынским, посреди Окиана-моря, лежит остров Буян, на том остров Буяне стоит дом, а в том доме стоят кади железныя, а в тех кадах лежат тенета шелковыя. Вы старцы ни скованные, ни связанные, соберите черных муриев в кади железныя, в тенета шелко­выя, от раба (такого то).

За морем за синим, за морем за Хвалынским, посреди Окиан-моря, лежит остров Буян, на том острове Буяне сидит птица Гагана, с железным носом, с медными когтями. Ты пти­ца Гагана сядь у дома, где стоят кади железныя, а в кадях лежат черныя мурж, в шелковых тенетах; сиди дружно и крепко, ни­кого не подпускай, всех отгоняй, всех кусай. Заговариваю я симъ заговором раба (такого то) от черных муриев, по сей день, по сей час, по его век, а будь мой заговор долог и крепок. Кто его нарушит, того черныя мурии съедят. Слово мое крепко!

2. Заговор от змея к жене летающаго в доме. Во всем доме-гилло магал-сидела Солнцева дева. Не терем златой-шингафа, искала дева; не богатырь могучъ из Ноугорода подлетал; подле­тал огненный змий лиф, лиф, зауцапа калапуда. А броня не медяна, но злата; а ширинки на нем не жемчужены; а шлем на нем не из краснаго уклада; а калена стрела не из дедовскаго ларца. Пицапо фукадалимо коройталима канафо. Полкан, Пол­кан! разбей ты огненнаго змея; ты соблюди девичью красу Сол­нцевой девы. Вихадимо гилло могал-дираф. Из-за Хвалынскаго моря летел огненный змей по синему небу во дальнюю дере­вушку, во тереме к деве: Могучъ богатырь Шнялда-Шибулла качилла баран-чихо дойцофо караиха дина. Во малиновом саду камка волжская, а на камке дева мертвая, со живою водою, со лютою свекровью, со злым свекром. Убить огненный змий, разсыпаны перья по Хвалынскому морю, по сырому бору му­ромскому, по медвяной росе, по утренней заре. Яниха-шойдега бираха вилдо. А наехал злой татарин и узял во полон Солнцеву деву, во золотую орду, ко лютому Мамаю, ко нехристу басур­манскому, ко проклятому барходею. Уахама широфо.

3.  Заговор от бесов. Плакун! плакун! плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю, будь ты стра­шен бесам и полубесам, старым ведьмам Киевским; а не да­дут тебе покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища; замкни в ямы преисподния. Будь мое слово при тебе крепко и твердо век веком, аминь.

4.  Против черта (О Святках). В Святки отправляются на розстань, очертываются три раза, приговаривая за каждым разом: "За три черты, черт, не ходи!" — потом слушают, что чудится.

5. Призывание домового на новоселье. При переходе на жи­тье в нововыстроенный дом семейные хозяева приходят в ста­рый дом и, раскланиваясь во все четыре угла избы, говорят: "Хозяйнушка господин! пойдем в новый дом на богатый двор, на житье, на бытье, на богачество".

6.  К домовому. При переходе в новый дом или на новую квартиру прежде всего вносят образ, квашню с растворен­ным тестом, а потом кошку, собственно для домоваго, при­говаривая: "Вот Тебе, хозяин, мохнатый зверь на богатый двор".

7. К домовому при покупке скота. Купивши скотинку, крес­тьянин молится вместе с продавцем Богу, творит молитву Иису­сову, три раза обводит вокруг себя коня, не смея держать узды голыми руками, и говорит: "Вот тебе, хозяйнушко, мохнатый зверь на богатый двор, пой, корми, рукавичкой гладь!"

8.  К домовому, при вводе в стоило скотины. Вводя вновь купленную скотинку в стойло, строго соблюдають следую­щий обряд: низко кланяются в каждый из четырех углов хле­ва, или стойла, и приговаривают: "Вот тебе, хозяин, мохна­тый зверь, моего (или "мого такого-то" кличка скотины) люби, пой да корми".

9.  То же. Когда приводят купленную скотину в хлев, тогда употребляют следующее воззвание к домовому: "Дедушка, ота-манушко, полюби моего чернеюшка, или пестреюшка, (смотря по шерсти) пой, корми сыто, гладь гладко, сам не шути, и женой не спущай, а детей укликай".

10. К банному. При выходе из бани благодарят баннаго сло­вами: "Спасибо те, байнушко, на парной байнечке".

ОХОТНИЦКИЕ ЗАГОВОРЫ И МОЛИТВЫ

1. Для удачи на охоте. Господи, Иисусе Христе, Сыне Бо­жий, помилуй меня грешнаго (имя рек), аминь. Ложусь я, раб Божий (имя рек) ввечеру, поздно на поздно благословись и перекрестясь; встаю, раб Божия, раным на рано, и умываюсь триденной водой, и утираюсь шитым, браным,тонким полот­енцем; пойду, раб Божий (имя рек), из избы дверями, из дво­ра воротами; пойду во чисто поле, в широко раздолье, в зеле-ну дубраву, и стану я вту збрую ставить на белых и на ярых зайцев. Как же катятся ключи, притоки во единый ключ, так бы катились и бежали всякие мои драгоценные звери: серые, ушастые, долгохвостые волки и черные медведи и красныя брунастыя лисицы, и белые и ярые зайцы и зайни (зайчихи); назад бы они не ворочались, а посторонних бы не бегал. Поза­ди носят Михаил архангел и Гавриил архангел св. своею небес­ною силою. Во веки, веков, аминь. Создай, Господи, благополу­чие. Сей заговор глаголи трижды.

2. Заговор охотника на постановных клетках для зайцев. Вста­ну я, раб (такой-то), засветло, умываюсь ни било, ни черно, утираюсь ни сухо, ни мокро. Иду я из дверей в двери, из ворот в вороты, в чисто поле, к лесу дремучему; а из леса дремучаго бегут ко мне на встречу двадцать сатанаилов, двадцать дьаволов, двадцать леших, двадцать полканов — все пешие, все кон­ные, все черные, все белые, все высокие, все низкие, все страшные, все робкие. Стали предо мной те сатанаилы, те дьяволы, те лешие, те полканы, стали на мою услугу и под­могу. Подите вы сатанаилы, дьяволы, лешие и полканы, в (такой-то) остров, пригоните русаков и беляков на мои клети поставныя: сумеречныя, вечерние, ночныя, утренния, полуденныя, пригоните, остановите и в моих клетях примкните.

3. Для успеха на охоте. Нужно взять с собою кусок хлеба или мяса, на который наговаривать:

В чистом поле, в темном лесе, в тумане превеликом есть птица полетуша, есть серые гуси, сизыя утки. У них бы крылья подломились, сами бы опустились, перье оборвалось и сели бы на бугор высокий, чтобы меня, раба Божия (имя рек) не видели и стрельбы моей не слышали, и долетела бы до них дробь, как вольное перо.

4. На птичью охоту. Пойду я, раб Божий (имя рек), к цер­кви, погляжу, как православные собираются и празднуют, и радуются; так радуйся, веселися и летай ко мне всякая живу­щая птица, которая Богом, Иисусом Христом, создана нам на жертву; так не убойся и не устрашись ни меня, раба Божия (имя рек), ни лаюшек моих, кобелей; не моги ты ногой пере­ступить, ни крылом встрепенуться до выстрела моего. Как из-под Ивановской росы человек на коне не выезжает, пеший не уходит, так не улетай от меня, никакая благословенная птица. Слово мое крепко. К тем словам небо и земля — ключ и замок. Аминь.

5.  Охотничьи слова. Так бы у меня, раба Божия (имя рек), собака не отбегала, птица не улетала, всякая живущая, кото­рая создана у Господа Бога, Иисуса Христа, Царя небеснаго, нам на жертву благословенная всякая птица: рябъ и рябушка, копала и тетерка, и косачушка, серая, малая утица, как пти­ца не может летать от гнезда своего, от детей своих, так не бойся и не страшись лаюшек кобелей моих, и меня, раба Божия (имя рек), не бойся и не страшись, ни кжу оружейнаго, ни дыму пороховаго, ни боя огненнаго. Радуйся птица и весе-лися по всяк день, по всяк час и по всякое время: утром рано, вечера поздно, в ветхь месяц, в новий месяц и в меженных днях перекройных. К тем моим словам небо и земля, ключ и камень, аминь.

6.  От ворона, мешающаго охотнику. Господи Боже, благо­слови! Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь; пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами; выйду на широкую улицу, с широкой улицы в чистое поле, с чистаго поля в широкое лукоморье; пойду на свою милую тропу, на свой заводь. Стану я, раб Божий (имя рек), становить ласточ­ки, и силышки на благословенную птицу, которая создана нам на жертву, на ряба и рябушку, копалу и тетеру, косача и косачушку. Проклятая птица, поганый черный ворон, полети с моей тропы, с моего сгодья, за синее море ко Ироду царю; там Ирод царь бьется, дерется, кровь проливаетъ. Тут тебе чер­ный ворон столы разставлены, явства, сподоблены. На моем лесе, на моей тропе на моем заводе, смоливая спица в глаз. К тем моим словам небо и земля, ключ и замок. Аминь.

7. Чтобы ворон не ел попавших в ловушку птиц. Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, в тем­ные леса по своему путику, по своему ухожью. Воззрю я, раб Божий (имя рек), чернаго ворона и вороницу и слепых его родителей; как ты, черный ворон и вороница, не видаешь в июль месяце воды в реках, ручьях и озерах заклятием Ноя праведнаго, так бы ты не видел у меня, раба Божия (имя рек), на моем путике, на моем ухожье, уловных моих тетерь, рябов, и куроптей, в моих пастях, в моих слопцах, в моем си-лье, ни сверх, ни с испода. Полети ты, черный ворон и воро­ница с моего путика, с моего ухожья за синее Окиан-море, тамо царь Соломон сына женит и дочерь замуж дает, убил на свадьбу 300 гусей, 300 лебедей, 300 яловичь, 300 утей; там тебе, черный ворон с воронихою, много будеть питенья и яденья; а на моем путике, на моем угодье, нет тебе ни спить, ни сьись, ни сверх, ни с испода, ни в день, ни в ночь, ни на утренней заре, ни на вечерней заре, млада и ветха месяца, ни в полдни, ни в перекрое и в меженные дни, ни в ночные часы, во всех месяцах и во все 24 часа всегда, ныне и присно, и во веки веков, аминь. (Трижды читается}. Есть у меня, у раба Божия (имя рек), генеральный стрелец, Сам Иисус Христос; у Госпо­да нашего Иисуса Христа солнце-лук, месяц-стрела стреляет, излучает тебя, чернаго ворона и вороницу и слепых твоих ро­дителей и в ночь, и по всяку пору. И где я, раб Божий (имя рек), тебя чернаго ворона и вороницу, на своем путике и на своем уголье, увижу, тут тебя и подстрелю и ухода своего лишу, всегда, ныне и присно, и во веки веков, аминь.

8.  Против злого человека на охоте. Стану я, раб Божий, благословясь и пойду перекрестясь, пойду по матери по сы­рой земли, небом покроюсь, зарею подпояшусь, звездами обтыцус; злой, лихой человек не может неба покрыта и зари потушити, и звезд сосчитати, и на меня, раба Божия, ни зла подумать и лиха помыслить. Злой лихой человек зло подумать, поворотись к нему на корень, положи между язык и щеки железна спица: которое слово забыто назади, будь на переди в лучшем метете, которое слово прибавлено, то бы к ним при­стало; и берите мои слова, вострее востраго ножа, вострее булатнаго копия, век по веки. Аминь, аминь, аминь.

9.  Слова утечьи. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа. Как есть Окиан-море, белой камень, на белом камени сам Иисус Хри­стос, сам бел и рукавицы белыя, и кнут белый, загоняет и залучает всякую птицу. Стань и не усыпай по утренней зари, по вечерней зари, святый Лука залучи, изгони, святый Мат­вей замани и залучи, святый Еремей закрепи от всякаго зла и лиха человека, от зуба и от когтя, и от всякаго греха человека. Вся крепость Святаго Духа, аминь, аминь, аминь.

10. Охотничьи заклинания на горностаев. Господи Боже бла­гослови! Стану я, раб Божий (имя рек), благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из дверей воротами, в чистое поле за воротами, из чистаго поля во темный лес. В темном лесу стоит кипарис древо; под тем кипарисом сидит сама Мать Пресвятая Богородица. Держит она во своей десной руки три прута: прут железный, прут медный, прут серебряный. Ударю я первым прутом по сырым лесам, ударю я другим прутом по мхам, по болотам: сырые леса сшатаются, мхи-болота сколеблются; разбежалися белые звери, горностаи на все четыре стороны; побегите вы кривоноги, чернохвосты! Ударю я тре­тьим прутом белаго мужа, жубрила. Аи, ты бел муж, жубрило, сам ты бел и конь под тобой бел; заезжай и залучай со всех четырех сторон, со стока и запада, и с лета и с севера: идите со всех четырех сторон белые звери горностаи, как идет солн­це и месяц и частыя мелкия звезды и вся луна поднебесная, идет неотпятно, так идите на мой завод, на мои сгодья к моим плашкам, белые звери горностали, а минуйте, проходите мои силья пасти; они не по вас излажены. Кушайте по плашкам мои ествы; те мои ествы слаще матернаго молока. К этому моему слову ключ и замок, отношу я к Окиан-морю. Есть на Окиан-море остров велик, к берегу лежит бел горючь камень Алатырь; под камнем стоит живая щука, пожрет тот мой ключ и замок. Кто кругом Окиан-море обойдет, кто около Окиан-моря песок вызоблет, кто из Окиан-моря воду выпьет, кто ту живую щуку добудет, ключ и замок мой достанет — тот мой промысел попортит.

12. На беличью ловлю. Господи Боже благослови, Отче. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, аминь. Как родился сей раб мла­денец, не знает себе ни имени, ни вотчины, ни отца, ни мате­ри, ни роду, ни племени; и ни страсти, ни боязни, не имет в себе ни ума, ни разума, ни на ногах скораго и тихаго хожде­ния, ставания, скакания, и ни пути, и ни дороги, ни днины (дня) ни ночи, и такс же бы меня, раба Божия, ни огненнаго моего оружия, и свинцовой пули, ни пороху, ни моей про-мышленой собаки, белые звери, белки и всякия поголовныя птицы не знали бы и не имел о себе ни ума, ни разума, в ногах скаканья, в крылахъ маханьи, и ни страсти, ни боязни в день, под красным солнцем, в ночь и под младым светлым месяцем, и находи на их на ум великой, на древах и будьте вы, мои слова, пушкой, белой зверю и белой голубой белке и всякой поголовной птице, будьте крепки лепче клею, крепче синяго булату Святым Духом, Божим изволением, Господним благосло­вением, всегда, и ныне и присно и во веки веков, аминь; и не пути, и не дороги, и не дни, не ночи, всегда бы были тихи, кротки и смирены, такоб передо мною, р. Б., белые зври и всякия поголовныя птицы кротки и смирены.

ЗАГОВОРЫ И ОБЕРЕГИ ОТ ПЬЯНСТВА

1.  От запоя. Чтобы пьющий запоем уснул и после этого перестал пьянствовать, нужно взять у него воск, на который наговаривать:

Заря зарница, красная девица, сама мати и царица: све­тел месяц, ясныя звезды, возмите у меня безсонницу, бездре-мотницу, полунощницу, среди ночи приди ко мне хоть крас­ной девицей, хоть матерью царицей и сложи с меня и отведи от меня окаянную силу, и дай мне Спасову руку, Богороди-цын замок. Ангел мой, архангел мой, сохрани душу мою, скрепи мое сердце, враг сатана откажись от меня. Крестом крещуся, крестом ограждуюсь, крестом ангела призываю, крестом лукаваго отгоняю. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа. Аминь. Знаю Святыя знамения!

2.  От похмелья. Господине еси хмель, буйная голова! не вейся вниз головою, вейся по солонь аз тебя не знаю, где ты живешь, вверх сыра древа влези к своему господину в медныя бочки и пивныя; как не жить на огне, так на семь человец лихия словеса (имя рек), аще изопьешь чашу сию, доколъ мои словесе из меня сии изошли, из его, раба Божия (имя рек), похмелье, господине хмель, как царь сядет во царствии своем: тако и ты сиди на месте своем, где родился!

3.  Человеку похмелье умолвить. Господи хмель, буявая голо­ва, не вейся вниз головою, вейся в посон (посонь, то есть по направленнию движения солнца), под воргою, а яж тебя не знаю, где живешь, в верх сыра древа, лезь к своему государю, в медвяныя бочки и пивныя, как не лежит на огне и так на семъ человек лихая словеса (у имя рек): аще испиеши чашу сию, доколе из меня словеси сии изошли, а из сего раба Божия (имя рек) похмелье. Господи хмель, как царь сидит на цар­ствии своем, так и ты сиди на месге своем, государь родись.

4. Заговор от пьянства. Явился еси рабу своему непорочне, самоволне тебе превел еси от пьянства, раба Божия (имя) иже от девы тебе ради родитеся хотящему, святе венценосце, премудре мученице Вонифатие, избави, установи, и укрепи раба Божия (имя рек) от всякаго хмельнаго пития, и запойства, воздержи его от всех худых дел и обстояний и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Пустынный житель, и в теле-си ангел и чудотворец явился еси и богоносец, преподобие отче наш, Мурин, постом, бдением и молитвою небесныя дарования прием, исцеляюще скорбныя и печальныя, избавляюще пьющия и запойныя, и души верою приходах ти. Слава давшему тебе крепость и терпение, слава венчавшему тя, сла­ва действующе тобою всем исцеление. Избави, устрани, уста­нови и укрепи раба Божия (имя) от хмельнаго запойства и пьянства. Мурины заушив и лица демонов поплевав, мыслен-ныя приял еси, якоже солнце светло светом жития своего и учением, наставляя душу раба Божия (имя рек) избави, уста­нови, и укрепи от всякаго хмельнаго пьянства, и запойства, от сего часа по вись его век, до гробовой доски, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.

4. Заговор от запоя. Ты небо слышишь, ты небо видишь, что я хочу делать над телом раба (такого-то). Тело Маерена печень тезе. Звезды вы ясныя, сойдите в чашу брачную; а в моей чанге вода из-за горнаго студенца. Месяц ты красный, зайди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор; а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды уймите раба Божия (тако­го-то) от вина, месяц отврати раба такого-то от вина; сол­нышко усмири раба такого-то от вина. Слово мое крепко!

ЗАГОВОРЫ ОТ ЛИХОРАДОК

1.  От трясцы. Писать по ровну на бумаге три имени: Анфака, Иугалы, Оатулей.

2. От лихорадки или дрожжалки. Больной, если хватит силы, идет в лес, находит осину, кланяется ей и говорит:

"Осина, осина, возьми мою тресину, дай мне леготу!" — после того перевязывает осину своим поясом.

3.  То же. Мать ты моя вечерняя звезда, жалуюсь я тебе на двенадцать девиц, Иродовых дочерей.

Заговаривают по вечерним зарям, заговор читають по три раза, отплевывая после каждаго в левую сторону с словами: "Покуда я плюю, потуда б рабу (имя рек) хворать".

4.  От лихорадки. На горах аеонских стоит дуб мокрецкой, под тем дубом стоят тринадесять старцев со старцем Пафнутием. Идут к ним двенадесять девиц простоволосых, просто-поясых, и рече старец Пафнутий с тремя надесять старцами: кто сии к нам идоша? И рече ему двенадесять девицы. Есть мы царя Ирода дщери, идем на весь мир кости знобить, тело мучить. И рече старец Пафнутий своим старцам: зломите по три прута, тем станем их бити по три зари утренних, по три зари вечерних. Взмолились двенадцать дев к тринадесять стар­цам с старцем Пафнутием. И не почто же бысть их мольба. И начата их старцы, глаголя: ой, вы еси двенадесять девицы! будьте вы трясуницы, водяницы, разслабленныя, и живите на воде студенице, в мир не ходите, кости не знобите, тела не мучьте. Побегоша двнадесять девиц к воде студениц, тресуни-цами, водяницами, разслабленными.

Заговариваю я раба (такого-то) от изсушения лихорадки. Будьте вы проклята двенадцать девиц в тар-тарары! отидите от раба, такого-то, в леса темные, да древа сухия.

5. От лихорадки. На море на Окиане, на острове на Буяне, лежит камень Алатырь, на том камне сидят три старца с же­лезными прутьями; идуть к ним навстречу 12 сестер лихора­док. Вы куда идете грешныя, окаянныя, проклятыя? "Идем в мир, у людей кости ломать, да силу вынимать". Воротитесь грешныя, проклятыя, окаянныя. "Мы тогда воротимся, когда эти слова будуть все знать да по три раза читать".

6. От трясавицы. Напиши на служащей просфоре, дай ясти больному сию молитву:

а)  Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Якоже Святий Аркадий укроти львы в пустыни, тако и ты, Господи, укроти Трясовицу сию в рабе Божием (имя рек), всегда, ныне и при­сно, и во веки веков, аминь.

б)  Молитву вторую напиши на бумаге, которую когда болящий выносит три дня, сжечь и тот пепел выпить, раство-ря святою водою: (Молитва следующая):

Шедшему святому Сисению от горы Симойския обрете бесица, имуща очи разжены и руц железны, и власы верблю-жие, и рече ей Святый Сисиний. Где идешь нечистая душе и откуда еси? Она же отвеща ему и рече: Азъ иду юность женску изсушити, млеко остановити, а младенцы погубите, очи воз­вратит, а другие родят глухи и немы, и погублю во чреве ма­терином. Тогда помолися святой Сисений Господу Богу, и предста ему святый архангел Михаил, ухвати ея векова десной рукою своею, и рече ей: Аще ми не кленешися, не отидешь от руки моея, она же ютятся ему и рече такс:

"Мышца великого Бога и непоколебленная, яко не имать ти солгати, да аще кто может начитатя, двенадцать имен моих, не имам приближитись к тому человеку, ни к дому его, а имена мои: 1-е Вящепца, 2-е Бясица, 3-е Преображница, 4-е Убийца, 5-е Едина, 6-е Полобляющая, 7-е Ииарто, 8-е Урия, 9-е Изъедущая, 10-е Негризущая, 11-е Голяда, 12-е Налукия. И рече ей архангел Михаил: Заклинаю, проклятая сатана, Иисусом Христом, Сыном Марииным, той изгонит Трясовицу от раба Божия (имя рек) и от дому его, молитвами и заступ-лешем честных, небесных сил безплотних, и святил причас­тия преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы, и присно Девы Марии, и святаго великомученика и победонос­ца Георгия, и всех святых молитвами; оставися трясавица от раба Божия (имя рек). Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь.

Общее заключение о лихорадках и заговорах на эту болезнь. Лихорадки, действительно, как это известно и в медицине, очень близки к горячкам. Та и другая по большей части про­исходят от простуды или появляются в человеке во время разстройства здоровья. Часто раненый, от потери крови, получа­ет лихорадку. Лихорадки вообще господствуют между жителя­ми приморских стран, а также в странах обилующих болота­ми, от того то, может быть, народная поэзия создала миф лихорадки, непременно возникающая или из Чернаго моря, или из моря Окиана. Кроме разнообразных названий, встре­чающихся в разных предложенных читателю заговорах, встре­чается множество других, как например встречаем в заговоре (его не помещено здесь) заимствованном г. Батраковым, по­мощником мяссюнера из старинной рукописи в с. Ухтостров, Холмог. уезда, следующия имена лихорадок: Тресея, Огния, Недра, Ломея, Усма, Оглухица, Томея, Пухлея, Желтея, Окоркуша и Гладея.

Кроме упомянутых заговоров на лихорадку есть еще мно­жество других примет и заговоров. Но мы должны напомнить читателям, что все внутренния болезни, какими в старину страдали наши предки, по их понятию и по смыслу загово­ров, считались лихорадками, и по смыслу некоторых загово­ров можно заключить, что лихорадки, по мнению народно­му, были то же, что демоны, а болезненныя действия сравни­вались с порчею и часто эти болезни перемешивались и отчи­тывались безразлично.

ЗАГОВОРЫ ПРОТИВ ЗУБНОЙ БОЛИ

1. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божия, помилуй нас! Гос­подня Храмина тебе не гарывать, у раба Божия (имя рек) зубам не болевать от ныне и до веку, во веке, аминь. (Сей заговор от зубов проговори трижды. Которая изба на другое место переставлена, приди и отковырь щепочку, и положи на больной зуб как раз проговоришь, избе поклонись).

2. Матушка крапивушка, святое деревцо! Есть у меня раб Божий (имя рек), есть у него на зубах черви, а ты оных выве­ди; а ежели не выведешь, то я тебя высушу; а ежели выве­дешь, то я тебя в третий день отпущу. (Проговоривши, крапи­ву растущую на свободы, привязать к низу, то есть, прекло­нив к земли, а на третий день отвязать).

3.  В полночь, когда часы начнут бить 12-ть, в то время сходи к церкви, и укуси трижды коренную паперть (у главнаго входа) и три раза скажи: как камень сей крепок, так зака­меней зубы мои крепче камня. При семъ три раза плюнь и поди прочь, и не оглядывайся, и прочти три раза "Верую".

4.  На море на Океане, на острове на Буяне, стоит собор­ная апостольская церковь, стоит Мать Пресвятая Богороди­ца, и преподобный Антипий, зубной исцелитель. Он просит и молит угодников Божиих, о рабе Божием (имя рек), как бы у вас, угодники Бояжии, зубы не болели, так бы у р. Б. (имя рек) зубы не болели. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь, амянь, аминь. (Наговори на сучок, или редьку, или на сучок ели).

5. Каин! Каин! Каин! вели спросить брата своего Авеля: не болят ли у него зубы? Нет. Так бы у раба Божия (имя рек), нет. Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь, аминь, аминь. (Наговори на соль и клади на зубы.)

6.  Если пойдешь случайно улицей и найдешь кость бара­ньей челюсти, то перекрестись три раза и говори три раза: "Отче наш". Потом скажи еще три раза: " Кость ты моя, кость зубная! избави меня от зубной ломовой болезни, а я тебя из­бавлю от мокроты". И взяв эту кость подоткни ее в горнице, где в сухое место, и будешь здоров.

7.  Заря зарница, красная девица, полуношница! в поле заяц, в море камень, на дне Лимарь Покрой ты зарница мои зубы скорбны, своею Фатою от проклятаго Лимаря; за твоим покровом уцелеют мои зубы. Враг Лимарь, откачнись от меня, а если будешь грысть мои белые зубы, сокрою тебя в бездны преисподния. Слово мое крепко!

8.  Месяц ты, месяц, серебряны рожки, златыя твои нож­ки. Сойди ты месяц, сними мою зубную скорбь, унеси боль под облака, моя скорбь не мала, не тяжка, а твоя сила могуча. Мне скорби не перенесть. Вот зубы, вот два, вот три; все твои; возьми мою скорбь. Месяц ты, Месяц, сокрой от меня свою скорбь.

9.  Иду я не улицею, не дорогою, а по пустым переулкам, по оврагам, по каналам. На встречу мне заяц. Заяц, ты заяц: где твои зубы? отдай мне свои, возьми мои. Иду я не путем дорогою, а сырым бором темным лесом. На встречу мне се­рый волк. Волк, ты серый волк, где твои зубы? Вот тебе мои зубы, отдай мне свои. Иду я не землею, не водою, а чистым полем, цвеным лугом. На встречу мне старая баба. Старая ты баба, где твои зубы? возьми ты волчьи зубы, отдай свои выпалые. Заговариваю я зубы крепко на крепко у раба (такого-то), по сей день, по сейчас, на веки веков.

10.  Марфа, Мария и Пелагея, три сестры Лазаревы, по­дите к своему брату Лазарю, спросите у своего брата Лазаря: не ломят ли у него кости? Нет, сестрицы! не болят у меня зубы, не ломят у меня кости. Заговариваю я раба (такого-то), чтобы у него не болели кости, не ломили зубы по сей час, по сей день, по всю жизнь. Чудо водяной! возьми зуб ломовой у раба (такого-то). Не болят у раба (такого-то) зубы. Болят зубы у кошки, у собаки, у лисицы, у волка, у зайца, у крота, у быка, у коровы, у свиньи, у лошади, у козла, у барана, у овцы, по вся дни, во все часы, по всю их жизнь, злым муче­ньем и сокрушеньем.

11. Говорить три раза на вино:

Яость есть остров, Яость полон людей, вень при своей простоте, и хвалитца Архан на Русь побывать и Гусь (воевать?) и молюся я, раб Божий (имя рек), Пречистой Богородицы, чтобы Архану Царю на Руси не бывать, Русь не воевать; так бы у меня, раба Божия (имя рек), зубному недугу не бывать, щекам не пухнет, зубам не болеть, в полне месяци в ущерби месяце. Моим словам небо и земля — ключ и замок. Аминь, аминь, аминь.

ЗАГОВОРЫ ОТ БОЛЕЗНИ ГЛАЗ

1.  От ячменя. Господи, благослови! Солнце на запад, день на исход, сучек на глазу на изводе, сам пропадет, как чело почернеет. Ключ и замок словам моим. Смачивают указатель­ный палец слюною и мажут им больной глаз, приговаривая на палец три раза слова заговора.

2.  От сучьяго сучка. (Воспаление глазнаго века). Лечат ис­крами, высекаемыми из огнива прямо в больной глаз. Искры высекает на вечерней заре старший или младший в семействе. Больной спрашивает: "что сечешь?" Ему отвечают: огонь ог­нем заекаю раб Б. Н. Больной опять говорит: "секи горазне, чтобы в век не было". Это повторяется три раза.

ЗАГОВОРЫ ПРОТИВ МУЖСКОГО БЕССИЛИЯ

1. Против безсилия. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, аминь.

Есть святое Окиан-море, на том святом Окиан-море есть сто­ит остров, на том острову стоить дуб булатной, у того дуба булатнаго корени булатные, сучье булатное, вершина булат­ная. Круг того дубу булатнаго ветром не согнет, вихорем не сломить, так бы у меня, раба Божия (имя рек), стояли семде-сять жил и единая жила... на женской лик красныя девицы, на старый бабы, на молодыя молодицы, на сивыя кобылицы. Еще же под тем булатным дубом кузов ярости и юности, и азъ, раб Б. (имя рек) возьму кузов ярости и юности, распущу ярость и юность на раба Божия (имя рек) в ретивое сердце в 77 жил и в едину жилу сердечную и в едину жилу... Еще же на верху булатнаго дуба сидит веселая птица петух, ставает рано, голо­ву дымает и поет весело, столь же бы стояли у раба Божия (имя рек) 77 жил и едина жила... Ставали бы у раба Божия (имя рек) 77 жил и одна жила... ставали бы рано на женский полк и на мужской, на молодыя молодицы, на красныя деви­цы, на старыя бабы; и злаго человека порчельника, кто на меня зло думает и мыслит, ударь его коленки о камень, убей его; у меня, раба Божия (имя рек), стали 70 жил и одна жила... стали лучше стараго, хоробрее прежняго, что турей рог, что еловой сук, толь бы тот раб Божий (имя рек) пылок и ярок на женскую похоть, на полое место, во веки веков, аминь.

2.  То же. Господи Боже, благослови Отче. Во имя Отца, и Сына и Святаго Духа, аминь. И пойду в чистое поле, и помо-люся истинному Христу Царю Небесному, и как стоит путь железный жерновной, не тряхнется, не ворохнется, не шата­ется, так бы у раба Божия (имя рек) стояли семдесять жил и одна жила... 70 суставов против полаго места, против женс-кия, не погнулся бы, не ворохнулся бы, не пошатался бы. Всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь. (Говорить триж­ды на воду чистую, испить не много и достальною обкатиться в бане на парное тело).

3.  То же. Во имя Отца, и Сына и Св. Духа, аминь. Есть Оки-ан-море, на пуповине морской лежит Латырь камень, на том Латыре камени стоит булатной дуб, и ветвие и корень булат­ной, коль тот булатной дуб стоит крепко и плотно, столь бы крепко и плотно стоял белой... ярой... и... жила на женскую похоть, на полое место. Из-под того камени выходит бык порозъ, булатны рога, и копыта булатныя и ходит около дуба булатнаго, и тот дуб бодеть и толкаетъ и не может того дуба сломить и повалить. Сколь тот крепко булатной дуб стоит, и сколько крепко рога у пороза, столь бы крепко стояла ярая п... жила на женскую похоть, на полое место. Из-под того Латыри камени вылетает петух, с ним вылетает тридевять куриц, и он петух на тридевять куриц топчет и скачет пылко и ярко, столь бы (имя рек) был пылок и арок на женскую похоть, на полое место, во веки веков аминь.

4. То же. Возстани и взыграйся оный, у раба Божия (имя) и унеси на синее море, моему слову аминь, трижды. (Пропус­ти три раза мочу чрез венчальное кольцо).

ЗАГОВОРЫ ОТ ГРЫЖИ И СГЛАЗУ, И БАЕННОЙ НЕЧИСТИ

1. От грыжи, а также сглазу и баенной нечисти. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, аминь. Сходить Егорий с небес, по золотой лестнице, сносит Егорий с небес триста луков златополосных, триста стрел златоперьих и триста тетив златополосных, и стре-ляеть и отстреливает у раба Б. Н. уроки, прикосы, грыжи, баен­ной нечисти, и отдавает черному зверю, медведю, на хребет: и понеси черный зверь медведь в темные леса, и затопчи черный зверь, медведь, в зыбучия болота, чтобы век не бывала, ни в день, ни в ночь... во веки веков, аминь. Три раза произносить и за каждым разом трижды сплевывают.

2. От грыжи. (Говорить на теплую воду обданную на дрес­ве). Господи Боже, благослови. Стану я, раб Божий Иоанн, благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, пойду в чистое поле; есть в чистом поле окиан-море и есть на окиан-море белый камень, есть под белым ка-менем щука золотая и перезолотая, и кости золотыя, и приди щука к рабу Божию (имя рек) и выгрызи у раба Божия (имя рек) своими золотыми зубами грыжу ветряную, грыжу напу­щенную, грыжу жильную, грыжу костяную, сосновую гры­жу, красную грыжу, мокрую грыжу, от отца грыжу, от мате­ри грыжу, всякую бывающую, и спустись грыжа к поясу и выйди ночью и шулятами на дресвян камень, и поживи три часа денных; и пойди грыжа с дресвяна камени на пустое место, в темное место, где солнце не огревает, где люди не ходят и не бывают, где птицы не летают, где звери не заходят, и пойди грыжа за быстрый реки, и пойди грыжа за гре­мучие ручьи, и когда будеть Христово второе пришествие, об­ратись грыжа вспять; тем словам во веки веков, аминь.

3.  От детской грыжи. Повивальная бабка приговаривает: "Бабушка Соломонидушка у Пресвятой Богородицы грыжу за­говаривала (или заедала) медными щеками, железными зуба­ми, так и я заговариваю у раб. Б. Н.".

4.  От грыжи. Господи Боже, благослови. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа. Есть море Окиан; в том море Окиане есть белый камень Латырь, высота его 60 сажень. На том на камени Латыре стоит хрустальный терем, в том хрустальном терему стоит золотой стул, на том стуле сидит красная девица, под­поясалась золотым поясом, подперлась золотым посохом. Го­сударыня ты, красная девица, дай ты мне р. Б. грыжнных слов добрых. Грызет и меня р. Б. вотчину золотая грыжа, истовая грыжа, пуповая грыжа, мокрая грыжа, белая грыжа, красная грыжа, родимая грыжа, привязанная грыжа, кила грыжа, та затененная грыжа, строчная грыжа, сердечная грыжа, десная грыжа, поясовая грыжа, водяная грыжа, кровавая грыжа, пригнойная грыжа, суставная грыжа, нутренная грыжа, вер­хняя грыжа, ручная грыжа, и ножная грыжа. Грызет та грыжа ветха месяца, и молода месяца, и в перекрой месяца, по ут­ренним зарям и по вечерним зарям, и по всяк день и по вся­кой час, и по всякое время. И возговорит красна девица: "ой еси грыжа, вошла оси ты в р. Б. Н. в вотчину щукою, и ты выйди из него окунем, и пойди к белому каменю, буди тамо до скончания века, да свей себе, грыжа, в камени гнездо круг­лое, а не грызи ты у меня р. Б. Н. ни крови, ни тела, ни костей, ни мозгов, грызи себя злая грыжа у тридевять рек, головы, и не ешь ты, злая грыжа, у меня раб. Б. Н. ни крови, ни тела, ни костей, ни мозгов, грызи себе злая грыжа у тридевять гор головы, а не ешь ты у меня, р. Б. Н. ни крови, ни тела, ни костей, ни мозгов, грызи себъ злая грыжа у тридевять древ головы, а не ешь у меня р. Б. Н. ни крови, ни тела, ни кости, ни мозгов, грызи себе злая грыжа, горькое древо осину, а не ешь у меня р. Б. Н. ни крови, ни тела, ни костей, ни мозгов от нынъ и до веку, и до гробовой доски, в день и в ночь по всякий час, аминь".

Указ: говори трижды на сало ворванное, или на кислыя щи, или на матерно млеко, или на щучьи зубы, и мазать бе­зымянным перстом против того места, где грызет.

ЗАГОВОРЫ ПЧЕЛИНЫЕ

1. Заговор на посаженые пчелы в улей. Пчелы роятся, пчелы плодятся, пчелы смирятся. Стану я на восток против дальней стороны, и слышу шум и гул пчел. Беру я пчелу роя, окарая сажу в улей. Не я тебя сажаю, сажают тебя белыя звезды, ро-гоногий месяц, красное солнышко, сажают тебя и укорачива­ют. Ты, пчела, ройся у (такого-то), на округ садись. Замыкаю я тебе, матка, все пути дороги ключем, замком; а бросаю свои ключи в Окиан-море, под зеленый куст; а в зеленом кусте сидит матка, всем маткам старшая, сидит и держит сем-десятъ семь жал, а жалит непокорных пчел. А буде вы, пчелы, моим словам не покоритесь, сошлю я вас в Окиан-море, под зеленый куст, где сидит матка всем маткам старшая, и будет за ваше непокорище жалить вас матка, в семьдесять семь жал. Слово мое крепко!

2.  Пчелиныя слова. Изосим и Саватий Соловецкие, кото­рые, по преданию первые ввели пчеловодство, даже на Соло­вецком острове признаны были распространителями и покро­вителями пчел и бортей во всей русской земле. В народе соста­вился особый молитвенник, вроде целаго молебна, об изоби­лии и сохранении пчел, в ульях пчеловода.

ЗАГОВОРЫ ОТ ВСЯКОЙ БОЛЕЗНИ

1. Заговор от болезни. Господи Боже, благослови! Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, аминь. Как Господь Бог небо и зем­лю, и воду, и звезды и сыро-матерной земли, твердо утвер­дил и крепко укрепил, и как на той сыроматерной земле, нет ни которой болезни, ни кровныя раны, ни щипоты, ни ло­моты, ни опухоли, так же сотворил Господь меня, раба Божия (имя рек), как сотворил Господь, твердо утвердил и крепко укрепил жилы мои, и кости мои, и белое тело мое, также у меня, раба Божия (имя рек), не было бы на белом теле, на ретивом сердце, ни на костях моих, ни которой болезни, ни крови, и ни раны, и ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли. Един архангельский ключ; во веки веков, аминь.

3. Заговор от недугов. Заговариваю я у раба Божия (такого-то) двенадцать скорбных недугов: от трясовицы, от колючки, от свербежа, от стрельбы, от огневицы, от колотья, от дерга­нья, от морганья, от слепоты, от глухоты, от черной немочи. Ты, злая трясовица уймись, а не то прокляну в тар-тарары; ты неугомонная колючка остановись, а не то сошлю тебя в преисподния земли; ты, свербежь, прекратись, а не то утоп­лю тебя, в горячей воде: ты стрельба, а не то засмолю тебя в смоле кипучей; ты, огневица охладись, а не то заморожу тебя крещенскими морозами; ты, ломотье сожмись, а не-то сокру­шу тебя о камень; ты колотье притупись, а не то распилю тебя на мелкия частички; ты, дерганье воротись, а не то запружу тобою плотину на мельнице; ты, морганье окрутись, а не то в печи банной засушу; ты слепота скорчись, а не то утоплю тебя в дегтю; ты, глухота исчезни, а не то засмолю в бочку, и по морю пущу; ты черная немочь отвяжись, а не то заставлю воду толочь.

Все недуги откачнитесь, отвяжитесь, удалитесь от раба, (такого-то), по сей час, по сей день, по его жизнь, моим крепким словом.

ЗАГОВОР ОТ ЗЛОБЫ ЛИХИХ ЛЮДЕЙ И О СПАСЕНИИ

1. Заговор от лихого человека. Иду я по чистому полю, на­встречу мне семь бесов с полудухами, все черные, все злые, все нелюдимые. Идите вы духи с полудухами, к лихим людям. Держите их на привязи, чтобы я от них был цел и невредим по пути и дороге, во дому, и лесу, в чужих и родных, во земле и на води, во обед и на пиру, в свадьбе и на беде. Мой заговор долог, слова мои крепки, кто слово испровержет, ино быть во всем наиново, по худу, по добру, как во преди сказано.

2. Заговор о спасении. Пойду, благословись из избы дверя­ми в сени, из сеней во двор, из двора в вороты, под красное солнышко, под чистое поле, в чистом поле стоит святая Божия церковь, сами царския двери растворяются, сам, раб Божия (имя) заговаривается от • е- колдунов, от о. ведунов, от • о' колдуньев, от • (с) • ведуньев, кто на меня лиху дума­ет, тот, считай в лесе лесок, в море песок, а на небе звзды, во веки, вееков, аминь (трижды) до солнышка прочись.

3.  Заговор от злобы. Не велик я день родился, тыном же­лезным я оградился, пошел я к своей родимой матушке, к родному батюшке, и ко всему роду и племени, загневалась моя родимая родушка, ломали мои кости, щипали мое тело, топтали меня в ногах, пили мою кровь. Солнце мое ясное, звезды светлыя, небо чистое, море тихое, поля желтыя, все вы желтыя, все вы стойте тихо и кротко, и смирно, так бы были тихи и смирны, и кротки моя родимая матушка, роди­мый батюшка вись род и племень, во вся дни, во вся часы, в нощи и полунощи; как пчела поноску носить, так бы роди­мая матушка, родимый батюшка, вись род и племень плодили добрыя словеса за меня роднова раба (имя рек); как воск го­рит и тает от лица огня, так бы таяло и горело сердце у род­ных моих; как лебедь по лебедке тоскует, так бы мой род и племень вись тосковал по мне, своем родном рабе (имя рек); как студенец льет воду по вся дни, так бы текло сердце роду и племени у всех по мне, по рабе (имя рек), как дверь к косяку притворяется, так бы мои словеса к роду и племени притво­рялись, по вся дни, по вся часы, во дни и в ночи, в полдень и полночь.

МОЛИТВЫ, ЗАГОВОРЫ И ОБЕРЕГИ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К СКОТОВОДСТВУ

1. Правила пастуху. (Заговор от нападетя зверей). Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, аминь. Сам Господь Иисус Христос, Сын Божия, помози мне р. Б. Н., и постави Господи около мо­его скота, милаго моего живота, Власьева рода кругом, со всех четырех сторон чернаго, и белаго, и краснаго, и пестраго, и бураго, и седоватаго, и рогатаго, и комолаго, железный тын от земли и до неба, от неба и до земли. И обыди, Госпо­ди, около того тына железнаго. Ты, еще реку огненную от востока и до запада, и от запада и до севера, от севера и до лета; и со всех четырех сторон, от земли и до небеси; от небе-си и до земли. Кабы не приходил серый волк и сира волчица и рыскуша и лютый зверь и люта волчица, и люта черная мед­ведица. Кабы не обходили всякие звери мимо моего живота, Власьева рода, всякаго чернаго, и белаго, и краснаго, и седа-таго и черемнаго, рогатаго, комолаго, быков, коров, и телят, и подтелков, и повредили бы зубом, и ногтем и ничем его не вреждал по всякой час, и по всякой день и по всякую нощь, во веки веков, аминь.

2.  Заговор от болезней скота. Владыко Господи Боже наш власть имея всякой твари, Тебе молим, Тебе просим, якоже благоволил и умножил еси стада патриарха Иакова благосло­ви и стада скот сих (такого-то) и умножи, и укрепи сотвори его в тысячу крат и избави его от насилия диавола и от иноп-леменническаго ношествия, от пленетя и зверя, и от всякаго навета врагов, и от воздуха смертнаго, и губительнаго недуга, и поветреннаго падежа, и от зверя хищнаго, и от гадины ядо­витой, огради его ангелы Твоими святыми, всякую немощь, всякую зависть и искушение, чаровства же и волшебства от действа находящийся диавольскаго отгоняй от него, яко Твое есть царство, сила и слава, Отца и Сына, и Св. Духа, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.

3. От недугов скота. Святые мученики и чудотворцы вели­кие: Медосте, Флора и Лавр, Власий и Харлампий, Николай Чудотворец и Георгий Победоносец, вашими всесильными мольбами ко Господу, Спасу Всемилостивому, исцелите и избавите скота сего (такого-то) от поветрия, от падежа, от тлетворнаго воздуха, от смертоноснаго недуга, от смертонос­ной язвы, от всякой немощи, хвори, скорби и болезни, и от вяскаго зла, спасите, сохраните и помилуйте с Матерью Бо-жиею Пречистою Владычицею Богородицею, и приснодевой Мариею, сотворите и явите милость, купно же воздвигните с собою святых безсребренников и чудотворцев Козму и Дами-ана, Кира, Иоанна, вись скот помилуйте и сохраните со Отцем, и Сыном, и Святым Духом, и ныне присно, и во веки веков, аминь.

4.  От ляганья коровы во время доения. Господи, Боже, благо­слови! Как основана земля на трех китах и на трех китицах, как с места на место земля не шевелится, так бы любимая скотинка (чернушка, пеструшка и пр.) с места не шевели­лась. Не дай ей, Господи, ни ножнаго ляганья и хвостоваго маханья, ни роговаго боданья. Стой горой, дои рекой, озеро сметаны, река молока, ключ и замок словам моим.

Наговаривают на воду, которою потом обмывають вымя коровы.

5. При лечении лошади. Стану поутру, по раннему, по вече­ру по позднему, выйду на сильный ветеръ, на легкий воздух, возьму я осинову вичку (ветку), пойду я к доброму хозяину на честенъ пир. Из-под левой ноги, из-под праваго копыта обло­жу и обвяжу — кругом обнесу, чтобы был по старому, по пре­жнему, чище и лучше, чтобы более не чула, куда бы ни по­ехали.

ЗАГОВОР ОТ БЕШЕНОЙ СОБАКИ

На море на Океане, на острове на Буяне стоит дом, а в том дом сидит старица, а держит она жало. Ты старица возьми свое жало и приди к рабу (такому-то), вынь из раба (такого-то) жало смертное. Заговариваю раны колючия на руках, на ногах, на голове, во лбу, на затылке, на бровях и подбородке. Будьте во веки веков на собаке черной, серой, красной, се­дой, рыжей, белой; сидите, во веке не сходите.

ЗАГОВОР НА ТОРГОВЛЮ

Дела, Господи, рек еси пречистыми усты Своими, яко без меня не можете творити ничто же. Господи мой, Господи, верою объем, души нашей, помози мне грешному, рабу Бо-жию (имя рек), сию нашу жизнь торговлею в купле продаже и меняльстве и во всем. Ты владыко, Господи, сам ее соверши во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, аминь. Св. Архангел Михаил во твое святое имя торгуем, спаси, сохрани и благослови сво­ими святыми молитвами раба Божия (имя рек) начати и со­вершит счастливую и благополучную торговлю. Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.

ГАДАНИЯ

Гадание в язычестве составляло одно из главных обрядов, которое никак не противоречило богослужению. Наоборот, га­дание составляло одно из главных обрядов богослужения. Отцы церкви пытались искоренить гадание, применяя самые раз­ные методы и приемы. Но главным образом старались опоро­чить, называя гадание ворожбою и бесовским делом.

Гадание на вещах. Молодые люди обоего пола собирают­ся на вечер, берут кольца, перстни, запонки, сережки и дру­гие мелкие вещи. Их кладут под миску вместе с кусочком хлеба. Все сверху покрывают чистым полотенцем, салфеткой и т.п. После этого гадающие поют песню, посвященную хле­бу и соли, а затем и другие подобные песни. По окончании каждой песни, запустив руку в миску и отвернувшись от миски, вынимают оттуда какой-нибудь один предмет, по­павшийся первым под руку. Это что-то вроде лотереи. К это­му применялось содержание песни. Из этого содержания вы­водили предвещание.

Но поскольку из миски не каждый вынимает свою соб­ственную вещь, то предусматривается выкуп вещей. Тому, кто достал последнюю вещь, поют песню обыкновенно свадеб­ную, предвещая скорый брак. Затем кольцо катят по полу, наблюдая, в какую сторону оно покатится. Если кольцо ка­титься к дверям, то для девушки — близость брака, для муж­чины — отъезд.

Был особый обряд хоронить золото. Суть его состояла в следующем. В собрании сидящих девушек, дам и мужчин ти­хонько дают оставшееся от "подблюдной" песни кольцо. Оно передается тайком от одного к другому из сидящих рядом и смежно между собою. Поручают кому-нибудь из мужчин или девушек искать это кольцо в то время, когда поют обрядовую песню. Ищут до тех пор, пока в чьей-либо руке не найдут кольцо, которое ищут. Дальше все повторяется. Тот, у кого нашли кольцо, становится ищущим и т.д.

Гадали и путем оклика прохожих или проезжающих. Так гадали вечером или ночью. Для этого выходят из дому и оста­навливаются у калитки. Здесь девушки спрашивают у мужчин: "Кои ваше имя?" При этом надеются, что их будущий жених будет иметь то же имя и ту же внешность, что и опрашивае­мый мужчина. В Ярославской губернии окликали с блином на голове.

Гадали и путем подслушивания. Гадатели и гадательницы ходят под окна чужих домов и подслушивают обрывки каких-либо разговоров. В зависимости от характера разговора (весело­го или неприятного) и предрекали себе будущее, приятную или скучную жизнь, бранящегося или ласкового мужа. Сняв с насеста курицу, чаще петуха, приносят в ту комнату, где зара­нее приготовлены на полу в трех местах вода, хлеб и золотые, серебряные и даже медные кольца. В этом, третьем, месте скла­дывают также серьги и другие мелкие драгоценные вещи. Кури­цу (или петуха) пускают на пол и наблюдают, какую вещь он клюнет или за что примется прежде всего. Здесь дело случая, поскольку птица ночью слепая. Но она по привычке клюет что придется, независимо от того, хлеб это или золотое кольцо.

Здесь имеются разные варианты. Если гадает одна девуш­ка, то она может гадать (загадывать) по своему усмотрению. Если же гадающих много, то сценарий иной. Курицу или пету­ха пускают в средину круга, который составлен из колец и пер­стней. Кольца и перстни принадлежат разным девушкам. Чье кольцо петух клюнет, та девушка выйдет замуж в этом году.

Гадали и о том, что же их ждет после замужества. При этом начало такое же — вода, хлеб, уголь и кольца. Если кури­ца или петух станет пить воду, то будущий ее муж будет пьяницей. Если курица первым делом будет есть хлеб, то муж будет с достатком. Если курица вначале примется за уголь, то муж будет бедняком. Если курица клюнет золотое кольцо, то муж будет богачом, если серебряное — то он будет в достат­ке, если она клюнет медное кольцо, то муж будет скудный по труду. В этом случае он может оказаться волокитою.

Если девушек-гадательниц несколько, то каждая может гадать индивидуально. Каждая гадательница делает свой круг, у нее своя курица — из своего дома. А дальше все как по нотам.

В Костромской губернии было принято ходить по птичь­им закутам или дворам и, закрыв глаза, наугад снимать кури­цу с насеста. Далее по цвету курицы судили о цвете волос суженого или суженой.

Такие же гадания были и в Сибири. Но сценарий здесь был иным. На середину комнаты впускали и курицу и петуха. За ними внимательно наблюдали. Если петух гордо расхажи­вал и щипал курицу, то муж будет сердитый (петух имити­ровал мужа). Если курица сопротивляется, храбрится, это свидетельствует о том, что жена будет "одерживать верх над мужем".

Гадание на лошадях. Для этого из конюшни выводят лоша­дей, но обязательно через оглоблю или же через какую-либо жердь. А дальше внимательно наблюдали. Если лошадь зацеп­ляла за оглоблю или жердь ногами, то у девушки ожидался муж сердитый, а жизнь девушки могла случиться несчастной. Если же лошадь удобно перешагивала, не зацепив жердь или оглоблю, то девушке предстояло счастливо прожить свою жизнь со своим смирным ласковым мужем. Это древнее гадание со­хранялось до последнего времени. Иногда все происходит по модифицированному сценарию. Так, иногда садятся верхом на лошадь, у которой завязаны глаза. Лошадь пускают из во­рот по ее воле. В какую сторону лошадь пойдет, туда девушка выйдет замуж.

Гадание у ворот. Для гадания выходят к забору или же, просто стоя за воротами, ночью говорят: "залай, залай, соба­ченька! залай, серый волчок!" Далее говорят "где залает со­баченька, там живет мой суженый!" Откуда девушка услышит лай, туда она будет отдана замуж. Чем дальше и глуше слы­шится собачий лай, тем дальше девушка будет выдана замуж. Если лай собаки хриплый, то девушка выйдет замуж за ста­рика. Если лай собаки звонкий и тонкий, то у девушки будет молодой жених.

Гадание башмачком. Девушки снимают с левой ноги баш­мачок и кидают их за ворота. При этом наблюдают, в каком направлении башмак ляжет носком. В том направлении (туда) будет отдана замуж девушка, которая кидала башмачок. Если же носок башмачка направлен к воротам, то девушке в этот год жить дома и замуж она в этом году не выйдет.

Гадание топором. Это древнее гадание. Еще при Ксерксе I таким путем определяли виновного. Гадание проходило так. В топор вбивали деревянный кол и держали его обеими руками так, чтобы кол было легко вращать. При вращении топора произносили имена подозреваемых. На чьем имени он "по­кривится", тот и оказывался виновным. При Ксерксе I такой человек лишался жизни. На Руси это гадание не угрожало жизни. Гадали на замужество. При верчении топора называют имена девушек. Та из них выйдет замуж в этом году, на имени кото­рой топор "покривится".

Гадание на луковицах. Берут несколько луковиц и помеча­ют каждую из них. Затем луковицы кладут на землю и ждут. Чья луковица ранее даст росток, та из девушек раньше других выйдет замуж.

Гадание яйцом. В стакан наливают чистую воду. В нее очень осторожно выпускают свежее яйцо. Дают ему несколько от­стояться. А затем изучают расположение белка в жидкости. По нему и судят о будущем.

Гадание на поленьях. К поленнице девушки подходят за­дом. Совершенно случайно, не глядя, берут полено, которое попадается. Затем каждая девушка осматривает свое полено. Если полено гладкое, то будущий муж будет хорошим и кра­сивым. Если же полено с шероховатой корою, то муж будет некрасивым. Если полено в хорошей коре, но толстое, то муж будет богатым. Если полено местами ободранное, то муж бу­дет нуждающимся. Если полено вообще без коры, то муж бу­дет бедным. Если полено толстое, то и муж будет толстым. Если полено с сучком, то будет большая семья. Сколько суч­ков, столько будет членов семьи. Если полено кривое, то муж будет уродливым или иметь какие-нибудь физические недо­статки.

Гадание воском, оловом или свинцом. Выливают воск или олово в воду. По вылитым фигурам судят о происходившем или о том, что будет происходить. Так предсказывают судьбу или узнают, что произошло. Можно гадать о счастье, несчас­тье, неудаче или удаче, урожае или голоде.

Гадание на головной убор. Девушка берет головной убор, кусок хлеба и кусок дерева. Эти три вещи она кладет в пустой чистый горшок. Все это девушка сопровождает "приличными наговорами". Затем ей завязывают глаза. В таком состоянии она подходит к горшку и берет то, что ей попадется. Если она возьмет головной убор, то она в этом году выйдет замуж. Если она возьмет хлеб, то она останется девушкой. Если она возьмет кусок дерева, то это уж совсем плохо — ее ожидает смерть, гроб.

Гадание лучиною. Гадают на то, кто сколько проживет. Де­вушка берет в руку березовую лучину, бежит к роднику, реке или к колодцу. Затем она окунает эту лучину в воду. Вернув­шись домой, она зажигает эту же лучину на огне. Если лучина снова загорится быстро, то жизнь будет долгой. Если лучина и вовсе не загорится, то девушку ждет в этом году смерть. Если лучина горит с треском и горит не особенно ровно, то в про­должение этого года девушка будет хворать.

Гадание на коровьей или воловьей коже. Гадают на снятой с крупного рогатого скота коже. Несколько девушек берут сто­лешник, хлеб, ножик и коровью сырую кожу. Со всем этим они идут на перекресток или на прорубь. Там они расстилают кожу, кладут на нее хлеб и ножиком очерчивают круг. Садятся внутри этого круга. Закрывают себя столешником или скатер­тью. Девушки берут друг друга за мизинец и делают завеща­ние, чтобы судьба известила их, что случится им в нынешнем году. В таинственной тишине ночи они прислушиваются к каж­дому шороху. Одной из девушек слышится, что едут женихи большим поездом. Другой чудится, что на поле большое со­брание народа, знак обильной жатвы и т.п. Кстати, Вальтер Скотт описывает подобные гадания в Шотландии. Там также гадают ночью. Сидят, завернувшись в сырую коровью или во­ловью кожу, и ждут ответов на заданные вопросы. Некоторые при этом имеют видения, которые открывают им будущее.

Гадание на сковороде. Хотят узнать имя будущего жениха. Для этого кладут на стол солому, сбитую в ком. На этот ком соломы ставят сковороду. На сковороду кладут камень и льют немного воды. Затем каждая из девушек потихоньку, осторожно вынимает по соломинке из-под сковороды. При этом неиз­бежно возникают разные колебания, равновесие нарушается, камень начинает в ту или иную сторону смещаться. Возникают некоторые звуки. В этих звуках надо постараться услышать имя будущего жениха.

Был и другой сценарий. В сковороду наливали воду и кла­ли камни. Сверху клали растрепанные хлопья льна или пеньки. Все это зажигали и накрывали горшком. Если вода сильно зак­локочет, то у девушки будет сварливая свекровь.

Гадание на кольце, хлебе и крючке. На пол кладут кольцо, крючок из соломы и кусочек хлеба. Все эти три предмета по­крывают платком. Затем из-под платка вынимают наугад одну из этих трех вещей. Если достанется кольцо, то жених будет щеголь, если достанется хлеб, жених будет богач, а если дос­танется крючок, то жених будет бедняк. Бедняк всегда горбит­ся от труда и всем кланяется. Поэтому крюк.

Гадание у омета соломы. Подходят к омету соломы, заки­нув голову назад. Ртом берут соломинку. Если соломинка ока­жется с колоском, то вышедшая замуж девушка будет бога­той. Если же соломинка попадется без колоса, то жизнь у де­вушки будет бедная.

Гадание на перекрестке в полночь. Для гадания девушки вы­ходят в полночь на перекресток. Там каждая из них загадывает желание — о своем будущем женихе. Затем очерчивают круг и стоят в нем, прислушиваясь к каждому шороху. Если им (одной из них) причудится звон колокольчиков или смех или веселое пение, то услышавшая это девушка выйдет замуж. Если какой-либо из девушек послышится плач или унылое пение, то впе­реди девушку ждет смерть. На перекрестке также смотрятся в зеркало и видят в нем своего суженого и ряженого.

Гадание под окном. В полночь гадающие девушки садятся у окон. Каждая из девушек приговаривает: "суженый, ряженый, поезжай мимо окна!" Если после этого кто-либо из них услы­шит движение с криком и свистом, то жизнь девушки будет веселой и счастливой. Естественно, она будет замужем. Если движение будет тихое, то девушка, которая это услышит, бу­дет жить в бедности.

Гадание на бобах. Известна пословица: "Чужую беду рука­ми разведу, а к своей-то беде и ума не приложу". Эта послови­ца родилась из другой, истинной, пословицы: "Чужую беду бобами разведу, а к своей беде и ума не приложу". Именно бобами, а не руками! В начале XVII века в "Потребнике мир­ском" запрещалось верить бобам. Речь идет о гадании на бо­бах.

Гадание на бобах проводилось так. Брали 41 боб и раскла­дывали на 9 кучек по столу в три линии следующим образом. В начале делают только три кучки из 41 боба без счету, а только по внешнему виду. Затем из первой кучки отсчитывают четы­ре боба, которые кладут в сторону следующим образом: из первой кучки откладывают 4, 3, 2 и 1 боб. Последний будет для образования первой кучки второго ряда.

Затем принимаются за вторую кучку (из трех первона­чальных). Здесь поступают точно так же, как и с первой куч­кой. Остаток бобов присоединяют ко второй линии для того, чтобы во второй линии образовать вторую кучку. После этого точно так же поступают с третьей кучкой в первом ряду. В итоге получают в первом ряду 3 кучки, в каждой из которых будет не более чем по 4 боба.

Второй ряд кучек бобов формируется следующим обра­зом. Его формируют из тех кучек, где бобы были отсчитаны по 4. Все эти бобы необходимо также разложить на произвольные три кучки.

После этого формируют третий ряд. Этот ряд не отсчиты­вается, а просто делится весь остаток от первых двух линий на произвольные последние три кучки. При этом нужно иметь в памяти слова: желаю, надеюсь, исполнится.

В первом ряду средняя из трех кучек у гадальщиц названа головою, третья кучка — рукою, средняя со второй — сердцем. В третьем ряду третья кучка называется ногою в походе. Эти кучки считаются главными. При гадании выбирают ту кучку, которая по указанной символике ближе к решаемому вопросу. Например:

Голова содержит ответы на вопрос об уме, о способнос­тях и о характере.

Рука ассоциируется с именем, хозяйством, богатством или бедностью.

Сердце ассоциируется с печалью, радостью, чувством, любовью.

Нога в походе ассоциируется с путешествием, дорогой, письмами, отъездом, отправкой

Далее поступают так. Если решаемая проблема подходит к одной из четырех кучек, то надо посмотреть, сколько будет в ней бобов. Если бобов четное число, то исход неблагоприятен. Если зерен нечетное число, то исход будет благоприятным. Но надо принимать во внимание и положение первой кучки той же линии или ряда, где мы ищем ответ на наш вопрос. Так, если мы видим нечет в нашей кучке (которую мы вопро­шаем), а в первой кучке того же рада — чет, то это надо по­нимать так: все разрешится благополучно (нечет), но через преодоление препятствий (чет).

Гадание ключом. Берут какой-нибудь ключ, желательно ста­рый. Его закладывают бородкой между листов переплетенной книги. Книгу крепко перевязывают. В результате ключ крепко держится между страницами книги. Затем за кольцо или на душку ключа вешают книгу на веревку к потолку и загадыва­ют, кто из числа находящихся здесь девушек выйдет замуж. Признаки такие. Если книга, висевшая до этого неподвижно, при названии данной фамилии перевернется, то это значит, что эта девушка в этом году выйдет замуж.

Такое гадание применяли и для того, чтобы определить из многих людей одного виновного.

Гадание на священной книге. Для этого берут книгу ду­ховного содержания. Не раскрывая книги, задумывают себе номер страницы и номер строчки (сверху или снизу). Затем открывают книгу и читают свою строку. В прочитанных сло­вах находят ответ на поставленный вопрос. Правда, ответ далеко не всегда является прямым. Надо еще применить ис­кусство толкования.

Гадание на зеркалах. Такое гадание проводят только самые смелые девушки. Должна быть абсолютная тишина и полное молчание. Естественно, не должно быть никаких посторонних. Поэтому гадают ночью.

Имеются разные сценарии гадания на зеркалах. Мы при­ведем только некоторые.

На стол в темный комнате ставят зеркало. Перед зерка­лом зажигают свечу. Девушка, которая гадает на свою судь­бу, входит в комнату с зеркалом и свечой. Она смотрит на зеркало через свечу. Это длится определенное время, но ни в коем случае нельзя отвлекаться ни мысленно, ни физически. В конце концов она должна увидеть в зеркале своего сужено­го. Когда же она скажет "чур меня", то видение непременно исчезнет.

Другой сценарий известен в Сибири. Там ставят два зер­кала одно против другого. Перед одним зеркалом девушка ста­вит две свечи на стол. Другое зеркало она ставит за собою таким образом, чтобы она стояла между двух зеркал. Девушка зажженною лучиною очерчивает круг. Но лучинка не простая. Этой лучиной в сочельник был зажжен огонь. Дальше как обыч­но — девушка внимательно смотрит в зеркало, которое стоит перед нею (через свечи). Она должна увидеть своего жениха. Но жениха девушка увидит в особом ракурсе, он будет глядеть на девушку через плечо из заднего зеркала. Оглядываться ни в коем случае нельзя. И надо вовремя сказать "чур меня", а то могут быть нежелательные последствия.

В древних источниках описан и еще один вариант гадания на зеркалах. Берут два зеркала (вечером), желательно одина­ковые по размеру и достаточно большие и устанавливают их друг против друга. Освещают зеркала с помощью двух свеч с того и другого края. Удобно использовать стенное зеркало. Дру­гое зеркало надо взять в руки так, чтобы из направленных зеркал в стенном зеркале образовался длинный коридор, ос­вещенный огнем. Ясно, что зеркала должны быть не только чистыми, но и качественными (без пузырей и других изъя­нов). Когда зеркала установлены одно против другого и освещены свечами одинаковой высоты, то девушка (или кто-то другой) должна удалить из комнаты кошек, собак, птиц и вообще посторонних лиц. Может присутствовать только один или два ассистента. Но ассистенты не должны смотреть в зер­кало, не подходить к тому, кто гадает, и ни в коем случае не разговаривать.

Девушка, которая села гадать, должна смотреть в зеркало пристально и неподвижно. Взгляд она должна направить на конец зеркального коридора, который образуется от двух зер­кал, направленных друг против друга.

В этом гадании надо проявить терпение. Можно просидеть далеко заполночь и ничего не увидеть. Можно даже вздрем­нуть и во сне увидеть кое-что интересное. Но вообще говорят, что зеркало перед началом видения тускнеет. Свечи также те­ряют свой первоначальный свет. Если такое происходит, то надо быть начеку — скоро появится видение.

М. Забелин в книге "Русский народ" (1880г.) описал та­кой случай гадания с зеркалом. Приводим его описание дос­ловно:

"Приведем один случай, описанный покойным профес­сором Русской истории М.П. Погодиным, почерпнутый им из записок одной известной графини В.Д.Б., которая, в свою очередь, получила этот рассказ от Е.О.

В 1807 г. в обществе подруг Е.О. в доме помещика зашел разговор об опасностях и трудах близких сердцу отсутствую­щих, бывших в армии. Известий никаких в деревне. Между молодыми девушками зашла речь о гадании в зеркало: одни не верили, другие сомневались в способе гадания, а некото­рые верили, и одна из подруг обратилась к хозяйской дочери, чтобы та погадала в зеркало.

"Посмотри-ка, где теперь мой брат и что с ним теперь? — просила подруга.

Хозяйская дочь установила зеркала и села при известной обстановке, прочие подруги расположились поодаль...

Долго молча сидела гадальщица, и все было бесплодно, некоторым это стало надоедать, как вдруг она заговорила:

Вот, вот туман сходит со стекла, вот лесок, песчаный берег, река, большая быстрая река! Господи, сколько народу!

Все войска... лагерь, солдаты, пушки, кони на обоих берегах. Что это так суетятся у подошвы горы, на самом берегу? Ка­жется, все штабные тут... А, отчалила лодка с того берега. В ней маленького роста генерал сидит; вот плот по средине реки. Другая лодка причалила, смотри! Е.О. подошла и стала за сту­лом подруги: посмотрела в зеркало и увидела то же самое. Вот и другой генерал взошел на плот. Он повернулся... Государь! — вскричала хозяйская дочь и сама вскочила, пораженная удив­лением.

Это событие было 13 июня в день Тильзитского свидания двух императоров: Александра I и Наполеона I, о котором никто не думал, не гадал, а тем более эти молодые девушки".

Приглашение ужинать. Приглашают ужинать будущего жениха. Для этого накрывают для суженого стол, ставят два прибора, хлеб, соль ложки. Вилок и ножей не кладут. Около полуночи девушка, которая приглашает своего жениха, са­дится за стол одна. Она очерчивает круг и говорит: "Суже­ный, ряженый! Приходи ко мне ужинать". Точно в полночь должен явиться жених в том самом одеянии, в котором он должен быть при бракосочетании. Жених садится за стол.

Чтобы видение исчезло, девушка должна сказать "чур меня". Но для страховки, если зачурание не поможет или если гость засидится, то берут с собой петуха. В нужную минуту петуха надо "давнуть" и он запоет. Видение должно будет ис­чезнуть. Если видение вынет из карманов какой-либо предмет (ножик, портсигар и т.п.), а исчезнет скоропостижно, то пред­мет останется. Надо обратить внимание на то, что перед появ­лением видения слышится вой и свист ветра, а также чувству­ется серный или даже смрадный запах.

Гадание на полотенце. На ночь из окошечка вывешивают белое полотенце. При этом приговаривают: "суженый, ряже­ный, приди и утрися". Если вскоре после этого полотенце окажется влажным или мокрым, то в этот год девушка выйдет замуж. Если к утру полотенце останется сухим, то в этом году мечты девушки не сбудутся.

Гадание у бани. Это гадание в старину было в большом ходу. Бани всегда располагались на краю селений. Когда там банились девушки, то они (по отдельности) подходили к приоткрытой двери и, обнажив определенную женскую часть тела говорили под прикрытием сумрака ночи несвойственную для девушек и тем более девственниц фразу, в которой они пред­лагали домовому прикоснуться рукой к этой части тела. Если девушка почувствовала руку мохнатую, то у нее будет богатый жених, и она выйдет замуж в этом году. Если рука холодная и голая, то жених будет бедным. Если рука домового шершавая, то жених будет со скверным характером.

Гадание на петухе и курице. Связывают хвостами вместе петуха и курицу. Их сажают под решето и наблюдают, которая из птиц потянет за собой другую. Если потянет петух, то у девушки будет такой муж, который будет верховодить во всем и держать ее в ежовых рукавицах. Если курица потащит пету­ха, то жена будет властвовать над мужем.

Мостик. От веника собирают прутики. Их кладут сложен­ными в виде мостика под подушку. Это делает девушка. Ложась спать, она приговаривает: "Кто мой суженый, кто мой ряже­ный, тот переведет меня через мост". Во сне должен явиться суженый и перевести свою будущую жену через мост.

Пересол. Специально пересаливают пищу, которую едят перед сном. Затем, ложась спать, приговаривают: "Кто мой суженый, кто мой ряженый, тот пить мне подаст". Во сне по­явится суженый и напоит свою будущую жену.

Гребень. Кладут под голову гребень. При этом говорят: "Су­женый, ряженый, причеши мне голову..." Явится во сне и причешет.

Снег. Ложатся на снег навзничь. Остается фигура на снегу. Поутру идут смотреть, как она изменилась. Если след остался гладким, то будущий муж будет смирным и спокойным. Если эта фигура окажется иссеченной, то с мужем не повезет, он окажется драчливым и вздорным.

Карта. На ночь кладут бубнового или другого короля под изголовье. Загадывают на суженого-ряженого или на то лицо, которым девушка увлечена. Во сне все прояснится.

СВАДЕБНЫЕ ОБРЯДЫ И ОБЫЧАИ

Кажется, нет в мире ни одного более торжественного пир­шества, которое можно сравнить со свадебным обрядом, нача­лом и совершением брака, началом и венцом любви, о котором молодые головы поэтизируют за несколько лет прежде, избирая в своей фантазии подходящий идеал, пока не находят его.

Каждый народ имеет свои взгляды и обычаи на обряд бра­ка. Но как молодые мужчины, так и женщины у нас на Руси (из простонародья), несмотря на всю простоту их незатейливо­го быта жизни, понимают, что значит вечная связь, даруемая венцом: связь с лицом неузнанным, часто порочным, закон­ченная венцом — неразрывно до конца жизни того или другого. Все девушки это понимают ранее супружества, но рассчитыва­ют на брак как на лотерею, как известно, не всегда надежную.

Девушки иногда прибегают к гаданиям весьма неблагора­зумным; сироты в Радоницы ходят на могилки своих родителей прощаться и просить себе благословения на судьбу свою. Покров и Пятница Прасковея считаются покровительницами невест в простом народе. Невесты, заботясь о своей будущности и об хо­рошем житье-бытье (худого никто не желает), во время празд­ника Покрова молятся: "Батюшка Покрова, мою голову покрой!"

В разных регионах северной России свадебные обряды весь­ма разнообразны и многочисленны до того, что представляют вообще картины чрезвычайно живые вообще, и весьма раз­нообразные по своей характерности. Здесь представляется са­мая полная этнографическая картина с ее поверьями и обря­дами, и что главное, здесь-то и отсвечивается символ и та аллегория обрядов, которые уже потеряны в смысле народ­ном и существуют только по исполнению, как обычай.

Эта народная пиеса, ежедневно повторяемая, вообще ин­тересна, так как нигде она не характеризуется лучше всего, как в свадьбах; здесь вы слышите и видите жизнь и веселье, умилительные и трогающие душу черты из народного быта и те религиозные обычаи, с которыми слиты все эти обряды. Здесь сливается старое с новым, религиозное с народным, а печальное с веселым.

Обычай похищать девиц. Этот обычай, по словам Нестора, существовал у русских славян, так например: у радомичей, вятичей, северян: были игры межи селы, то есть между полей, а не между сел. Здесь во время игр, песен и плясок мужчины выбирали себе невест и уводили к себе в дома.

В воспоминание этого дохристианского обычая древней Руси у нас осталась древняя песня прососеяния, начинающа­яся так: "А мы просо сеяли, сеяли"... Древляне уводили к себе девиц, как в древности римляне сабинянок. Самое выражение "играть свадьбу" напоминает древние игры, чем начиналось приобретение невест.

Преследование обычаев духовенством. Во время свадеб в старину всегда присутствовали глумотворцы (шутники), органники, гусельники (гусляры). Обычай этот существует и поныне; не раз церковь восставала против таких порядков, которые суть прямо следы язычества, и хотела отделить все обычаи пред венчанием и по венчании, но этого было нельзя искоренить, так как самый акт, основанный в своем буду­щем на любви и согласии, на семейном счастьи вызывал веселье.

Кроме языческой стихии, оставшейся в свадебных обря­дах, сюда же вошли обычаи и от других народов во времена позднейшие.

Покупка девиц. Геродот упоминает о древнем обычае ено­тов, пришедших из Иллирии. Здесь, говорит этот историк, в известное время девушки, достигшие совершеннолетия, схо­дились, в сопровождении своих родителей, в одно место, туда же стекались молодые люди и вообще мужчины и покупали девиц. Не отсюда ли и мы заимствовали до сих пор существу­ющий обряд покупать невест или выкупать, причем жених дарит девушек?

Снимание сапога. В русском коренном обычае водилось и посейчас местами водится, что новобрачная должна разувать своего супруга. Этот обычай в древности, вообще говоря, изоб­ражал покорность, рабское отношение, даже унижение (кто же снимает другому сапоги, если не человек вполне подчи­нившийся). Из истории мы знаем, что этот обычай был даже во времена Владимира и то, что дочь Полоцкаго князя не за­хотела его разуть.

В Германии во времена Лютера был тот же обычай, чтобы в первую ночь брака снимала молодая супруга сапог и клала его на небо постели (в изголовье) как знак господства супру­га над женою, мужчины над женщиной (порабощенной).

Омарий и Гербенштейн говорят о том, что в их пребыва­ние в Москве даже на княжеских и боярских браках совер­шался обычай разувания и троекратное ударение плеткою, которую вместе с гостинцем клали в ларчик. Обряд этот про­должался в Литве до Ягеллона и доныне сохраняется в кресть­янском быту.

Куничное на свадьбе. В старых свадебных обычаях упомина­ется должно быть тоже какое-нибудь языческое предание. Ку­ница в свадебных обычаях есть памятник норманских народов. Если сказать куна, кона (kona, kuno), что значит — женщина, это высказывается по истории, сбор новобрачных крестьян и вообще — простолюдинов. Куница, как мы увидим, осталась существенной единицей в наших простонародных песнях сва­дебного характера. В южно-русских песнях невеста уподобля­ется иногда черной кунице, а жених — черну соболю.

Мы должны припомнить из истории, что в России до вве­дения монеты металлической предметом денег были преиму­щественно меха; отсюда возникают слова: куна, пол-куны, пол ушка (полушка, медная мелкая монета). Если впослед­ствии явился металлический чекан, то, разумеется, была вос­произведена и сравнительная оценка и, как должно думать, нарицание счета удержалось то же, которое существовало при кожаных деньгах.

Отсюда возникает сравнение молодых людей то с куни­цей, то с соболем как оценка достоинств, и сейчас у нас существует поговорка: "взглянет — рублем подарит ".

Было известно не в одной России, но во всей Европе, девичье куничное, свадебная куница — выражение, согласовав­шееся с значением окупа за невесту, выражение, равняюще­еся смыслу крепостного права и порабощения женщины. Что существует и по сейчас в некоторых губерниях России.

Свадебные птицы. Еще в язычестве у литовцев в первый день бракосочетания муж раздирал принесенную ему на по­стель жареную куропатку, часть которой давал есть своей суп­руге. У немцев в средние века давали новобрачным жареную курицу, которая называлась: брачною или любовною. Жаре­ную курицу (куря вечерняя) в первый день подносили ново­брачным и в России, как то видно из описания старинных свадеб XV столетия. В Москве и по сие время дарят молодых парой живых гусей в ленточках, а даже иногда и лебедей, а в старину на столах княжеских молодым подавали жареных ле­бедей. Есть поверье в народе, что только и можно есть лебедей новобрачным.

Головной убор новобрачной. Известно, что в России ново­брачной надевают на голову кокошник, кокуй или кику, рас­плетают косу на двое, с известными при этом песнями. Обы­чай этот, по видимому, перенят у татар, как думают Плено Карпин и Вруина; но Грим говорит, что и у немцев было обыкновение: у новобрачной не распускать волос, а связывать их на голове и прикрывать чепцом. Тертулиан говорит, что у язычников было обыкновение женщинам являться покрыты­ми, у евреев — тот же обычай, у русских фата изображает, и до днесь, символ стыдливости и скромности. Поэтому можно заключить, что все наши старинные обряды, отчасти исчез­нувшие, отчасти существующие и поныне, не имеют полного характера новости, или своеобразности, но скорее заимство­вало путем влияния от других народов.

Баня, меха и солома брачной ночи. К числу народных обыча­ев, существовавших даже в царских и боярских домах, принад­лежали: мытье в бане накануне свадьбы и после ея, также по­стилка ржаных снопов вместо постели и усаживание молодых на меха. Мытье в бане выражало чистоту брачнаго ложа и вообще чистоплотность, спанье на снопах — прибыток в доме, а на ме­хах сидение — богатство. Таковые обычаи существуют и поныне.

Вскрывание молодых. Со введением некоторых европейс­ких обычаев Петром Первым многие старинные обычаи были воспрещены и между прочим вскрывание молодых запрещено указом. Петр Первый старинную свадьбу с ее причудами об­ратил в шутку, что видно из свадьбы папы и шута Шанскаго.

Предосторожности и приметы свадебные. Свадьбы обык­новенно чаще всего бывают или о святках или близ Семика. Так, по крайней мере, объясняется Красная горка по весне и рождественские праздники (купальские гадания). Нужно за­метить, что все свадебные обряды сопровождались да и по­сейчас сопровождаются различного рода предосторожностя­ми от лихого глаза или от лихого человека. Мы найдем место поговорить от этом впоследствии, а сейчас скажем, что опи­сания могли быть и справедливыми при том складе дела и при том воззрении на предмет, в каком он находится.

Свадебные песни в отношении их значения. Кто не знает, кто не слыхал свадебных песен? Кто не понимает их значе­ния? Все это очень просто до наивности. У римлян девицы пели песни до полуночи у спальни новобрачных. А у русских весь свадебный обряд сопровождается песнопением, как то видно из величаний и песней во время сговора, девичника и т. п.

В характере этих песен вообще высказывается приготов­ление к обязанностям жены и хозяйки, изображение замуж­ней жизни; иногда выражение тоски девичей при воспомина­нии о том, как волей-неволей она должна оставить дом роди­телей. Вообще так называемые "свадебные песни" содержат в себе отметки старинных обычаев, а в некоторых припевах упо­минаются Ладо, Тур и Леля как Славянские боги любви и радостей. В них встречаются: синее море, горюч камень, тере­ма и светлицы, скатерти браныя, караваи, перепечи, сахар­ные явства, гривны и проч. — и тем указывают на свое ста­ринное происхождение.

Суженый. Происхождение этого слова надобно произво­дить от "судьбы", которая посылает невесте жениха. Самое слово "невеста" (означает неизвестная, неведомая) указыва­ет уже на тот русский обычай, когда девушку жених мог ви­деть только после венца, в качестве новобрачной, точно так же и невеста своего суженого, так как оба молодые сочета­лись браком по воле не своей, а родительской. Отсюда понят­но, что называя в старину венчание " Судом Божиим ", видели в этом обряде заведомо сочетание молодых людей на веки, до могилы, возлагая свои надежды на Бога, который Сам в этом случае присуждает им брачный венец.

Свадебное причитание, голосование. Есть суеверие, что будто бы невесте необходимо в девичнике и перед свадьбой пла­кать, основываясь на старинной поговорке: "Не плачешь за столом, будешь плакать за столбом ".

В некоторых местностях и по сие время существуют при­читания или голосования, так например, по словам профес­сора Снегирева, в Верховолжском посаде. Сватаньем невеста, накрытая фатою, среди подруг-девиц садится на возвышен­ное место с искусною причитальщицей и начинает причитать, то есть говорить наивным голосом приличное слово или при­вет отцу и матери, братьям, сестрам и всем родственникам, прощается со своим домом, и если ее выдают на чужбину, то и с подругами.

Свадьба с трубами. На свадьбах русских царей и важных бояр кроме песен играли в трубы зурны, как то известно из описания свадеб в XVII веке. Подобные свадьбы так и называ­лись свадьбы с трубами. Царь Алексей Михайлович, во время бракосочетания своего с Натальей Кирилловною, велел вме­сто труб и органов петь своим государевым певчим, дьякам, всем станицам попеременно строчные и демественные боль­шие стихи из праздников и триодей хорошие стихи со всяким благочинием. Совершением церковного обряда отончились песни и главные обряды свадьбы.

Деревенские обычаи. Из всех лиц, участвовавших в свадь­бе, самым деятельным лицом по возложенной на него обя­занности это — дружко. Он распоряжается всем, что только принадлежит свадьбе и свойственным свадьбе обычаям. Каж­дая местность имеет свои особенности и оттенки и дружке (шаферу) эти обычаи должны быть известны как свои пять пальцев; он должен быть и знаток в обычаях, и песенник и весельчак, и плясун, вообще ловок, смышлен, а также и не дурен собою и в обращении.

Вот как описывают свадебный обряд, записанный в селе Бурщев на Волге в Нерехотском уезде Костромской губернии.

Когда все готово, дружко едет ко всем родным и знако­мым с той и другой стороны бракосочетающихся и от имени жениха и невесты зовет всех в гости, приветствуя при этом обычным рифмованным наговором:

Бью челом бачко... (имя отчество).

Бью челом мачка... (имя отчество).

К новобрачному князю,

К молодой княгине, Хлеба кушати.

Когда дружко объедет всех и приготовит весь поезд со стороны жениха к невесте собранный, то первоначально об­ращается к отцу и матери, говоря:

Еста! сватушка коренной и сваханька коренная,

Вы сродников созывали,

Харобрый поезд собирали,

Новобрачнаго князя снаряжали,

В цветно платье одевали,

За столы дубовые сажали:

За столами за дубовыми,

Сидят гости собранные,

Пьют, прохлаждаются,

Храбрым поступом похваляются:

У тебя де, сватушка, на дворах на широких

Стоят кони запряженные,

Во дороженьку припасенные,

Стоят кони поминаются,

С широка двора порываются,

Новобрачнаго князя дожидаются.

Новобрачный князь собирается,

Во цветно платье наряжается,

Стоит на резвых ногах,

Просит родительскаго благословения:

Благословите, сватушко, свое дитя,

Из места стать,

Святым помолиться!

Благословляйте!

Из за столов идти из за дубовых,

Из за скатертей из за браных,

Из за ествицев из за сахарных,

Из за питьецов из за медвяных,

Через порог переступить,

По мосту по колоновому,

По лестнице по брусчатовой,

Широким двором идти,

Ко добру коню придти,

На добра коня садиться,

С широка двора съезжат,

Гладкой улицей проезжать,

В чисто поле выезжать;

По лугам ехать по зеленым.

По цветам по лазоревым

Цветки разцветали,

Поднебесный пташки распевали,

Новобрачнаго князя увеселяли;

Едет де наш новобрачный князь

По свою новобрачну княгиню,

Сужену взять, ряжену взять,

По Божьему велению —

По царскому уложенью

По господскому приказанью

По мирскому приговору.

Благословляйте!

Дружко, покончив эту стихотворную речь, обращается к гостям:

Еста добрые люди!

Гости полюбовные!

Званые и незваные!

Усатые и бородатые!

Холостые не женатые!

У воров приворотнички!

У дверей притворнички!

По полу ходючи,

По середь стоючи,

Из куга по лавке,

По кривой, по скамейки!

Благословляйте!

Потом, увидя молодых женщин, говорит им:

Молоды молодки!

Хорошия походки,

Куньи шубы,

Соболиные пухи,

С поволоками глаза,

С помали голова.

Золоты кокошки,

Серебряны сережки,

Дочери отецки,

Жены молодецки!

Благословляйте!

После сего дружко, встав, приветствует девиц:

Красныя девицы!

Пирожныя мастерицы.

Чесаныя головы,

Обутьм голени

Криночныя блудницы

Сметанку снимали,

Кокурки месили

Под застрех хоронили.

Пастушков дарили.

Благословляйте!

Наконец дружко обращается к малым ребятам, говорит:

Еста! малые ребята Свиные!..

Кривые желудки,

Жимолостныя ноги

Броховичныя рожи,

Благословляйте!

Потом дружко едет с женихом к невесте. Не доехав до селения, в котором живет она, оставляет поезд в поле, а сам с поддружием приезжает на двор к свату. Сват встречает их с пивом в руках, дружко, приняв пиво, говорит такого рода прибаутку:

Еста! сватушка коренной.

Я иду сам — третий с ковшом.

Резвы ноги с подходом,

Белы руки с подносом,

Ковшик с питьем, Голова с челобитьем;

Ковшик тебе принять да пить,

После того здоровью быть

В ручки, в ножки,

В буйну голову,

В ретиво сердечко.

Ковшик прими и вкушай,

А меня там в горница

Выслушай!

Затем, входя в горницу, дружко говорит:

Еста! сватушка и свахонька коренные,

Нам сват и сваха приказали про вас распросить.

Про свое разсказать:

Наш сват и сваха добры и здоровы

По сяков день и по сяков час.

Как вас Бог несет?

Потом дружко присядет на несколько минут за стол. Встав­ши, берет пиво и потчует свата, повторяя сказанный пред сим приговор и прибавя к нему просьбу, чтобы поскорее со­брать невесту. После сего, по соизволению отца, сажает неве­сту за стол и, поднося свату пива, просит, чтобы он дал неве­сте стража. Этот страж сидит близ невесты до самого приезда жениха. Коль скоро такое распоряжение исполнилось, дружко говорит:

Еста! сватушка, я дружка с поддружьем

Приехал к тебе на широкий двор,

Широки дворы осматривал,

Новы стойницы опрастывал,

Доброго коня в путь поворачивал,

За точеные столбы привязывал.

Ваша милость встречали,

В нову горницу звали.

Я ходил в нову горницу,

Богу помолился, с вашей милостью поклонился,

Ваша милость встречали,

За дубовые столы сажали,

Посидел, погостил,

Что надо себе получил.

Новобрачну княгиню за стол посадил.

Не так просто уезжал,

А сторожа оставлял,

Богу помолился,

С вашей милостью простился,

Из новы горницы выходил.

На новой двор выступал,

К добру коню приходил,

На добра коня садился,

С широка двора съезжал,

Широкия улицы проезжал.

В чисто поле заезжал,

Храбрый поезд свой искал,

Мой храбрый поезд

Стоит в чистом поле за далече,

За темными лесами,

За зелеными лугами,

За черными грязями,

За быстрыми реками,

Под ходячими облаками.

Под чистыми звездами,

Под красным солнышком.

Под светлым месяцем,

Под лебединым крылышком,

Под полотняным шатерком.

Пьют, едят из чаши медвяной,

И хваля, про свата выспрашивают:

Если-ста дворы широкие?

На дворах столбы точеные?

Кольца золоченыя?

Ясли крашеные?

Ковры шелковые?

Ну, сватушка! у меня едет велик поезд.

Сто вершников

Пятьдесят толешников...

А рюмочку поднесешь, так и убавлю; а другую подне­сешь, так и вполовину убавлю; а третью поднесешь, так и сам по себе приеду.

Сват приветствует, говоря, что он всех рад принять. Пос­ле сего, отправив дружка за женихом, привозит его к невесте. Сват встречает, сажает за стол. После дружка вставши, гово­рит тоже какой-нибудь соответствующий приговор, располо­женный стихами, как например:

Еста, сватушка, коренной!

И сватушка коренная!

Благословляйте новобрачнова князя —

С новобрачной княгиней.

Из места встать,

Богу помолиться,

Добрым людям поклониться,

У отца и матери благословиться,

Из-за столов идти из-за дубовых,

Из-за скатертей из-за браных,

Из-за ествецев медвяных.

По горенки итги по новой,

Чрез порог переступить,

По мосту по калиновому,

По лесенке по брусчатой,

Широким двором идти,

К добрым коням придти,

На добрых коней садиться,

С широка двора съезжать,

Гладкой улицей приезжать.

Ехать по чистым полям.

По зеленым по лугам,

По лазоревым цветам;

Цветки расцветали.

Поднебесный пташки распевали.

Новобрачных увеселяли,

Едет новобрачный князь,

С новобрачной княгиней,

Ко венчанию:

Под венцом стоять,

Закон Божий принять,

Суженую взять,

Ряженую взять,

По Божью повелению.

По Царскому уложению,

По господскому приказанию,

По мирскому приговору

Благословляйте!

Те же наговоры или песни повторяет дружка пред каж­дым лицом прежде, чем должно ехать к невесте. Когда же воз­вратятся от венчанья в дом, посидев за столом и кончив его, дружко встает и говорит:

Еста, сватушка коренной

И свахонька коренная!

Благословляйте своих детей

На подклеть идти,

Под шубой спать,

Под куньей спать,

Кунью шубу в ногах топтать

Здоровенько спать,

Веселенько встать.

Потом, приветствовав всех гостей и близких, дружко окан­чивает всю церемонию свадебного обряда.

Пермские свадьбы. Пермяки женят сыновей очень рано. "Едва минет зонк, то есть когда парню будет восемнадцать лет, то уже отец и мать помышляют о том, чтобы дать ему помощницу. Поэтому редко пермяк достигает 25 лет в холос­том состоянии и разве от того, что живет в крайней бедности, в сиротстве, или уже слишком некрасив собою. Ранняя же­нитьба — непременный произвол родителей и желание иметь в доме работницу, а иногда удержать шалуна сына от проти­возаконных шалостей.

Сватовство пермяков. Пермякам свадьба представляет сложность в разного рода предварительных операциях; нужно испросить дозволения у своего начальства и у приходского священника, когда отец приискивает своему сыну невесту. Подобного рода свадьба всегда решается без участия жениха, стало быть, по старинному обычаю, и ограничивается только советом родственников и близких знакомых, с которыми и совершается совет и судьба будущего благосостояния ближай­шего их родственника.

Случается, что жених узнает свою суженую только на ру­кобитье, а иногда и в день свадьбы; редко случается, чтобы молодой пермяк сам подговаривал себе невесту. Отец жениха сам подговаривает себе девушку с богатым приданым, при­чем ищет характера и благонравия в подмеченной им девице.

После окончательного решения, какую девушку сватать, начинается самое сватовство (корасем). Это дело всегда при­надлежит старшему в семействе или, за неимением, крестно­му отцу, а то и одному из старших родственников и вообще человеку, опытному в подобных делах.

Принявший на себя обязанность свата наряжается в праз­дничное платье и едет в дом невесты, летом верхом, а зимой в санях, и непременно покрытых рогожей.

Сват, или по пермяцки сватовщик, при входе в дом отворя­ет двери избы в три приема. Сначала, отворив немного, снова затворяет дверь наглухо, потом отворяет вторично и опять тот­час затворяет, наконец, в третий раз уже отворяет дверь совсем.

Во время входа в избу, перенеся через порог правую ногу, сват пристукивает о порог пятой и потом уже ступает на пол комнаты. Это пристукивание, по суеверному понятию пермя­ков, нужно для успеха дела. Выйдя из-под полатей, которые, как обыкновенно, высятся близ входа, сват молится Богу, став под матицу, молча кланяется хозяевам и садится на лав­ку и до тех пор молчит, пока хозяин не спросит его о причине прихода, и тут уже в ответ на вопрос его начинает по-русски либо по-пермяцки говорить о деле, предлагает жениха, кото­рого, как и водится, расхваливает донельзя. Отец или мать на эти слова отговариваются сколько могут тем, что и девка мо­лода, и выдать рано, пусть поробит дома и пр.

— Коли-нибудь отдавать жо; девка родилась — век дер­жать не будешь... Жених нашелся стоюший, лучше не найдется; у него всякой скот, пакота (пашня) добра, хлеб из сусека не выводитца.

— Да она не приготовила иишго ни подарков, ни лопоти (верхней одежды), нет у нее ни каптана, ни сарапана.

— Для че нам каптан, для че сарапан?.. Нам нужна коро-ша работнича.

—  Как же, без каптана нельзя; год, другой понаровим, все же зделам; сево годы (в этот год) нам не год отдавать.

Так начинается первое сватовство, почин делу. Но если отец невесты окончательно почему-либо не захочет отдавать невесты, то говорит свату: У меня нет невесты; исши ее в другом доме, а ко мне с этим делом (сватаньем) не приходи. А если хошь, прикоди за просто за бражкой.

Вообще отец невесты на первых порах бывает в ответах уклончив, и свату нужно не один раз приехать, как говорит­ся, с добрым словом, чтобы получить окончательное согласие и согласиться с отцом насчет рукобитья и сговора.

Если же невеста не желает выдти за предложенного же­ниха, то отец отказывает во второй или третий раз.

Замечательно, что сватов не угощают у невесты, несмот­ря на то, что сваты сидят там от 3 до 5 часов.

Пермячки редко сохраняют девство, но женихи на это не обращают особенного внимания и не обегают, а напротив, берут с охотою и даже беременных, рассчитывая, что мирен, скоро работник будет. Рассказывают и такие вещи, что отцы основали такое убеждение: в семье, считая дочерей своих не­винными, оскорбляются сватовством, бранят и даже выгоня­ют сватов, иногда даже колотят, говоря: "Что раз дичь моя пенна?" то есть виновная (от слова пеня, вина).

В день, назначенный для рукобитья, сватовщик берет у жениха вина, пива, рыбный пирог и с этими дарами является в дом невесты, в сопровождении одного из родственников или родственницы. Но сам жених редко бывает на рукобитье и входит в дом только по желанию невесты.

И тут уже, после полного изъявления согласия, в день, на­значенный для рукобитья, отец притворно отнекивается. И только родственники невесты напоминают ему о данном слове, застав­ляют тем как будто удержаться от отказа и дать согласие.

Тут сват ставит с вином посуду кроме одной, которую оставляют на нужды невесты! Отец ея приказывает зажечь свечу пред иконою и принести хлеб и соль на стол. Затем все в избе молятся с минуту времени. Затем отец заходит за стол, к сто­лу, подходит сватовщик и берутся правыми руками и прого­ворив: "Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас" сватовщик говорит отцу:

"Смотри сват, ней — мей другаго слова! попятишься — отдашь безчестие, я отступлюсь — я плачу".

С одной стороны товарищ сватовщика, а с другой — мать невесты, разнимают руки; это служит как бы поручительством в том, что между сватами дело начато и утверждено при сви­детелях.

После того сват угощает всех присутствующих водкою; а отец, выйдя из за стола, просит садиться. Потом появляется нарядная невеста и обносит всех водкою, принесенною на нужды сватом и дарит всех подарками: преимущественно своего руко­делья, и не дорогими. А гости отдаривают за то деньгами. Если тут присутствует жених, то он тоже получает подарок.

После даров сватовщика и сопровождающего (или сопро­вождающую) его угощают нарочно приготовленным для них праздничным обедом, состоящим преимущественно из рыб­ного пирога, студени, щей, двух трех жарких, иногда меда. Во время обеда угощают всех, безразлично званых и незваных, пивом и вином, привезенным сватом, причем напитков не жалеют, а богатый отец невесты иногда расходится до того, что и своим вином угощает. Разъезжаются уже поздно ночью.

Когда на рукобитье бывает жених, то во время даров и столоватя соблюдаются обрядности, поются песни, так же, как и в день свадьбы.

Это рукобитье у пермяков заменяет просватанье. С начала его, по день пирожнаго стола включительно, в домах жениха и невесты никому не дают денег взаймы и даже вещей и пред­метов, и невеста считается просватанною. Начиная с этого дня в дом приглашается вытница (плакальщица, причиталь­щица) и подруги.

Вытница — лицо очень важное в свадебном деле. Обыкно­венно в эту должность идут: или старые девушки или замужние женщины, хорошо знающие петь свадебные песни и ру­ководить хором девушек, разумеется, она должна обладать при­ятным голосом и манерою петь.

Вытницей она называется не потому, что сама плачет, а потому, что во время ея пения невеста "воет", то есть плачет.

Хорошие вытницы очень редки, и потому у пермяков они в большом уважении.

В течение времени, начиная с рукобитья до венца, как вытница так и девушки, если не постоянно, то все таки и не редко, посещают невесту и помогают ей приготовлять подар­ки, — как невесте, так и самой родне жениха.

В первые дни после рукобитья все родственники, начиная с сторонних и ближних, приглашают поочередно невесту с вытницею и с подругами к себе в гости, для чего присылается так называемый "зватый ". Невеста угощает этого зватого ви­ном и дарит его тельником (крестом) и двумя поясками. Для выхода в гости она одевается по-праздничному и вплетает в косу разноцветные ленточки. Став среди избы с подругами и запевалой (вытницей), они поют песню отцу, в которой ис­прашивают его благословения в дорогу, куда они приглаша­ются, причем невеста кланяется отцу в ноги. Отец дает благо­словение и затем тоже — с приличными изменениями песня обращается к матери и к другим старшим в доме.

Получив от всех благословение, невеста отправляется в гости в сопровождении всех своих подруг, если близко — то пешком, а если далеко и зимою — в санях, а летом — верхом. При этом подруги берут с собой сиденье невесты — войлок и подушку и дорогой распевают разные проголос­ные песни.

Если невеста едет к тетке, то подойдя к переднему крыль­цу, девушки ее сопровождающие стелют войлок перед изб-ныя двери и, ставши на него вместе с невестой, поют:

Не хотела ты, матушка,

На мосту меня заморозить.

Прищипало мои ноженьки резвыя

К мосту, да к калиновому;

Прищипало мои ручки белыя

Ко скобе да ко железною.

Тетка между тем, постлавши в избе к порогу войлок, вы­ходит в сени с туясом теплой браги для невесты и сопровож­дающих ее подруг. Невеста при этом падает тетке в ноги, а девушки поют краткую песню о кручине невесты, что она в последний, хоть и не в первый раз к ней приходит. Мысль песни понятна — выражает тоску о девической жизни.

Поднесенную брагу, разумеется, пьют все; войлок и по­душку вносят в избу. Молятся, кланяются, с женским полом целуются и садятся. Хозяйка с своей стороны дорогих гостей угощает брагой, пивом, вином, пельменями и другими куша­ньями. В холодное время, чтобы скорее разогреть невесту, под­носят ей теплое пиво с перцем. Коль скоро девицы будут уго­щены всем до сыта, то они поют песню, в которой от лица невесты славят тетку, благодарят за угощение и выхваляют ея кушанья до нельзя, и не только одной тетки, но каждому по­рознь члену в доме. За это чествование каждый в доме дарит невесту деньгами от 1 копейки даже до 20 копеек, кроме тет­ки, которая дарит невесту шамшурою.

Затем поются песни разного рода, и тетка получает от не­весты холст на рукава, тельник и два пояска, а хозяин — порты или опояску с тельником и двумя поясками и другие предметы. Все дело в том, что вся пиеса посещения тетки или даже других родственников состояла в прославлении песнями.

В один из последних дней перед свадьбою отец жениха, или за смертью отца старый и ближний его родственник — сватовщик приезжает в дом невесты условиться о дне свадь­бы, что значит по-пермяцки — держать совет.

Он опять привозит с собою вина, пива, рыбный пирог и челпан, завернутые в платок и обвитые тельником и двумя поясками. Вино поступает к отцу, а пирог с платком, тельни­ком и поясками — матери невесты. За эти подарки мать посы­лает такие же гостинцы от лица невесты к жениху. Невеста угощает дорогого гостя вином, которое получила при рукоби­тье, а также пивом, брагой и обедом.

За день или за два до свадьбы отец жениха совещается с семьей, кого поставить в поезжане и особливо в вежливцы.

Поезд составляется таким образом: крестный отец, стар­ший брат или дядья жениха — тысяцкие или бояре. Крестная мать, или старуха тетка, замужняя сестра в — свахи. Младшие братья и знакомые жениха — в дружки и подружки; а какой-нибудь колдун, знахарь — в вежливцы. "Присутствие колдуна или вежливца, по мнению пермяков, отвращает от поезда великой злой умысел или злаго врага" и т. п.

В это время суеверные пермяки особенно опасаются, не оборотил бы кто свадебжан — в зверей или птиц. Поэтому веж-ливец должен быть силен в колдовстве; оттого людей, годных для этой должности, весьма мало, и вежливей становится чрезвычайно важным лицом на свадьбе — его почитают боль­ше всех поезжан.

Избранные в поезд приглашаются накануне свадьбы в дом жениха. Приглашение это делается со стороны отца, брата или дяди жениха, получающих по этому случаю название "зва-тых".

Каждому приглашаемому "зватый " привозит в подарок челпан хлеба и кусок говядины, но чаще сырую баранью ло­патку. В то же время своего рода приготовления происходят в доме невесты.

В последний день перед свадьбой (в девишник) невесте расплетают косу и водят ее в нарочно истопленную баню, а перед тем как ее вести, поют песни, испрашивая родительс­кого благословения и тоже благословения братьев, сестер и всех других членов семейства.

При всем этом невеста кланяется всем в ноги безразлич­но, начиная со старших.

В баню отправляются с песнями, точно так же, как и возвращаясь из бани. При встрече мать возвращающихся из бани невесту и подруг потчует брагою и благословляет сло­вом, а затем следует ужин, после которого девушки опять поют благодарственную песню от имени невесты, и, выйдя из за стола и став среди избы, все поют с невестою опять песню, содержание которой заключает в себе просьбу к отцу о даро­вании благословения на житье в дальней сторонушке. Отец благословляет дочь; она при этом дарит ему что-нибудь из белья с новым приговором, а затем всем родным в доме. Эту песню повторяют матери, дядьям, теткам, братьям, сестрам и другим взрослым домочадцам, а затем невеста делает всем подарки. Когда же песня кончается, невеста кланяется в ноги вытнице и дарит ее холстом или рукавами.

Вслед за этим девушки садят невесту на лавку и в после­дний раз заплетают ей косу с ленточками, сопровождая это припевами, сообразными времени.

Потом, с одной или с двумя подругами, невеста ложится за стол на лавку, противоположную дверям, к которой на этот раз приставляется скамейка; прочие девушки, если они одной деревни с невестой, уходят домой, — если же дальние, то ложатся на пол и на полати.

Между тем у жениха накануне свадьбы в избе моют пол и застилают его соломой с тем понятием, чтобы молодой не бедно жил с женой и не "голо", а богато, или, по народному выражению, "толсто". По вечеру жених ходит в баню, впро­чем, без всяких обрядностей.

В день свадьбы, лишь только проснется невеста, как де­вушки опять начинают от лица невесты петь песню, в кото­рой говорится, что: "будто бы постель невесты уплыла по синю морю, что она не могла ее поймать, а что поймал ее один удалый добрый молодец и положил на свою кроватушку". А потом поют девицы, каждому из членов семейства невесты, тоже от ее имени, где высказывается сожаление, что не она им стлала постель в горе и кручинушке, и сомневаются, хоро­шо ли спали-ночевали тот или другой член семейства. Затем невеста встает и опять просит благословения умываться, сна­ряжаться, под золотым венцом стояти, закон Божий прияти, с чуже-чуженином, и опять падает в ноги отцу и матери, ко­торые, по обыкновению, опять благословляют невесту слова­ми: "Бог благословит!" После того невеста вместе с девушка­ми спускается в подполицу — в голбец — одеваться. Сначала она умывается с мылом, потом она надевает чистую рубаш­ку, новую и лучшую с белыми рукавами, китайник, на плечи шаль или ситцевый платок, на голову — ленту и сверху фату, на ноги чулки и коты. Но прежде всего этого, по народному суеверью, опоясывается по голому телу лыком, под пазуху правой руки кладет понемногу льна, шерсти, мыла и на грудь три кренделя или три пряничка. По мнению пермяков, лыко — защита от колдунов и уроков припадков; лен, шерсть и мыло выражают желание молодой носить всегда льняную и шерстя­ную одежду и ходить чисто и богато; кренделями "выражает­ся" та мысль, чтобы у мужа никогда не переводился хлеб и сытая жизнь. Таким образом, одевши невесту, девушки вмес­те с нею поют выходя из подполицы песню, где от лица неве­сты выражают сребра и здоровья Царю и Царице и его малым детушкам, а потом родимым отцу и матери, потом за себя молодешеньку с желанием счастьица великого; при этом на самом деле кладут по земному поклону пред образами.

Окончив это моление, девушки с невестою садятся на лавки и поют:

Наглядись-ка родимый батюшка

 На меня, на молодешеньку.

Хорошо ли я снарядилась

По Божьи в церковь ехати.

Под златой венец ставати,

Закон Божий приняти

Со чужим-то со чуженином?

Эту песню повторяют матери, родным братьям и сест­рам, а также и присутствующим родственникам. Затем про­должают:

Я тебе, батюшка,

Бью челом, низко кланяюсь.

Я была у тебя, батюшка,

Малым-то малешенька,

Возле лавочки ходила,

Со по стульчикам бегала,

Брал ты меня, батюшка,

На свои ручки белыя:

Поднимал ты меня, батюшка,

Выше буйной головушки;

Говорил ты мне, батюшка:

"Не отдам я тебя, мила дочь,

Ни за князя, ни за боярина;

Посажу я тебя, мила дочь,

Во сады, во зеленые;

Обтыню я тебя, мила дочь,

Тынинами железными;

Покрою тебя, мила дочь,

Камкою трубчатою;

Осыплю тебя, мила дочь,

Мелким частым жемчугом".

Вот сижу я у тебя, батюшка,

Во кути, за занавесей:

Обтынил ты меня, батюшка,

Кумушками да подружками:

Покрыл ты меня, батюшка,

Тоскою да кручинушкой;

Обсыпал ты меня, батюшка,

Слезами, да горючими.            

В продолжение этой песни невеста плачет не шутя. По окон­чании этой песни девушки расплетают невесте косу и вновь поют песню, где говорится, между прочим, о том, что неве­сту берет раздумье: "Кому оставить свою русу косу и девичью красоту?". Оставить ли родимому батюшке, — тот пропьет все это во царевом кабаке за едину чарочку, оставить ли родимой матушке, — та охоча ходити и гуляти; а потому обронит в чер­ную грязь, и, наконец, решается оставить русу косу в церкви Божией, за престолом Богородицы, где ей будет "место и местичко, и житье и красованьицо ".

После такой песни начинается ожидание жениха с поез­дом. Поезжане приезжают к жениху, смотря по времени года, верхом, в санях или на телегах и всегда с большим звоном. К приезду поезжан жених бывает уже одет. Белье его бывает бе­лое, зипун черный и сапоги. В первый сапог жених кладет ко­пейки три медных, и всегда полушками. Ко времени отпуска жениха мать или старшая в доме родственница приносят на стол, накрытый скатертью, челпан хлеба, назначенный для благословения жениха, соль, пиво и брагу и зажигает пред иконами свечи. Жених молится, кланяется отцу и матери в ноги, испрашивая благословения, и, прочитав Иисусову мо­литву, становится за стол, к которому с той же молитвой подходят все поезжане и отдают, один за другим, жениху чрез стол обеими руками принесенные подарки или гостинцы. Они состоят из печеной лопатки или куска сырой свинины, и все­гда на хлеб, причем, каждый говорит: "Прими-ко князь мо­лодой, дорогие подарки", и сопровождает, молитвой: "Гос­поди Иисусе Христе" и прочее. На это жених отвечает каждому: "аминь — твоей молитве", затем принимает тоже обеими ру­ками гостинцы, кладет их сначала на голову, потом на стол и потчует каждого поезжанина пивом и брагой, редко вином, творя Иисусову молитву и приговаривая: "Пей-ка на здоровье (такой-то). На это, конечно, отзывается каждый поезжанин, к которому обращается жених, словом: "Аминь — твоей мо­литве" и, приняв стакан, кланяется жениху, приговаривая: "Дай тебе, Господи, долги века, счастье великое, жить да быть, да счастья нажить, скота, живота, хлеба-соли, княгиню-мо­лодицу получите, с княгиней в церковь ехати, под златыми венцами стояти, закон Божий принята!", и затем каждый уго­щаемый пьет. Мать или старшая родственница жениха уносит со стола гостинцы в куть.

По приглашению хозяина все поезжане, долженствую­щие его сопровождать, садятся за стол и по обе стороны же­ниха. Тысяцкий справа, а слева сваха, впрочем, это зависит от расположения избы, но вообще свахам дают одно из мест с краю стола, поближе к кути. Жених во все время сидит или на войлоке, или на подушке. Прежде чем отправить жениха с поезжанами к невесте, поезжан угощают рыбным пирогом, затем ухою, в скоромные дни — бараньей лопаткою, а после всего, как знак окончания закуски — приносят каравай. Что касается до жениха, то он по обычаю в это время ничего не ест, хотя поезжане услаждают во время закуски то пивом, то брагой. После закуски поезжане приготовляются к невесте, причем дружко, опять-таки благословясь, говорит: "Садитесь отец на отцово, мать на материно". По его предложению ро­дители жениха заходят за стол тоже с молитвой, и дружко начинает, благословясь, говорить:

"Отец родимый! мать родимая! у вас в дому, во светлой светлице, во новой горнице, за новым столом, за скатертью шитой-браною, князь молодой сидел с полком - с поездом, с тысяцким, с боярами, с дружкой и с подружкою; не просит у вас князь молодой ни злата ни серебра, а просит вашего бла­гословения — к княгине-молодице ехати, княгиню-молодицу получите, с княгиней-молодицей до Божьей церкви доехати, под златым венцом стояти, закон Божий принята. Чем его благословите? ласковым словом, или низким поклоном, или Божьим образом, или хлебом с солью?"

Отец и мать в это время выходят из-за стола; отец берет икону из переднего угла, а мать — челпан хлеба со стола, и становятся пред столом спинами к переднему углу; жених кладет пред образами три поясных поклона, да два земных, по­том падает в ноги отцу и матери. Родители благословляют же­ниха-сына то образом, то хлебом попеременно, говоря: "Дай Господи тебе княгиню-молодицу получить — закон Божий при­нять!"

Такой же обряд и тот же порядок исполняют над жени­хом старшие в доме после отца с матерью, братья и сестры жениха, иногда старшие в семействе и тысяцкий как почет­ный член жениха и чаще всего родственник.

Но вот далее: Образ кладут за пазуху жениха, а челпан берет дружко. Затем все поезжане и жених, в сопровождении своих родителей, родственников и гостей выходят задним крыльцом во двор, где опять с молитвой садятся, каждый на свое место, кто на чем приехал, кроме дружек, которые все­гда бывают верхами. Колдун, или вежливей, между тем вор­чит про себя заговор, обходит всех лошадей, передвигает эки­пажи, потрясывает колокольцы и бубенчики (шаркунцы). Хоть и глупо, с одной стороны, вверяться вежливцам, но, с дру­гой стороны, нельзя и не приглашать простым людям таких знатоков дела в предохранение могущего произойти несчас­тия от простых причин.

Отец жениха угощает поезжан вином, в случае состоятель­ности обходя "подачей" всех три раза. Вслед за отцом мать и брат жениха подносит пиво и брагу. Дружко творит молитву и говорит: "Тысяцкий воевода! Приготовился ехать или не при­готовился". Тысяцкий отвечает: "да или нет", в последнем, случае значит, что он ждет подачи, которая и повторяется. В продолжение этого дружки, обращаясь к жениху, поют песни, вопрошая жениха: "Куда ты, молодец, снаряжаешься со пол­ком, со поездом" и пр. По окончании песни дружко опять спра­шивает тысяцкого: "приготовился или не приготовился?" ты­сяцкий отвечает на это — приготовился. Тогда дружко, как и прежде, сотворив молитву: "Господи Иисусе", говорит: "отец родимый, милые братья, милые сестры, гости званые и незва­ные! благословите нашего князя молодого, ясна сокола, со всем полком, с поездом и пр. к княгине-молодицы ехати и пр.". При­глашаемые все отвечают: "Бог благословит!" После благосло­вения дружки поют: "Соколы вы, соколы, соколы перелетные! и пр." А потом: "Бояре, вы бояре, бояре приезжие и пр.", и поезд отправляется к невесте, причем дружко везет к невесте подарки. Некоторые подарки весьма оригинальны по назначе­нию — вино для отпирателя ворот у невесты, и для угощения отца и прочих. Пиво — в лагуне, рыбный пирог, обвязанный поясками, для матери невесты и для сестер; ячные пироги или тоже рыбные — для вытницы с девушками, и наконец челпан хлеба, свой или чужой, китайник, фаты, коты, чулки и мыло со вдавленною в него монетою для невесты.

Свадебный поезд обыкновенно составляется из нечетного числа поезжан большею частью из 7 или 9 человек: жениха, тысяцкого, двух, трех бояр, одного или двух дружек, поддру-жья, свахи и вежливца. Тронувшись с места, поют: "Как по морю, морю синему, по синему, по хвалынскому, плыл селе­зень и пр.". Подъезжая к дому невесты, поют: "У нашего добра молодца, черны кудри увиваются, увиваются, завиваются на три сторонушки и пр.". В доме же невесты в это время поют: "Погляжу я молодешенька, вдаль да во чистое поле и пр.".

В этой песне высказывается и похвала поезжан в отноше­нии их богатства, и в то же время — близкая тоска о разлуке с родным домом, о жизни с чуже-чуженином и просьба невес­ты охранить дом от нашествия супостатов — разлучников.

В это время обыкновенно поезд уже у ворот дома. Девуш­ки прячутся в кути. Невеста садится против печи на лачку, покрытую войлоком или подушкой. Это служит приметой или желанием жить не бедно.

Дружки жениха, подойдя к окну, читают три раза "Гос­поди Иисусе". Невеста отвечает: "Аминь".

—  Отец родимый! мать родимая! звали ли гостей? ждали ли гостей? — спрашивает дружко.

—  Звали, звали! — отвечает хозяин.

—  Бьем челом, — снова говорит дружко.

—  Было ли сватовство? было ли любовство? было ли обручете?

—  Было, — отвечает хозяин.

—  Отец родимый! мать родимая! у нас князь молодой, ясный сокол со всем полком, со всем поездом, тысяцкий с боярами, дружко с поддружьем, сваха с проводничком стоят под окном, под небесным облаком, — дозволили нам, друж­кам, спроситься: вовремя ли или не вовремя мы приехали?

—  Вовремя, — отвечает хозяин.

—  Будет ли приказано нам — к золотому вашему столбу, к серебряному кольцу — коней привязать, али во двор зае­хать?

—  Во двор заезжать.

—  Будет ли довольно у ворот воротников, у дверей придверников?

— Будет.

—  Будет ли коням сна до ушей, овса до копыт?

—  Будет.

— Нет ли на дворе свиньи горласты, собаки кусасты? гуся зубаста? Свиней во хлев загоните, собак на цепь привяжите, гусей в стало заприте. Нам прикажите али сами исполните?

— Сами.

— Нет ли в доме курицы летучей? заприте в шесток, что­бы она по избе не летала, сажи не спускала, цветно платье не марала.

-Нет.

—  Кто будет ворота отворять? отец или мать, братья али сестры, али гости званые, али не званые, али люди прихо­жие, али нам, дружкам, прикажете?

—  Брат отворит, — отвечает хозяин.

Это поручение падает на дядю или на других мужчин — родственников.

Когда посланный отправится отворять ворота, то в избе, пред образами зажигают одну или две свечи, и девицы в это время поют небольшой куплет, выражающий упрек отцу за то, что ом, не послушавшись ее, молодой девушки, отворил ворота и впустил ее разлучников и супостатчиков.

Некоторые из веселых и богатых отцов нарочно в начале или в конце разговора с дружкой стреляют по поезду холос­тым зарядом, причем иногда лошади пугаются и сбрасывают седоков, к общему удовольствию и смеху.

Потом поезд заезжает во двор, к заднему крыльцу. Отпи­равшему ворота дружка дает в особой посуде вино с косушку и с Иисусовой молитвой кладет нагайкой крест на воротах и на ближнем к нему углу дома. Поезжане и жених выходят из повозок или спешиваются, снимают верхнюю одежду и скла­дывают ее в повозки или на седла.

Дружка кладет за пазуху восковую свечку, а на особое блюдо для отца невесты ставит вино. Для матери кладет пирог с рыбой, для невесты — челпан, и один, а иногда вместе с поддружием, идет в избу. Здесь он молится Богу, произносит Иисусову молитву и говорит: "Становитесь — отец на отцово место, мать на материно" — и, когда отец и мать станут рядом за стол, продолжает: "Руки с подносом, ноги с подходом, головы с поклоном, язык с приговором. Идут от нашего кня­зя молодаго, яснаго сокола, дорогие гостиночки, честны — не малы примете, аль не примете?"

— Примем, — отвечают отец и мать.

Дружка снимает с блюда следующий им подарок, кладет его на стол, потом продолжает: "Идут к княгине-молодице от нашего князя молодаго, яснаго сокола, дорогие гостиночки, честны — не малы: как прикажете — на стол положить, али нам поднести?"

— Ты, дружка, сам поднеси, — говорит отец.

— Со светом или без свету?

— Со светом, обыкновенно, — отвечает отец.

—  "Свечи воску яраго от нас, а свет летучи от отца и материной душе", — говорит дружка и вынимает из за пазухи свечку, зажигает ее от свечей пред иконами и идет в куть к невесте, говоря: "Девицы — певицы, пирожныя мастерицы, старыя старушки, молодыя молодки! подвиньтесь, отсторо-нитесь от княгини-молодицы, чтобы мне на праву ножку не наступить, чулок не замарать, башмак не разорвать, в белу грудь не толкнуть, безчестия не хватить".

Невеста с девушками встает на ноги; дружка, сотворив Иисусову молитву, продолжает: "Княгиня-молодица! стано-вись-ко ты на резвы ножки, на куньи лапки; прими-ка ты от нашего князя молодаго, яснаго сокола, дорогие подарочки, добрые гостиночки".

В ответ на это девушки поют от лица невесты: "Не приму я без роднаго батюшки от чуже-чуженина дорогие подарочки, которые разлучат меня из дома родительскаго".

Дружка опять творит молитву и просит отца благословить невесту на принятие даров от жениха. Отец из-за стола дает благословение. Затем точно так же песня повторяется матери невесты и прочим ее родственникам, каждому особенно и по старшинству. Все родственники благословляют невесту на при­нятие подарков, и тогда уже невеста принимает подарок ей следуемый — челпан. Она поднимает челпан на голову, по­том, отломив от него кусочек, дает матери, а затем помещает в близ стоящую коробку; на блюдо дружке для передачи кла­дет свой челпан для жениха.

Загасив свечу и положив ее на грядку с отдарками невес­ты, дружка возвращается во двор. Невестин челпан бывает черствый и мягкий. От черстваго жених также отламывает не­большой кусок и съедает его. Взаимное отдаривание челпана-ми имеет свой тайный смысл. Жених дает понять невесте, что у него будет достаточно хлеба для прокормления жены и се­мейства. А невеста своим подарком показывает, целомудрен­на ли она? Целомудренная посылает жениху самый черствый хлеб, а нарушившая девство — мягкий. С какою целью обна­руживается такой порядок — объяснить можно только тем раз­ве, что у пермяков нарушенное девство не означает особен­ного проступка или падения чести девушки, как и у японцев.

Отдав жениху невестин челпан, дружко кладет на блюдо другие подарки невесте: китайник, фату, коты, чулки, мыло и вместе с женихом и другими поезжанами входит в сени, отворяет двери в три приема и, прочитав молитву, говорит через порог невестиной свахе: "Свашенька, ты матушка! при­ступись поближе, поклонись пониже, не будь ты драчлива, не будь ломлива, будь жалостлива, будь приступлива!" Невести­на сваха тихонько подходит к дверям со стаканом вина или пива; из сеней низко кланяется ей женихова сваха, тоже со стаканом пива. Когда невестина сваха подойдет к порогу и перенесет через него одну ногу, дружки выводят ее в сени и запирают двери. Здесь свахи меняются стаканами и, поцело­вавшись, выпивают пиво. Тогда жених с поездом входят в избу. Дружко, прочитав обычную молитву, говорит: "У нас князь молодой, ясный сокол, стоит среди пола, среди дубоваго, просит места. Благословите-ка отец и мать ему место!" "Вот место здесь, — говорит отец, указывая на лавку в переднем углу, а сам выходит из-за стола.

Тысяцкий окупает место, оплачивая его деньгами от 3 до 20 копеек серебром. Жених садится. Дружка берет с грядок свою свечку, зажигает ее и, прочитав молитву, говорит: "Идет от нашего князя молодаго, яснаго сокола к княгине молодице, бело мыло, злато серебро, цветно платье, сини чулочки, крас­ные башмачки. Бело мыло — на умыванье, злато серебро — на уживанье, цветно платье — на одеванье, сини чулочки, крас­ные башмачки — на обуванье, кому прикажете поднести?"

— Невесте поднесите, — отвечает отец.

Дружка читает молитву, входит в куть вместе с вежлив-цем и обращается с такими словами к невесте: "Княгиня ты, молодица! ты прими от нашего князя молодаго, яснаго соко­ла, бело мыло, злато серебро, цветно платье, сини чулочки, красные башмачки".

Во время этих слов вежливец или знахарь берет с полу солому и подкидывает ее под ноги невесте с ограждением от уроков и призеров.

Невеста принимает дары, так же как прежде, испраши­вая благословения всех домашних, как выше было сказано.

После поднесения даров дружка говорит: "У меня от свеч­ки руки горят"; на это ему отвечают подарком от невесты, то есть ширинкой, платком или поясками, с которыми он выхо­дит от невесты и присоединяется к поезду. Невеста, как и преж­де, садится в кути против печи на лавку. Вежливец, почерп­нув ковшом воды из кадки, дает ей умыться в устранение уроков и призеров, а иногда даже и сам ее умывает. Женихова сваха покупает невесту у девушек за гривенник, потом одева­ет ее в платье и обувь, привезенные от жениха, и, сотворив молитву, берет обеими руками фату, обносит ее по солнцу вокруг головы, относит на сторону и встряхивает; повторяет это три раза и наконец поднимает фату на голову. Это делает­ся для защищения головы от всего худого, напущенного. Нужно заметить, что невеста с утра в платье, но было в обязанности ее надеть подарок жениха сверх своего собственного, даже если женихово будет короче, кроме платья необходимо надеть все подарки жениха. При таком обыкновении на невесте кроме двух платьев в день свадьбы надето две фаты, две рубашки и двое чулков, а башмаки всегда подарок жениха. Теперь двой­ное одевание выводится.

Если жених издалека, то невеста венчается в своем платье.

После одевания мать невесты дает невесте подаренный ей пирог с рыбой и невеста кладет его за пазуху.

Лишь оденется невеста, как дружка, после обычной мо­литвы, спрашивает отца:

— Будет ли поезд стоять или за стол сядет?

—  За стол сядет, — говорит отец.

— Есть ли у вас столы дубовы, столешники Кедровы, ска­терти — шиты — браны?

—  Есть.

—  Есть ли нашему князю молодому, ясному соколу, с полком, с поездом, тысяцкому с боярами, свахе с провод-ничком, чего-нибудь закусить?

— Будет.

—  Есть ли у вас на дубовых лавках войлоки валены, по­душки пуховы, на столе пироги рыбны?

—  Есть.

—  Где обручаться: в кути за занавеской али за столом?

— За столом.

— Сколько денег за обрученье?

— Сколько положите.

При этом тысяцкий кладет, смотря по состоянию жени­ха — от двадцати копеек до рубля. Эти деньги поступают в пользу невесты. Где сидеть жениху и невесте, на то место кла­дут войлок и на него подушку. Исключая дружек, поезжане заходят за стол, но не садятся; садится только вежливей в углу стола и молчит.

Дружка продолжает спрашивать:

—  Наш князь молодой, ясный сокол стоит за столом на резвых ножках, на куньих лапках, бьет челом, низко кланяет­ся; ему ни пьется, ни есться, он тоскует, горюет о своей кня­гине-молодице. Батюшка родимый! из кути из-за занавесы вы­вести княгиню-молодицу время или не время?

—  Время, — отвечает отец.

— Кому прикажете?

Порученье выводить невесту возлагается на брата, если у ней есть, а нет, то на дядю, отец сообразно с тем и отвечает дружке.

Выводящий невесту, помолясь Богу и вслух прочитав мо­литву, просит благословения выводить невесту у каждого из родственников невесты, начиная по старшинству. Получив благословение, берет от икон свечку и идет в куть, где девуш­ки от лица невесты поют каждому члену семейства песню, где та отказывается выйти без родимого батюшки или матушки без родительского благословения и тот, кто был назван в пес­не, обязан подходить к невесте, принять земной поклон от невесты и дать благословение. Тогда только избранный выво­дит невесту за конец платка, называемого "выкупом", кото­рый держит невеста в руках; подводит ее к столу, вместе с ней молится Богу, обводит вокруг стола, нарочно отодвину­того от лавок, ставит возле жениха со стороны кути и, пере­давая ему конец платка, говорит: "У меня невеста была по­слушна и почетна, держи ее так, чтобы она и тебя слушала и у тебя была честна".

В это время женихова сваха иногда заходит в куть и, уда­рив поднятыми вверх руками, говорит три раза: "обманули — провели!"

Девушки просят у дружки рыбный пирог, называемые (юр — кучик), который он и отдает с головы, ставши на стул так, что девушки принуждены бывали подпрыгивать; затем поют песню:

Ох, ты утка, ты уточка,

Сера мала перепелица!

Ты зачем рано выходила

Из тепла гнезда утичья,

На луга на зеленые и проч. и затем:

Ох, ты девка, ты девица,

Ты к чему рано во замуж пошла?

И затем в этой песне излагается весь вышеописанный обряд и что отдал ее братец маленький, на веки на долгие, на годы несчетные.

Когда жених получит невесту, тысяцкий угощает всех вином и первую рюмку подносит выводящему невесту, потом подносит по рюмке отцу и матери и затем всем осталь­ным, конечно, взрослым членам семейства и родственни­кам невесты, причем дружка называет по имени и отчеству каждого, кому подносится вино, и говорит молитву "Госпо­ди Иисусе".

После этого угощения весь поезд садится, и тут начина­ется закуска, состоящая из трех блюд: рыбнаго пирога, ка­кой-нибудь похлебки, в скоромные дни — щей, и в пост­ные — ухи, и из чел пана; иногда же — у зажиточных — в скоромные дни подают: пироги, студень, щи, три жарких и в заключение челпан. Всякое кушанье подают под прикрыти­ем деревянным блюдом, по требованию дружки, который при этом подсказывает разные прибаутки. Снимает покрыш­ку с каждого блюда тысяцкий, а потом хозяйка уже без тре­бования дружки приносит челпан в знак того, что пора окон­чить закуску. При этом едят только поезжане, но прежде ели и жених с невестой.

Пока продолжается закуска, дружки угощают всех род­ных невесты, девушек и вытницу пивом, которое они привез­ли с собою от жениха.

Пред окончанием закуски девушки поют песню для же­ниха, бояр, свахи и для каждого поезжанина особенно, кро­ме тысяцкого, конечно, с переменою в словах. Эта песня со­держит так называемое величание, где выхваляют гостей. Ты­сяцкому же особенно, как воеводе, причем говорят, что "ныне он воюет с головою со невестиною, со буйною". Когда окон­чится закуска, девушки целуют поезжан; за песни и поцелуи поезжане дарят девушек от гроша до 3 копеек. Конечно, тот поезжанин, который поцелует девушек и не подарит, как и везде, вознаграждается насмешкою.

Пермячки в этом случае поют:

Создай тебе Господи

Дочерей, сорок-вещиц,

Сыновей, черных воронов!

Поезжане, покончив закуску, выходят из-за стола и ста­новятся среди избы; а вместо жениха и невесты на те же места садятся отец и мать невесты. Посидев немного, они выходят из-за стола. Дружка читает Иисусову молитву, потом говорит: "Отец родимый! Мать родимая! Приступите, благословите своих чад — во Божью церковь ехати, закон Божий принята, под златыми венцами стояти, чуден крест целовати".

После этого предложения немедленно начинается благо­словение иконой, которую отец снимает с божницы, и — хле­бом, который мать берет со стола. Икона и хлеб передаются невестиной свахе. Дружки берут из переднего угла войлок или подушку, на которой жених с невестой сидели за столом. К этому времени женихово пиво обыкновенно выпивается. Ро­дители невесты в пустую посуду наливают свое пиво, чтобы им угостить поезжан после венца у церкви.

Здесь, как в прочих губерниях России, делают подруги так: садятся, которая из них успеет, на подушку или войлок и не трогаются с места, требуя выкупа.

От имени жениха тысяцкий выкупает захваченную вещь, для чего обладательнице ее дают один или два медных гривен­ника. Затем жених, невеста и поезжане выходят из избы на двор в сопровождении родителей, гостей и девушек, после­дние поют:

Жарко камню в горе лежучи,

Тошно сердцу батюшкину:

Милу дочь со двора повели.

За ней коробья понесли;

Конь говорит: не свезу,

Земля говорит: не здыну (не подниму).

Вода говорит: утоплю.

А выйдя на двор:

Кругом, кругом солнышко обошло,

Рядом, рядом бояре ахали,

Со березы вершины вершиночку сломили;

Стойко, стой, береза без вершины,

Живи, живи, батюшка, без дочери.

Ту же песню поют матери, сестрам, братьям и другим родственникам.

На дворе жених берет в охапку невесту и сам усаживает ее в сани вместе со свахой, вдвоем, а сам верхом едет вместе с невестой, или вместе с тысяцким в санях, тут под жениха укладывают войлок и перину для сидения, а под невесту подушку. Если летом, то привязывают войлоки и подушки к сед­лам, для чего эти вещи укладывают в мешки и привязывают к седлам в торока.

Но не сейчас еще трогается поезд в дорогу. Поезжане вы­ходят на двор и усаживаются, как-то было, и на двор жениха. Их нужно угостить; в это время девушки поют трогательные песни, окружив жениха и невесту,

Между тем вежливец обходит кругом все сани, телеги, верховых лошадей, экипажи, и все до мелочей отчетливо в том предположении, нет ли где колдовства, и в то же время нашептывает тот или другой заговор. Наконец, брат или дядя невесты отворяет ворота и поезд отправляется в церковь в том же порядке, как от жениха. При выезде из двора дружки кре­стообразно хлещут нагайкой ворота невесты и ближайший угол дома; хозяин в след поезду иногда стреляет.

После того девушки в сопровождении вытницы возвра­щаются в опустелую избу невесты и, усевшись на то место, где только что сидела невеста, закусывают пирогом, получен­ным от дружек, и расходятся по домам, если церковь далеко, а если близко, то бегают смотреть на венчанье.

Но вот уж и поезд тронулся; однако не проходит трех минут, как дружки возвращаются к дому и под окном отца невесты спрашивают:

— Нет ли у вас от нас обиды, все ли чашки-ложки целы?

—  Обиды нет, все цело, — отвечает отец.

Тогда один из дружек, сотворив молитву, говорит: "Нас желаешь или не желаешь?" Если отец на этот вопрос отве­тить — "не желаю", то дружки возвращаются к поезду; а если скажет— "желаю", то входят в дом, где их угощают пивом или брагой. После двух, трех стаканов дружки уезжают, сказав на прощанье: "спасибо! прощай!"

Если дом жениха далеко, то отец с матерью отправляют с братом или дядей ее вещи для подарков новой родне в боль­шой стол.

Пермяки очень суеверны, и потому в обычае осталось во время свадебного поезда каждому встречному кланяться всем поездом, разумеется, с тою мыслью, чтобы того не оскор­бить, а умилостивить и расположить в свою пользу.

Когда поезд приближается к церкви, свахи ставят жениха и невесту рядом и дают им держаться руками за концы ши­ринки и в этом положении ведут их в церковь.

Тысяцкий на данные женихом деньги покупает, как для бракосочетающихся, так и для поезжан, свечи, кроме веж-ливца, который стоит у дверей без свечи.

Когда надлежит священнику подвести бракосочетающих­ся к аналою, невестина сваха кладет ей под ноги пару пояс­ков, а поезжане окружают молодых, причем каждый держит свечку, обернувши нижний конец ея кто в кусок холстины, кто в платок, чтобы не капать на пол воска.

По окончании венчанья свахи покрывают голову моло­дой или молодушки фатами, поэтому она, как нужно пола­гать, венчается без фаты, и уводят ее с женихом в сторону или в угол церкви, где надевают на нее шемшуру (женский головной убор), не заплетая кос, а молодая, вынув из-за па­зухи спрятанный рыбный пирог, ест его с мужем, если толь­ко не помешает им священник с крестом для сопровождения их из церкви. В последнем случае молодые едят пирог за огра­дой, где тоже распивают пиво и поезжане.

После свадьбы поезд отправляется в дом жениха; вежли-вец точно так же следит за порядком и спокойствием, стара­ясь исследовать, нет ли где препятствия для вверенного его попечению поезда. Но если по дороге встретится кабак, то поезд непременно остановится и тысяцкий, купив водки, уго­щает всех поезжан, не исключая молодых.

Поезд, въехав во двор жениха, принимается родителями и родственниками жениха; последний встречает молодых с образом, мать — с хлебом-солью, братья и сестры — с пивом и брагою, причем родню молодого встречают на заднем крыль­це очень много посторонних лиц. Все чинно и хорошо, только является при этом иногда один выходящий из ряда обычай: мать жениха часто встречает молодых в вывороченной мехом наизнанку шубе, повязав голову грязными тряпицами и лох­мотьями с единственною целью показаться молодухе страш­ною и тем внушить к себе боязнь, возбудить послушание или же беспрекословное рабство. По приказанию отца молодым и поезжанам подают по стакану пива и браги, а иногда вина.

Все заходят в избу. Отец с матерью остановятся близ стола лицом к дверям, когда нужно всем входить в избу. Молодые, не доходя до отца с матерью двух шагов, молятся на образ, который держит отец, и после трех земных поклонов подхо­дят под благословение отца и матери с образом и хлебом. Отец ставит образ в божницу, а мать хлеб на покрытый скатертью стол. Образа, которые были и с молодыми, тоже уставляются в божницу, а челпаны ставят на стол. Вскоре затем свахи уво­дят молодых (зимою на печь, летом в куть), где и окручивают молодых, то есть расплетают ей косу на две и надевают на голову шамшуру, повязывая ее, как должно, платком. Потом уже вводят молодых в избу и ставят перед столом. Потом отец распоряжается всем, начиная с молодых, последнего гостя садит за стол, и молодые садятся так, чтобы были лицом к дверям, на войлок и подушку. Подле жениха сажают тысяцко­го, рядом с невестой ее сваха. Дружко произносит обычную молитву и требует подачи кушаньев, и начинается ужин. Мо­лодые в знак единодушия едят одной вилкой и одной ложкой попеременно, пьют вино и брагу из одного стакана, вино из одной рюмки пополам. У богатых за каждым кушаньем бывает круговая подача вина всем застольникам, у людей среднего состояния — через кушанье, а у бедных только три раза: в начале, в средине и в конце стола. Но пиво и брага непремен­но подаются дружками всем за каждым кушаньем. Вином все­гда угощают сами молодые; для этого они за каждой круговой встают на ноги: молодой наливает рюмку вина из штофа, а молодая подносит ее на тарелке. За каждой новой круговой гости не пьют до тех пор, пока молодые не изопьют сами вина. При каждой подаче гости поздравляют с законным браком, желая счастливой согласной жизни, целуя и даря их деньгами каждый раз от 3 до 20 коп. сер. каждый. Ужин состоит в ско­ромные дни из рыбного пирога, студени, щей, трех жарких (бараньей лопатки, утки и индейки) и челпана. В постные дни — из пирога, судачины с уксусом, ухи из свежей рыбы, сигов, киселя, меду и челпана.

Замечательно требование дружки следующего кушанья по окончании прежде поданного: "Отец родимый! Мать роди­мая! У нас князь молодой, сокол ясный, с княгиней-молодицей, сидят за столом дубовым и скатертью шитой — браною и тысяцкий воевода — просят перемену. Поднашивай! Нет пере­мены — челпан на стол, поклон воздай! Мы от хлеба-соли сыты, от пива и браги пьяны и веселы. Что в руках вожено, во двор пущено, во хлев рощено, что есть в печи, все носи на плече. Вы не сможете, мы дружки подскочим и поможем".

К концу ужина все поезжане напиваются и наедаются до последней крайности. Молодые пьют и едят весьма умеренно, сохраняют непоколебимое спокойствие, молчат, скромнича­ют, сидят степенно и важно. По окончании ужина гости пля­шут и поют.

Спустя какой-нибудь час молодых ведут спать в подклеть в сопровождении отца, матери, свахи и всех поезжан, вклю­чительно с вежливцем и дружек; последние приносят в под­клеть рыбный пирог, пиво, брагу, иногда вино. Отец и мать называют молодую "хозяйкою", предоставляя ей право уго­щать всех свадебжан питьем и пирогами, а вежливей подает свой собственный пирог с рыбой, который они едят вместе, в знак того, что они муж и жена с этого времени, есть общий хлеб и жить в единодушии. Поезжане пьют и закусывают от дружек и целуют молодых по три раза, даря каждый раз мед­ным пятаком или гривенником. Молодая по просьбе поезжан, произнеся Иисусову молитву, разувает мужа, сначала с пра­вой ноги, и вынутый из сапога пятак или другую какую моне­ту берет себе. Этим выражается начало повиновения и покор­ности мужу, а со стороны мужа будущее расположение к под­руге жизни, которую он надеется не оставить безбедною и содержать достаточно. Верхнее платье молодой снимает сам. Затем гости из подклета уходят. Остаются только вежливец и свахи. Раздетую до рубашки невесту сваха и вежливец просят обнять и поцеловать мужа и уложить его в постелю, потом по их же предложению молодая ложится рядом. Когда это испол­нится, свахи от радости пляшут. Вежливец поправляет и укла­дывает молодых в постель, обходит вокруг постели с нашеп­тыванием. И в заключение говорит молодым: "Слово мое креп­ко! Дай Бог совет и любовь, да великаго счастья!" Затем все молодых оставляют до утра. Между тем пирование гостей идет далеко за полночь. Здесь все пляшут, поют, кричат, целуются, даже сам важный вежливей предается общему веселью. Потом ближние отъезжают, а дальние остаются у жениха но­чевать.

Утром к молодым отправляется вежливей будить их; а потом свахи, чтобы удостовериться, справедливо ли то в дей­ствительности, если молодой получил черствый хлеб от неве­сты; но когда невеста накануне дарила мягким хлебом, то свахи не ходят. Молодая одевается и одевает молодого в чистое бе­лье, привезенное ею в подарок молодому; затем умываются.

В этот день бывает большой стол. Часов в девять, время крестьянского обеда, молодые, все семьяне, поезжане здесь оставшиеся и дружки обедают запросто и без вина. Кушаньев немного, вина нет; здесь опять молодые едят одною ложкою, вилкою, и кушанья по-прежнему подают закрытыми. Этим кончается малый стол; в это время дружко, приняв приданое невесты, если его не принимал накануне, берет кстати по­дарки от родителей жениха на подарки в большой стол и за­тем едет приглашать всех ближних накануне бывших поезжан. Тестя и тещу весьма редко приглашают; к столованью бывает человек до тридцати, так как тут приглашаются и не бывшие на свадьбе гости, но это у богатых.

Коль скоро соберутся к большому столу, молодая ставит среди комнаты лохань или другую нечистую посуду, берет в ковш воды, полотенце и мыло и приглашает чрез дружка всех умыть руки, начиная со свекра и свекрови и кончая после­дним гостем. В этом простом обряде таится тот смысл: ново­брачная выражает готовность на покорность, услуги и смире­ние не только перед мужем, но и пред всеми его родственни­ками. После того как все после умывания рук стоят, молодая, прибрав ковш, ведро, полотенце и мыло, становится рядом с молодым, среди избы и дарит свекра, свекровь и всех присут­ствующих. В то время когда молодая изъявляет намерение по­дарить тестя, дружка от ее имени говорит после обычной мо­литвы: "Отец родимый! Мать родимая! Приступись поближе, поклонись пониже! Будь ты не криклив, будь ты не ломлив, а будь жалостлив, будь милостив, будь приступчив. Прими-ко от нашего князя молодаго, новобрачнаго яснаго сокола и кня­гини-молодицы дорогие подарки. Княгиня-молодица по чистому полю бы гуляла, куниц бы имала, лисиц бы ловила, тебя бы шелком подарила. Она по чистому полю не гуляла, куниц не имала, лисиц не ловила, — что напряла, что вытка­ла, тем тебя и дарит. Не осуди за малые подарочки!"

Молодые подходят к отцу и матери и кланяются по чере­ду в ноги. В это время сваха подает молодой, а дружка — моло­дому на блюдах, первая — дары, последний вино в рюмки, пиво и брагу в стаканах домашнего дела (приготовления), сыр в кусочках, каравай (привезенные вместе с приданым) и мед­ную монету. Дружка при этом говорит: "Князь молодой ново­брачный, ясный сокол, и княгиня-молодица просят тебя сыр крояный покушать, стакан пива, стакан браги, рюмку пива испить, усы утереть златом-серебром, да рубль платить". Отец принимает дары, пьет вино, пиво, брагу, закусывает сыром и караваем, трет усы и бороду медною монетою и, поцеловав молодых, отдаривает деньгами, которые кладет на блюдо. За­тем получает дары мать, а потом и домочадцы, родственни­цы, поезжане и все званые гости. Отдарочные деньги молодая берет себе. Окончив раздачу подарков, молодые отправляются в куть. Награды эти раздаются более или менее ценные, но ограничиваются рубашками, штанами, платками, опояска­ми, холстом на рукава, тельниками, полотенцами, не более, даже у богатых невест, притом награды эти соответствуют важ­ности значения родства награждаемого лица.

Затем накрывают обеденный стол, который по продол­жительности обряда раздачи подарков начинается около трех часов. Часу в четвертом отец молодого приглашает молодых и гостей садиться за стол.

Большой стол бывает такой же, как и накануне, и вся обрядность та же, с тою только разницей, что гости не целу­ют и не дарят молодых. Столование продолжается от 4 до 6 ча­сов. Этот обед зависит от частого повторения подачи пива, вина и браги и также от многих перемен кушаньев разного рода, но в заключение всего, как и накануне — челпан.

В конце обеда дружка замечает отцу и матери молодого: "Не пора ли молодых спать уложить?" Отец говорит: "Не пора". Только после третьего вопроса дружки в этом же роде отец изъявляет свое согласие, и тогда столованье оканчивается. Молодые поклонясь трижды в пояс, трижды в землю, и потом опять трижды в пояс, падают отцу и матери в ноги и просят благословения. Вежливей ведет молодых спать в подклеть, куда вносит рюмку вина или стакан пива и, нашептав в напиток и отплюнув в сторону, дает им пить; потом, как и вчера, уложив молодых спать, уходит. Гости между тем продолжают по-пре­жнему пирушку и разъезжаются по своим домам, кроме веж-ливца и дружки, которые остаются. Чрез полчаса или чрез час дружко, по поручению отца и матери, отправляется в подклеть и зовет молодую в избу, где по приказанию свекрови заводит хлеб или брагу к завтрашнему дню и опять отправляется спать.

На третий день свадьбы бывает пирожный стол, где моло­дые потчуют гостей пирогами своего изделия в знак того, что она желает с новой родней водить хлеб-соль и в то же время свое искусство. Но пироги только — слава, на самом же деле она участвует также в приготовлении прочих блюд. Для этой цели молодые встают рано, оба ходят за водою, за дровами, и если время зимою, то молодой прорубает новую прорубь на реке. Молодая кладет дрова в печь, затапливает и затем зани­мается важным блюдом обеда — приготовлением пирога или хлеба на ячных сочнях и метет избу, выбрасывая из избы со­лому, а прочие домашние опять забрасывают избу соломою, с целью испытать терпение молодой.

Утром, в 9 часов, домашние обедают запросто, а чрез не­сколько времени в доме молодого собираются родные, знако­мые и соседи. Всех приглашают за стол, в это время молодые не садятся, так как обязаны подавать гостям кушанья, а мо­лодой — угощать разного рода напитками. Блюд приготовля­ется почти столько же, что и накануне: студень, щи, одно или два жарких, сыр с караваем и пироги. Питья: брага, пиво, иногда вино. При первой чарке вина гости поздравляют моло­дого с молодой доброй хозяйкой, пирожной мастерицей, а отца и мать с невесткой — с верной заменой. Пьют много и все бывают очень веселы.

В продолжение обеда прибывают и новые гости. Отпот-чивав первых, молодые собирают стол для вновь прибыв­ших, потом третьих и так далее и нередко продолжают обед до вечера.

С окончанием пирожного жизнь молодых вступает в свои права обыденной жизни до так называемых хлебин. Так назы­ваемые хлебины бывают в разные сроки, но преимуществен­но исполняют в день масленицы или Рождества. До этого вре­мени зять не бывает у тестя. Хлебины справляют в обоих по­роднившихся домах. Прежде они исполняются у родителей невесты, которые зовут к себе молодых, а потом отправляют­ся к ним и сами. Как и в день свадьбы, тесть и теща встречают на дворе молодых с хлебом-солью, пивом и брагой.

В обоих домах угощаются обедом или ужином по празд­ничному — с пивом, брагой и вином. Но у тещи существует еще обычай угощать зятя блинами, блины для зятя, от чего у нас до сих пор осталась шуточная песня: "Теща для зятя блины пекла и пр.". Дело происходит так: теща подает на стол бли­ны, покрытые блюдом и платком. Молодой снимает платок и берет себе, а вместо него кладет деньги, копеек 30, потом снимает и блюдо. Поцеловав тестя и тещу, молодые едят бли­ны. В доказательство любви к теще, по ее просьбе, после пер­вых двух блинов молодой должен съесть нижний блин, не тро­гая верхних и не пролив масла, для этого молодой накрывает блины блюдом и быстро повертывает к верху нижнее блюдо. В этом искусстве теща усматривает степень ловкости молодого.

Что касается до значения угощения блинами, то пермяки объясняют так: платок — ее девство, блины — дочь. Взятие платка и раскрытие блинов — удостоверено в сохранении дев­ства до замужества. Деньги — окуп за девство, целование — благодарность за соблюдение дочери. Если молодой недоволен своей женой, то он не снимает платка и блюда, не ест блинов и не целует родителей жены. Но это у пермяков бывает, как говорят, редко.

Белые свадьбы. Тайные свадьбы. Самокрутка. Подобные свадьбы вообще совершаются без согласия родителей, так сказать по тайной любви и соглашению молодых людей, ког­да на это нет, и даже не ожидают, родительского благослове­ния. Есть несколько предлогов к такому венчанью: любовь между неравными по состоянию или богатству; хитрость же­ниха, задумавшего воспользоваться приданым невесты, а ча­сто и ея капиталом, долгое безбрачие девушки, скучная жизнь между золовок, преследование мачехи, а часто — прикрыть беременность. Впрочем — бывает и так, что часто родители сами потворствуют белым свадьбам во избежание расходов.

Во всяком случае девушка сама принимает участие в по­беге и даже, если может, то даже предварительно препрово­дит чрез верного человека к жениху свое приданое, а потом уже сама убежит. В доме жениха свадьба эта считается фор­мальною.

После такого венчания молодые отправляются к родите­лям невесты, кланяются в ноги и просят прощения. В некото­рых приволжских губерниях отец ударяет молодых по спине плетью и приказывает встать, затем прощает и благословляет образом и хлебом-солью. Даже если молодая беглянка не взя­ла ничего из своего приданого, то родители невесты отдают при этом все. Впрочем, есть и характерные отцы, но и те со временем отдают назначенную долю дочери, венчавшейся са­мокруткой.

Свадьба великорусская. Старинные свадьбы в коренной Руси совершались при следующих условиях: перед поездом в цер­ковь жениха и невесту сажали рядом на соболий или вообще на мех какой-либо, и затем свахи чесали им обоим волосы, обмакивая гребень в вине или в меду (крепком для питья), для чего то или другое питье держал в ковше нарочный. По­том их осыпали хмелем или зернистым хлебом вместе с день­гами, затем зажигали брачные свечи, которые бывали слиш­ком по пуду у богатых и полегче у менее зажиточных. Свечи эти зажигали богоявленскою свечею. В церкви, во время вен­чанья, жениху и невесте стелили под ноги камку или другую материю, или другую мягкую рухлядь. В церковь возили с со­бою посудину с хлебным вином, из которой священник да­вал пить жениху и невесте три раза. При третьем разе жених бросал склянку с вином на пол и топтал ее ногами. Затем, слепивши обе брачные свечи, ставили в кадку со пшеницей в сеник, в головах постели новобрачных, на целый год.

Сенник, где молодые спали, убирался таким образом: по всем четырем стенам этого помещения ставили иконы, во всех четырех углах втыкали по стреле, а на каждой из них по собо­лю, или по кунице с калачем. На лавках по углам ставили по сосуду (оловянному) с медом. Самый брачный одр (постелю) делали на двадцать одном снопе. (Как и у пермяков, нечет уважался.)

Как только подадут на стол последнее кушанье, то есть жаркое, то дружка, обернув блюдо с жарким, а также калач и солонку скатертью, относил в сенник к постели, куда вслед за ними отводили и молодых. В дверях сенника посаженный отец, сдав с рук на руки новобрачную мужу ее, делал ей при­стойное нравоучение и давал советы, как жить в супружестве. По прибыли молодых к постели жена тысяцкого, одетая в то время в две шубы, одна как следует, другая навыворот, осы­пала их осыпалом (зерном, деньгами и хмелем), кормила мо­лодых на постели.

На другой день поутру члены свадьбы являлись в сенник, стрелою поднимали одеяло новобрачных и осматривали по известным признакам непорочность новобрачной.

Совершив глупое наблюдение, разумеется, из простого лю­бопытства и ради сплетней, которые есть всегда в народной среде, скоро они угасают, хотя живо возгораются, предмет которых никого притом не интересует, кроме новобрачного; свахи водили молодых в баню, куда теща зятю присылала пла­тье, нужное для того, чтобы достигнуть до покоев, а потом кормила их кашею. Со стороны молодой следовало всех собрав­шихся гостей кормить овощами и разными предметами. В по­рядке церемоний брачного торжества было, чтобы жених дер­жал за руку невесту, где бы только ни приходилось ему пред­ставляться вместе с нею во время брачного торжества, иначе все предрекали неприятный брак и несогласие в супружестве.

Старые обряды, как и ранее видели, существуют, но уже изменены во многом. Накануне дня брака призывают в дом жениха шести или семи лет мальчика, который укладывает в ларчик, для подарка невесты, все галантерейные предметы, как то: румяна, белила, духи, опахало, перчатки и проч. Этот ларчик, заперев, отвозит в тот же вечер жених вместе с клю­чом к невесте, и оба они сидят потом в шубах — в знак благо­получия.

Но вот наступает другой день, день поезда в церковь; из­бранный со стороны невесты мальчик обувает невесту в новую обувь и продает ее косу за гривну, за полтину или за рубль, словом торгуется, сколько может выторговать и по­больше дать цены.

Новобрачных укладывают спать в пустой хоромине, при­том в удаленной и в нетопленной, несмотря на холод. Говорят даже, что для новобрачных строили такие покои, на потолки которых и земли не клали.

Под постелю клали ржаные снопы или солому, примета или обычай, сказанный нами выше. Молодая должна разувать молодого в первую ночь свадьбы и у него под пятой правой ноги всегда бывало несколько медных денег, а в левом сапоге плетка. От молодой зависело взяться за правую или за левую ногу, так как мужа необходимо требовалось разувать. И вот, ежели она по своей оплошности, застенчивости или робости хваталась за левую ногу, то молодой, вынув из-за сапога плет­ку, хлестал ее. Но если она бралась за правую ногу, то деньги, которые были в сапоге, она брала себе.

На другой день бракосочетания, ежели молодая не была целомудренна, то дружка, взяв стакан с дырою на дне, зажи­мал его пальцем, и, налив его каким-либо напитком подно­сил ее матери; коль скоро мать брала стакан, он отнимал па­лец, и напиток вытекал.

Такая укоризна матерям и сейчас идет к лицу. Старина наша была не глупа. Если женихи брезгуют недостойными девушка­ми, а особенно если по неосторожности один такой вступил с упадшей девушкой в брак, то конечно вся вина падает на мать, и стакан с дырой — укоризна слабым родителям. Из этого мож­но заключить хоть немного, но верно то, что для воспитания дочери — прежде всего внушение веры и что нет лучшего каче­ства в замужестве, как ее непорочность, которой не брезгуют ни князья, ни бояре, ни ученые люди. Отсутствие девства для жениха внушает на всю жизнь ревность, и это рождает много неприятностей в жизни, которая тянется до пятидесятых го­дов, то есть до времени привычки, когда угасает любовь; но согласие супружеское необходимо для поддержания семейных выгод, интересов и для воспитания детей. Вот тут и нужна шко­ла жизни, но мудрая. Воспитывать детей — дело важное. Нужно их воспитать, нужно их учить. Воспитать — направить, учить науке, развить разум, дать светское понятие или цель в жизни. Про мальчика говорить нечего.

Вот цель родителей, и преимущественно матери, так как муж чаще занят пропитанием, а не воспитанием семьи.

В наше время, если дали девушкам свободу, позволили им являться в свет, романсами великих поэтов внушили им великое значение любви, нам нечего удивляться, что они, читая какого-нибудь заграничного нового философа, начина­ющего страдать ипохондрией, сумасшествием или какою-ни­будь овладевающею его идеею, врет с три короба и смущает прочих, а девушки читают и на ус мотают, а из этого извле­кают свои теории и путают все системы.

Свадьбы в Малороссии. Умалороссов свадьбы происходят так: сын, пришедший в возраст, объявляет своему отцу под веселую руку, что такая-то девушка недурна, ему нравится и охотно бы женился, если она пойдет за него.

Тогда отец приглашает двоих своих родственников уже пожилых, а иногда соседей, и предлагает им намерение сына. Сын им низко кланяется и вместе с отцом просит их, чтобы они приняли на себя труд сходить к отцу избранной девушки, посватать дочь за него. А получив от них согласие, вручает каждому из них по посоху в знак полномочия их и посоль­ства, и нарочно приготовленный хлеб, и провожает их за во­рота. Такие сваты называются старостами.

Старосты, явясь в дом невесты, кладут этот хлеб на стол и потом приветствуют хозяина. Хозяин приглашает их сесть, заводит о чем-либо разговор; они, отвечая на все, крепко постукивают посохами, напоминая тем как бы нетерпеливое желание спрашивать о причине их прихода, причем старают­ся объясниться с ним кратко и прямо, если хозяин нарочно медлит с таким вопросом. Хозяин, выслушав предложение, если оно ему нравится, отправляется в хижку (клеть) к жене своей, объясняется с ней об этом предмете, и, призвав дочь свою, родители спрашивают ее, нравится ли ей жених?

Узнав от дочери, что жених нравится, вводят ее к сватам; тут она каждому из сватов подносит по рушнику или полотен­цу на деревянной тарелке в знак того, что она принимает их предложение. Старосты, приняв дары, перевязывают их через плечи и, оставив хозяину в залог своего посольства хлеб и получив взамен его другой, отправляются в дом жениха с ра­достною вестью.

Жених, видя своих возвращающихся посланников, со знаком согласия через плечо, встречает их у ворот и вводит к отцу, где, по общему с невестиными родителями согласию, назначается день бракосочетания. С этого дня жених ежеднев­но посещает невесту, к которой во все эти дни ходят ея под­руги; но во все время до свадьбы песен не поют, да и даров до этого времени жених невесте не возит. Жених имеет позволе­ние, если желает с невестой быть на едино и даже ночевать, причем строго воспрещено предпринимать что-либо против­ное целомудрию невесты.

В Малороссии также существует прекрасный обычай не домогать приданого. Жених в этом случае предоставляет все это на волю будущего тестя.

Бракосочетание у них бывает обыкновенно в воскресение, по сему накануне, в субботу, бывает у невесты девишник, приглашаются подруги или дружки, из которых одна называ­ется на всю свадьбу светилкою. Ее обязанность во время стола сидеть в большом углу и держать на сабле, увитой калийными ветвями с ягодами, восковую свечу тройчатку.

Вечером, к ужину, приезжает жених с боярами (молоды­ми товарищами) к невесте, где против их сажают за стол подруг невесты. В это время жених раздает дары родителям и сродни­кам невесты, а дружки поют свадебные песни. После ужина начинается пляска под скрипку и пляшут до полуночи.

Бояре и подружки отправляются в воскресенье с жени­хом и невестою к утрени, а после обедни венчаются. После венца жених с боярами и с поезжанами (с беседою) едет к себе в дом, тогда как молодая с своими подругами отправля­ется к своему отцу в дом.

У жениха обедают все бояре с светилкою, свахою, старо­стами и маршалками, причем сваха и светилка, в знак осо­бенного почета, пришивают боярам, старостам и скрипачу к шапкам из красных лент кветки (цветки), за что получают от них по копейке или по две. После обеда родители жениха са­дятся на шубу, кверху шерстью, и держат в руках каравай хлеба; сын кланяется в ноги сперва отцу, а потом матери и просит позволения ехать к невесте; благословив хлебом и со­лью, родители его отпускают, и молодой со всеми своими гостями отправляется к невесте.

По приближении к дому дружка и подцружий, дав знать о сем отцу и матери невесты, кладут на стол хлеб и склянку водки. Мать, подарив им по ручнику, велит въезжать во двор, среди которого всегда ставится стол, накрытый скатертью, а на нем квашню, хлеб и посуду с водкой. Выходит теща встре­чать жениха в вывороченной шубе, сидя на вилах или кочерге и держа в руках горшок с водою и овсом, который после обык­новенных приветствий подает она зятю, а сей, не сходя с лошади, выливает все на гриву лошади и потом отдает пустой горшок старшему боярину, который по принятии бросает его в сторону, причем ежели горшок разобьется, то родится сын, а если уцелеет — то дочь.

Как только жених сойдет с лошади, то брат невесты или какой-либо близкий и молодой родственник, сев на лошадь жениха, рыщет по улице во всю конскую прыть; за ним го­нятся на лошадях бояре, а настигши, ведут лошадь на тот двор, где потчуют его на коне вином, причем подносивший говорит ему: прошу выкушать! а тот, не принимая чарки с вином, только кланяется. Дружко выпивает эту чарку сам, и налив другую, снова подносит; но он опять не берет; дружко потом спрашивает: что ему надобно? "Денег" — ответствует он, тогда дружко подает ему на тарелке несколько копеек; невестин брат, приняв деньги, выпивает вино и сходит с ло­шади. Тут его слегка стегают прутиком, но брат невесты успе­вает убежать к сенным дверям и, взяв обнаженную саблю или палку, садится рядом с невестою.

Между тем жених со свахою и светилкою стоят в сенях за порогом. Невестина мать, выйдя с зажженною восковою све-чею, зажигает ею свечу в руках у светилки, потом целуются через порог с нею. Тогда дружко, с позволения старосты, вво­дит жениха в избу, где сидит со своими подругами невеста и ее брат с обнаженной саблей.

— Ты зачем здесь? — Дружко спрашивает брата жениха.

—  Сестру берегу, — отвечает тот.

—  Она не твоя, а наша, — говорит дружко.

— А если она ваша, — говорит брат, — то заплати за нее то, что я на нее употребил.

— А что ты на нее употребил?

—  Весьма много, отвечает брат, а именно: в пятнадцать лет пребывания ее в нашем доме она съела и выпила: пять бо­чек бураков (свеклы), три бочки капусты, четыре вола (быка), шесть кабанов (откормленных баранов), десять овец, сто гу­сей, двести кур, семьдесят пять уток, двадцать кулей хлеба, пять бочек пива, две бочки меду, пять бочек горилки и пр.

Дружко, выслушав все это, вынимает из кармана две или три копейки и, положив их на деревянную тарелку, на кото­рой уже стоит налитая чарка вина, подносит ее продавцу, а этот видя мало денег не уступает и продолжает торговаться до пяти, а иногда до десяти копеек. Получив то, чего желал, вы­ходит из-за стола, за который на его место садится жених, до того времени безмолвно стоявший посреди комнаты и смот­ревший на сцену торговли.

Невеста бывает в это время одета в шитую узорами белую холстинную сорочку, поверх которой пестрая шерстяная плахта (юбка), красная запаска (передник, фартук), сверх всего су­конный, смурый или белый кафтан. Козловые, красные с железными подковками или высокими ободками сапоги, под­битые гвоздями. На голове две завитыя из природных волос косы, около которой повязаны шелковый разных цветов лен­ты с висящими по спине длинными концами. На шею обык­новенно надевают красную монисту (несколько коралловых ниток) и медный или серебряный крест; на руках кольца. Ко­стюм жениха — суконный, смурый кафтан, того же цвета шаровары, шерстяной пестрый пояс, суконная с околышком черной овчины шапка, и на ногах сапоги, сильно смазанные смальцом (салом) или дегтем. В одном сапоге лежит медная или серебряная монета, на руке перстень или кольцо. По каф­тану красный кушак, за которым заткнут красивый шитый платок.

После описанной купли невесты как новобрачные, так и его поезжане сидят за столом. Вскоре отец и мать невесты, также и родственники невесты, войдя к ним с налитыми вином стаканами, потчуют их и всю беседу. Потом дружко ис­прашивает позволения у старосты на раздачу подарков отцу, матери и всем родственникам невесты. И таким образом отцу дается хлеб, матери сапоги, родственникам хлебы и платки, а дружкам (подругам) по горсти орехов и по два бублика (крен­деля).

Равным образом жених и невеста дарят всех родственни­ков хлебами и платками, а бояр — каждого по шитому или тканому бумагою платку. Потом дружко просит позволения у старосты или посаженого отца на то, чтобы поплясать ново­брачным и прочим на дворе, и получив разрешение после троекратной просьбы, пляшут под звуки скрипки до времени обеда, к которому также являются с позволения старосты или посаженого отца.

Стол покрывается сверх кылима (ковра) скатертью. На нем ставятся деревянные белые или красные тарелки и ложки с несколькими ножами, но без вилок. Перед женихом и невес­тою ставится одна тарелка, положены крестообразно две ложки и целый ржаной осыпанный солью хлеб. Посреди стола лежит кулич — (каравай), который накрыт крестообразно же двумя утиральниками с вышитыми по концам красною бумагою и который осеняется еловою веткою, в него воткнутою. Позади новобрачных, в углу, где иконы, стоит сабля с зажженными восковыми свечами — принадлежность светелки.

Как только принесут первое кушанье, состоящее из лап­ши со свининой и курицей, отец и мать невесты потчуют го­стей и сами пьют за здоровье молодых, которые во весь обед не пьют и не едят. Таким же образом при борще, жарком и при других кушаньях повторяют пить. В продолжение обеда невестина сестра или родственница, сняв с жениха шапку, пришивает к ней сделанный из розовой ленты цветок, а меж­ду тем поет приличную по сему предмету песню, за что полу­чает в награду несколько копеек. Пред концом обеда дружко по благословенно старосты, прочитав "Отче наш" и сняв с кулича ручники, берет один себе, а другой отдает поддружему. Потом, перевязавшись своим через плечо, разрезает кулич по частям и рассылает куски всем присутствующим за столом. Каждый, получив кусок, должен за него дать какую-нибудь мелкую монету на разживу новобрачной. После обеда начина­ется пляска и продолжается до вечера.

В сумерки входят в избу и начинают ужинать, который идет тем же порядком, как и обед. После ужина подруги неве­сты, простясь с нею и откланявшись всей веселой беседе, рас­ходятся по своим домам, получив притом в подарок по горсти орехов и несколько бубликов каждая. Старшую же подругу провожают молодые люди (бояре) при пении, пляске и му­зыки, до самого двора. Когда подруги удалятся, собирают ужин для молодых в особенном уединенном месте, иногда и в чула­не. В это время дружки и свахи собирают невестино приданое и укладывают, смотря по времени года, в телегу или сани, и посадя потом туда невесту с светилкою и свахою, везут в дом жениха; сам жених едет по правую сторону верхом, сопро­вождаемый боярами. Жених, вскоре по отъезде из дома тестя, ударяет новобрачную несколько раз плетью по спине, говоря: "Покидай нравы отца и матери, а привыкай к моим".

При самом отъезде в дом жениха среди ворот зажигается куль соломы, чрез огонь которого провозят повозку невесты и все следующие верхами за нею. Потом новобрачные входят в избу, кланяются отцу и матери и опять садятся за ужинный стол, со всеми гостями и тем же порядком, как в доме невес­ты. После ужина дружко со свахой и родственниками ведет их в подклеть, где оставляют их одних. Здесь невеста разувает жениха и берет деньги из сапога себе, а муж в это время бьет ее голенищем по спине. Потом ложатся они на постланной на полу соломе, покрытой килимом или войлоком, который слу­жит им вместо одеяла. После некоторого времени молодой при­зывает дружку и объявляет ему, что жена его сохранила дев­ство до сегодня, а этот последний объявляет это всей беседе с вещественными доказательствами. Затем ей тотчас подают дру­гую сорочку. Тут происходят новое веселье, пляска и пение; потом гости жениха отправляются в дом родителей невесты — бьют посуду, окна, ломают столы, лавки, причем родители жениха вместо того, чтобы обижаться, награждают полотен­цами и платками гостей за радостную весть о благополучии дочери. Получивши дары, гости отправляются опять в дом жениха и там шумно проводят день до рассвета.

На другой день снова собираются к жениху гости. Поутру рано приходит старший боярин к новобрачной и, взяв у нея красную запаску, то есть передник, выставляет его высоко на шесте, как флаг, над домом молодого, в знак целомудрия новобрачной.

Потом дружки, свахи, бояре, родственники, соседи и проч., под предводительством одного дружки, отправляются в дом старшей подруги новобрачной и ставят на стол хлеб и посуду с водкой, та со своей стороны ставит на стол кушанье и потчует посетителей им и водкою; поивши и выпив, гости выходят на двор, пляшут и поют, и так повторяется тоже у всех подруг невесты. Отпраздновав у всех по порядку, гости возвращаются в дом жениха и просят у отца позволения вести молодых в церковь. Отец надевает на молодую кибалку (на­метка). Коль скоро достигнут они церкви, то дружко, поддру-жий и другие, оставя их на цвентарь (монастыре), все без ис­ключения поют песни и идут в дом священника, где поставя на стол хлеб и водку просят его, чтобы он ввел молодых в церковь. Священник, получа надлежащую за то плату, скло­няется на их просьбу, вводит с молитвою в церковь, читает молитву, благословляет молодых и надевает после того на го­лову молодой серпанку (фату), потом, окропя того и другого св. водою, отпускает с миром.

Гости возвращаются в дом отца жениха. Там сажают мо­лодых за стол, туда является и свекор и, тыча палкою в глаза, спрашивает: "не слепа ли она", но потом, сняв с нее серпа-нок, потчует ее вином. Затем дружко угощает молодых хле­бом, намазанным сотовым медом, а потом всех гостей.

После обеда с позволения старосты выходят все на двор, для пения и пляски, которую начинает дружко. Потом стар­ший боярин, положа на тарелку несколько денег и поставя чарку вина, подносит молодой, которая, приняв деньги и выпив вино, начинает с ним плясать; таким образом она пе­репляшет со всеми. Потом гости, войдя в избу, садятся за стол, где отец и мать их потчуют; потом дружко, испрося бла­гословение у старосты и прочитав "Отче наш", разрезывает кулич и подносит куски отцу и матери, родственникам и во­обще всем гостям, которые с своей стороны, для обзаведения молодых хозяйством, дарят их разного рода скотом, птицей и другими предметами домашнего хозяйства.

По окончании этого угощения дружко, взяв стульни (пи­роги без начинки, лепешки), также вареную, а иногда и не вареную курицу, и обложив ее ветвистою калиною и красны­ми бумажными нитями, идет с молодым и со всею свадебною беседою с пением и музыкой к тестю; а по прибытии туда ставит курицу и пироги на стол.

Тесть и теща угощают зятя и всех его сопровождавших чем Бог послал. В это время дружко, разрезав курицу, подает: тестю пару пирогов и куриную головку, теще столько же пи­рогов и гузку, то есть заднюю часть, а прочим гостям по лом­тю пирога и по куску курицы. После сего теща отправляется со всеми гостями к отцу ее зятя, и там все, поужинав, весе­лятся всю ночь.

Во вторник собираются все гости, исключая бояр (быв­ших товарищей молодого) и подруг невесты, к обоим сватам; и ходя компаниями из дому в дом, потчуют друг друга куша­ньями и вообще шумно веселятся.

Такое свадебное пирование продолжается целую неделю. Несмотря, по-видимому, на большие расходы, вся свадебная пирушка в течение недели в старину обходилась с обеих сто­рон в 34 рубля 20 коп. ассигнациями.

Свадьбы на Урале. У уральских казаков в обыкновении у сговоренной невесты, с начала сговора до самой свадьбы, гостить всем ее подругам, где сходятся молодые люди, поют и пляшут с девушками. В девичник жених приносит своей неве­сте в подарок платье и весь женский убор, а невеста отдарива­ет эти подарки шапкою, сапогами, рубашкою и шароварами.

После венчания невесту везут в телеге, сзади ее сидит мать и сваха, пальцы которой унизаны бывают кольцами. Обе они прикрывают невесту полотенцем, чтобы никто не видал ее. Пред телегою идет жених с отцом и дружкою, а позади ее едут вер­хом на лошадях приятели и родные жениха. Один из них на шесте, подобно знамени, несет полосатую плахту (юбку).

Свадьба у донских казаков. У донских казаков за невестою не бывает никакого приданого, напротив жених обязан одеть невесту с головы до ног.

Свадьбы у камчадалов. Камчадалы — древние обитатели об­ширного полуострова Камчатки. Образ женитьбы у камчада­лов слишком странен и дик. Когда камчадал захочет женить­ся, то ищет себе невесты в чужом острожке и, высмотрев по своему характеру девушку, приходит к ее родителям, изъяс­няется пред ними в своем сердечном расположении к их доче­ри и просит их пожить у них несколько времени, на что те легко соглашаются. Иногда даже не объясняется с родителя­ми, а просто так поступает, и прослужив несколько времени, просит за услугу — дочь.

Во время службы, чтобы понравиться родителям девуш­ки, он показывает необыкновенное усердие, ловкость и про­ворство, даже удальство. По истечении условленного срока молодой камчадал добивается позволения хватать невесту. Если поведение его будет хорошо и он понравится родите­лям, сродникам и невесте, то ему позволяется хватать, если же нет, то труды его вознаграждаются какою-либо вещью и он должен оставить их острожек (селение). Случается, что он остается и без всякого вознаграждения.

Камчадал, получивший позволение хватать невесту, все­ми силами старается улучить время, подстеречь невесту одну или с немногими женщинами; между тем как со стороны женщин и девушек селения принимаются все меры к тому, чтобы сохранить невесту от нападения, так что редко ее ос­тавляют.

К тому же ее в это время одевают в две, три хоньбы (одежда из собачьей шкуры), потом опутывают от колен до мышек рыболовными сетями, по которой увивают ремнями так креп­ко, что она решительно лишена всякого свободного движе­ния. Опутывание и укручивание невесты служит к тому, что­бы защитить девушку от молодого человека, которому необ­ходимо для получения ее в жены прикоснуться к голому ее телу, а для того разрушить своею ловкостью все преграды к тому. Если только представится к тому возможность, он стре­мительно кидается к девушке, старается разорвать ремни и сетку, но тут невеста и девки поднимают крик, визг, схваты­вают его за волосы, царапают его лицо, бьют и всеми силами стараются отбить невесту, хотя сама невеста окончательно не делает при этом никакого сопротивления. Если жених, пре­одолев все препятствия, успел коснуться рукою до голого тела, с него этого довольно, он победитель и сам отходит от нее, а затем все бабы и девушки разбегаются, между тем невеста умильным голосом говорит своему жениху "ни, ни!", чем и заключается весь брак у камчадал.

Редко случается, чтобы камчадал сразу достиг своей цели. Бывали случаи, что ему приходилось пробовать свою ловкость несколько раз, и каждый раз получать ушибы и царапины, для излечения которых требовалось время. Бывали случаи, что бедняк семь лет добивался своей невесты и во все это время служил безвозмездно, а бывали такие примеры, что после неудачных попыток бедный жених был поруган своей невес­той и бабы, овладев им, сбрасывали с балаганов.

Кто схватит свою невесту, тот получает все права мужа и на другой или на третий день увозит ее в свое селение. Для празднования же брака он возвращается, спустя несколько времени, к родным жены.

Что касается до женитьбы на вдовах, то здесь не встреча­ется никаких препятствий, кроме одного согласия с той или другой стороны.

Мордовские и чувашские языческие свадьбы. Когда отец хо­чет женить своего сына, то посылает к отцу невесты посто­ронних людей, чтобы спросить: желает ли он выдать дочь свою за такою-то? ]Л если последует благоприятный ответ, то ро­дители жениха и невесты договаривались о калыме (выкупе), также — кому держать первую попойку и сколько чего употре­бить при ней. Калым полагался смотря по состоянию 8, 9 или 10 рублей ассигнациями. Потом отец и мать жениха просят невестину родню в гости в дом ее; а из своей родни никого не принимают.

В назначенный для того день званые гости собираются, причем их угощают.

Только в самый день бракосочетания объявляют жениху и невесте о том.

Родители жениха приезжают в дом невесты, которая в то время уже совсем одета по-праздничному и приготовле­на к браку. Вся церемония и важность ее заключается единственно в том, что отец, взяв за руку дочь свою, а мать — в руки хлеб и соль, вручают дочь свою с хлебом-солью свек­ру и свекрови.

Невеста, поблагодарив родителей своих за понесенные ими труды и хлопоты о воспитании ее и притом заплакав о роди­тельском доме и родственниках, покрывается белым холстом до пояса и в этом виде выводится своим братом из отеческого дома до саней или телеги. Прочая родня ее, проводив ее до половины дороги и встретив родню женихову, возвращается, так как на брачном пиру с невестиной стороны родни не бы­вает.

Как только приедут в дом жениха, то его брат или бли­жайший сродник, взяв невесту за руку, вводит в избу и сажа­ет за стол. Потом зовут жениха, который, нахлобучив шапку, садится подле нее. Отец его, при собрании всех сродников и других гостей, взяв поставленный на стол пирог аршина в полтора, поднимает его и концом его поднимает покрывало у невесты, говоря между тем: "Вот тебе свет! Будь счастлива к хлебу, животу и размножению семьи". Потом переменяет он ей имя: Мезява, большая, Сернява, средняя, Вежава, мень­шая, и так далее по старшинству сочетающихся сыновей сво­их. Тогда жених и сродники увидят невесту, так как и она их всех. После сего начинается пирушка, которая продолжается, смотря по средствам. В этом состоит весь обряд их таинства брака.

Ныне их браки, как христианские, сопровождаются но­выми обычаями, близкими к нашим. Обыкновенно в день свадьбы надевают на невесту красное платье или кумашник, красную рубашку и красные сапоги. На все пальцы обеих рук надевают разноцветные перстни с привешенными к ним не­большими цепочками, к которым привешены серебряные или медные копейки. Голову ее прикрывают красною фатою так, чтобы видеть лица ее нельзя было. Пред нею ставят скамейку, на которую ставят хлеб, соль и ведро пива; подле ее садится пожилой мужчина с иконою, пред которою мальчик держит свечу. Между тем все сродники ее, подходя к ней один по одному, подклоняют головы свои под фату ее, которых она порознь оплакивает. В продолжение сей церемонии один играет на гудке; а прочие, по своему обыкновению приплясывая, поют: вой! вой! При этом потчуют пивом или медом всех без изъятия предстоящих, и всяк в честь себе вменяет быть при этом пьяным. Со стороны здесь не бывает гостей, кроме отца и брата, свахи и двух дружек. Должность свахи и одного друж­ки состоит в том, чтобы подносить напитки.

Другой дружка, стоя пред невестою в безмолвии, держит в правой руке обнаженную саблю, которою время от времени махая, ударяет в потолок или матицу.

Между тем у печки на стол кладут постелю и все прочее приданое, на котором садится невестина сестра или иная ее подруга, у которой дружка должен выкупать приданое.

Коль скоро невеста оплачет всех своих сродников, то не­медленно начинается церемониальное шествие к венцу. Во первых идет дружка с саблею, потом невестина мать или ба­бушка со свечею, а за нею отец или ближайший сродник с иконою.

Туг берут невесту кто за пояс, кто за ноги и выносят из избы на двор. Между тем она, как бы неохотно оставляя дом своих родителей, старается всеми силами противиться этому выходу из дома. То схватится за матицу, то за косяк дверей, то за скобу, и с такою силою, что окружающие ее должны бывают употребить все силы для того, чтобы раздвинуть руки. Коль скоро вынесут ее во двор, то дружка, вооруженный саблею, кричит, чтобы все зрители стояли рядом и чтобы никто не выходил ей навстречу, что принимается за дурной знак.

Между тем у избы запирают двери и никого оттуда не выпускают, пока не посадят невесту в сани или в повозку и покрывают белою скатертью с бахромою. Поезд следует так: сперва отец или брат женихов, потом невеста со свахою и дружкой, в одной повозке, затем подруги ее и вся свита едет только до половины дороги; а отсюда сопровождает ее поезд жениха до самой церкви, где дожидается жених.

Когда окончится венчание, впереди всех едет жених, а за ним невеста, после того и весь поезд. По прибытии домой жених тотчас, приняв невесту, ведет в избу; но прежде, неже­ли входят в нее, становятся оба одною ногою на порог избы, где ставят горячую с хмелем сковороду на ногу сперва жени­ху, а потом невесте. Жених сбрасывает ее ногой, потом то же делает и невеста. За отбрасыванием ногою сковороды с хме­лем тщательно наблюдают все домашние и выводят свои зак­лючения о будущем новобрачных. Чем далее отлетит сковоро­да от ноги невесты, тем она будет сердитее и сварливее; а чем ближе, тем смирнее и добрее. Если сковорода упадет вверх дном, то думают, что новобрачные будут несчастливы, а на­оборот — дном к низу — полное благополучие.

Затем жених, невеста и все гости входят в избу; садятся за стол и пируют; но при этом пиршестве никого из родни ново­брачной не бывает. Сама же невеста тотчас убирает голову по-девичьи, как до сего ходила, и потом ходит так до того време­ни, пока не увидится с отцом или матерью, или вообще с тем, кто ее выдавал замуж, а затем уж лишается всех девичь­их украшений.

У некоторых мордовцев есть обычай раздавать крутую кашу всем сбежавшимся с деревни смотреть молодых, по чумичке на человека, кому в шапку, кому в полу, а иному и за пазуху.

У чуваш, живущих по Волге, если кто вздумает женить­ся, должен послать свата в дом невесты и торговаться с отцом на счет выкупа. Не знаем как теперь, но лет 90 тому назад цена тамошним невестам простиралась от двадцати до пяти­десяти рублей ассигнациями. Бедняки покупали в то время жен, платя десять, пять рублей, а богатые платили до семиде­сяти рублей на ассигнации. Приданое невесты обыкновенно состоит из разного скота, домашней утвари и одежды, сораз­мерно или почти соразмерно с выкупом. Впрочем, это в дру­гих местах называется калымом (выкупом, а у чуваш называ­ется Хота, сватовство).

По заключении торга бывает поезд с дарами. Жених, при­езжая с родителями к невесте, представляет договорную сум­му денег, причем дарит новых родственников рубахами, плат­ками или холстом; а для благополучия в сочетании, хозяе­вам — пшеничный хлеб и небольшое количество меду-сырца, которое, поднося, держит против солнца и творит молитву. В этот же день после веселой пирушки условятся на счет дня брака.

В этот день невеста сидит в гостеприимной избе за отго­родкою с закрытым лицом. Но в известное время выходит от­туда и ходит вокруг избы с печальным выражением лица, между тем как ея подруги носят пред нею пиво, хлеб и мед-сырец. Когда таким образом она обойдет три раза вокруг избы, то жених, сорвав с нея покрывало, целует ее и меняется с нею перстнями. И с того времени она называется обрученною. После того невеста, угостивши гостей хлебом, пивом и ме­дом, уходит опять за перегородку, где женщины, сняв с нее худую девичью шапку, надевают бабью, поновее, называе­мую хущиу.

При раздевании, как и у других русских племен, невеста должна разувать жениха. На следующий день происходит доз­нание, сохранила ли молодая свое девство, если не сохрани­ла, то стыдят молодую стаканом с продырявленным дном, как уже ранее было описано, и все кончается смехом, без неприятных для молодой последствий.

В этот день молодая принимает гостей как хозяйка, и день проводится в песнях и плясках под музыку, веселее первого.

Свадьбу играют по большей части у жениховых родителей. Гости, со своей стороны, никогда не ходят без съестного и напитков, а кроме того кладут на поставленный на столе хлеб с воткнутой в него стрелою кто что может из денег, на разза-вод молодых.

В прежнее время чуваши — христиане венчались спустя долгое время после этих обрядов.

Черемисская языческая свадьба. Когда черемисы были идолопоклонники, то в той избе, где предположено было свадебное торжество, на столе домашнего своего идола, Карт совершал моление. Потом делали обед, а за оконча­нием его предавались веселью, состоящему в пляске, пес­нях и музыке на гуслях, или на волынке. В то время как Карт читал свою молитву, в другой избе невесту наряжали в замужнее женское одеяние, сняв покрывало, надевали на нее нарядную женскую шапку или повязку. Затем же­них, взяв ее за руку, отводил ее в гостеприимную избу, где она во все время моления Карта стояла на коленях, а затем, вставши, раздавала дары и подносила всем гостям пиво или мед. По окончании всего этого она отправлялась опять в ту избу, где была.

Ввечеру невеста раздевалась сама, но ложилась как-то не добровольно и по принуждению. Уложив молодых, бабы за­пирали подклеть.

На другой день, поутру, в сопровождении женщин вхо­дил в подклеть один из пожилых мужчин, избранный вместо отца молодой, держа в руке предобрую плеть. И если он ус­матривал в молодой что-либо противное доброй чести до ее замужества, то поднимал плеть и обещал ею вознаградить на другой день, и конечно, это наказание исполнялось. Так же поступали и молодые, только позднее, по окончании всех сва­дебных обрядностей.

Третий день препровождали они также в пирушках и веселье. Пред удалением всех каждый, выпив стакан пива или водки, бросал в него какую-либо монету, в подарок молодым.

Мало бывает и ныне между черемисами браков, где бы не примешивались эти языческие обряды.

Татарская свадьба. У татар русских существует в основе одно и то же, согласно религии, но встречаются некоторые различия в частности их обрядности. У татар по реке Черем-хану, которая впадает в Волгу при Сингелееве, существует такой обычай при свадьбах: когда жених или его родители выберут невесту, то сватают ее тоже, как и прочие, чрез по­сторонних лиц и после согласия с той и другой стороны на­чинают толковать о калыме. У них даже бедняки должны пла­тить довольно тяжелый калым. И женскому полу нет при­нуждения выходить замуж, а потому невестин отец при на­чале сватовства спрашивает дочь, охотно ли она идет, нра­вится ли ей жених? Только ее согласие решает дело. Затем приглашают муллу, который, прочитав молитву, разрешает ей сидеть с женихом за занавесой, потом гости пьют и весе­лятся. Но только тогда жених волен взять свою невесту, когда заплатит ее отцу калым сполна. Между тем жених волен тай­но, время от времени, посещать невесту, повольничать не­много, но в права мужа вступать ни под каким предлогом не допускается.

По уплате полного калыма невестин отец приглашает го­стей на пир, и погуляв до пьяна, они разъезжаются по домам; а жених с невестою и другими сродниками, взяв все приданое невесты, уезжает в свой дом. Потом призывается мулла, и начинается брак. Брак их очень краток и прост. Молодые сидят или в другой избе, или тут же за занавесом. А мулла, не видя новобрачных, спрашивает трижды у присутствующих: "же­нился ли такой-то?" Ему отвечает дружка: "женился!" — тоже троекратно называя по имени жениха.

Потом мулла спрашивает о невесте троекратно: "вышла ли такая-то замуж за такого-то?" Дружка тоже на каждый его вопрос — что вышла такая-то? Наконец, мулла читает молит­ву, и тем кончается процесс брака.

По прошествии двух или трех дней зять приглашает к себе в дом тестя и всю родню молодой жены для пирования; гости собираются, и каждый из них приносит что-либо в подарок новобрачным.

Свадьбы у казанских и кренбургских татар совершаются так же почти, как выше сказано. Так же поступает и мулла при совершении брака. Замечательно то, что у них существу­ет девичник, куда собираются подруги и родные, поют пес­ни и оплакивают перемену состояния невесты, которая в это время сидит с закрытым лицом. Между тем двое мужчин от лица невесты поют песню, содержанием которой то, что "она перемены этой желает". Накануне брачного дня к вечеру, посадя невесту на ковер, относят невесту в тот дом, где дол­жна быть свадьба, и тут она видится с новыми своими род­ственниками.

У этих татар потеря девства до замужества считается ве­личайшим бесчестием. Гневного характера жених имеет право во время самой свадьбы сорвать с своего тестя и тещи свои подарки.

Свадьба сибирских (чулымских) татар. Эти татары также посылают свата. Сват, отправляясь по делу сватовства, берет с собою новую трубку (китайскую), набивает ее китайским та­баком, а придя туда, объявляет причину прихода и тотчас оставляет там свою трубку и табак, сам удаляется куда-то на короткое время. По возвращении, если он заметит, что трубка не была в употреблении, то считает это за отказ, а если ус­мотрено, что курено, то принимается торговать невесту на платье, мягкую рухлядь, скот и на проч.

Свадьба совершается в новой юрте, брачное ложе моло­дых — войлок. Если новобрачная виновата пред своим мужем, то она никакой обиды от мужа не терпит, но молодой украд­кой уходит и не ранее возвращается, как разделавшись доб­рым порядком с похитителем ее чести. Потом все предается забвению.

В день свадьбы у них тоже происходят пирушки и веселье с песнями, пляскою и музыкой. Кроме того, жених занимает­ся борьбою с родственниками невесты и если успеет всех их побороть без посторонней помощи, то заслуживает огромное общее одобрение.

Калмыцкая свадьба. У этого народа, исповедующего ламай-скую веру, женитьба детей совершается по воли родителей. Но прежде, чем принимаются за сватовство, обращаются к Гелюну (своему жрецу), объявляют ему имена жениха и невесты, год, месяц и число рождения каждого из них, и гелюнъ справляется в книге судеб (сударъ), а потом им объявляет соизволение Бур-ханов, их богов, успех или не успех брака. В последнем случае брак никогда не состоится. Разве только задарят гелюна, тогда он постарается умилостивить своих богов.

Таким образом, получив соизволение своего жреца, до­говариваются при свидетелях обеих сторон о колыме, кото­рый состоит из выкупа со стороны невесты. Она должна при-весть за собою: новую кибитку, по несколько всякого скота и ясыръ (прислугу).

Брак гелюнъ совершает во время нового месяца с обык­новенными своими обрядами: сперва приводит жениха и не­весту к бурханской присяге во взаимной верности; потом, выведя их из кибитки, приказывает им глядеть на солнце, а сам читает молитву; причем жених и невеста кладут земные поклоны.

Наконец — гелюнъ, по совершении надлежащих молитв, возлагает на жениха и невесту руки, тем и кончается вся це­ремония. Потом сажают невесту в кибитку за занавес; а жених садится впереди.

Родственники обеих сторон, взявшись за сырую овчину с двух сторон, начинают что есть силы тянуться между собою, и чья сторона перетянет, значит, та должна угощаться на счет противоположной побежденной стороны. Обыкновенно с од­ной стороны тянутся одни жениховы родственники, а с дру­гой — невестины.

При начале пирушки вводят невесту в ее кибитку, где она с прочими женщинами и девушками при игре на чебыдзе, волынке и гудках веселится. В это время воспрещается видеть­ся со свекором и старшею жениховой родней, а отца своего не прежде посетить, как по прошествии года, и тогда уже получает она от него надлежащий свой пай (удел или учас­ток) в верблюдах, разном скоте и прочем.

У калмыков уральских часто сговаривают детей не только младенцами, но даже тогда, когда жены их беременны, если только родятся у одного сын, а у другого — дочь.

Сочетаются браком еще по четырнадцатому году. За два года до свадьбы позволяется жениху ходить играть с невестою. Но ежели она до свадьбы забеременеет, то жених или его отец должен удабривать родителей невесты подарками, несмотря даже что последовало обручение.

Договоры с невестиным отцом и матерью насчет выкупа за нее производятся до свадьбы. Со своей стороны ее родители приготовляют в приданое платье, разные домашние вещи, постелю, войлоки, одеяла и кибитку из белого войлока.

Пред браком справляются у гелюна насчет благополучно­го для брака дня, когда и совершают потом брак. Пред нача­лом брака, когда невеста в сопровождении родителей и род­ственников приезжает к жениху и ставит новую кибитку, то прибывший в дом гелюнъ, при всем поезде, читает некото­рые молитвы; невесте, по его приказанию, расплетают косы, а волосы заплетают только на две. Затем гелюнъ берет шапки у жениха и у невесты, отходит в поле и окуривает их ладаном, при чтении ему известных молитв, возвратясь, отдает дружке женихову, а сваху — невестину шапку и приказывает надеть молодым.

После этого брака начинается пирушка, на которую мясо для пира жертвует отец невесты. Затем невесту оставляют в кибитке у жениха, в которую некоторое время не дозволяется вход никому с ее стороны, кроме матери и сродниц.

Многоженство и развод калмыкам возбранен, хотя быва­ли примеры и нарушения этих правил. В последнем случае раз­вод по неудовольствию того или другого супруга между знат­ными калмыками. Говорят, что если желание развода следова­ло со стороны жены, то муж раздевал жену донага и гнал со двора плетью. Но более благоразумные калмыки отпускали жену не только с честию, но даже делали для ее родственников пирушку и награждали скотом и лошадьми.

НАРОДНЫЕ ПРИМЕТЫ

Храм трещит (дом трещит, стены) — выживает из дома. Ухозвон, кости под колпиками свербят — путь будет. Длани свер­бят (ладони чешутся) — деньги иметь; очи свербят — плакать. Воронограй, куроклик (пение курицы) — худо будет. Утица крикнет, гусь гогочет — око-миг (дрожь в ресницах). Огнь бу­чит (треск дров), пес воет, мышеписк (писк мышей), мышь порты грызет (вообще платье); кошка в окне мышица устра­нит — сон страшен. Слепца встретить — взгорит нечто; огонь пищит, искра из огня, кошка мяукнет — падет человек; свеща угаснет, конь ржет, вол ревет, трава шумит, древо скрипит, сорока поцекоцет, дятел желна (долбит дерево); стенощелк (черви в стенах); жаба воркует.

Эти последние приметы служили или предвозвестниками перемены погоды, или удачи охоты.

Дым в избе высоко ходит (в курной) — к погоде.

Мышь в жилье высоко гнездо совьет — снег велик будет и погода будет.

Берег подымается, и море дичится, и ветры, сухие и мок­рые, тянут, и облака дождевые, снежные и ветреные, и гром гремит, и буря веет, и лес шумит, и древо о древо скрипает, и волки воют, и белки скачут — море будет и война возстанет, и вода прибудет, и плодов в лете в коем не будет, или умалится.

Суеверие беременных женщин. Смелая и суеверная женщи­на, будучи беременна и желая узнать, кого она родит, давала из рук своих медведю, конечно медведю ручному, таких встарь водили скоморохи на потеху, — хлеб, мед, водку, и ожидала, какой голос или звук издает медведь: если он рыкнет — жен­щина родит девицу, а если замычит, то — мальчика.

Об образовании младенца тоже образовались полуязычес­кие, полухристианские убеждения. Одно описание говорит, что человек состоит из восьми частей: сердце от камени, тело от персти, кости от облак, жилы от мглы, кровь от черного моря, теплота от огня, очи от солнца, дух от Святого Духа.

Зарождение в младенце духа. Говорится, будто бы во время беременности женщины ее Ангел Хранитель берет части: у земли, или у воды, или у железа, или у камени, или у древа, или у огня, или у всякия вещи смертныя, и возьмет от того камень материн и кинет на отроча то, и от того зарождается в нем дух.

О человеческих свойствах. (Темперамент.) Человеческие свойства зависят (былое уверение), от преобладания какой-нибудь из восьми частей состава его тела: от земли тело: тот человек темен и не говорлив; от моря — кровь в человеце, и тот человек прохладен; от огня — жар: тот человек сердит; от камени — кость: тот человек скуп, не милостив; от солнца очи: тот человек богатыреват и безстрашен; от ветра дыхание: тот человек легкоумен; от облака мысль: тот человек похот­лив; от света — свет: тот человек свят, не мыслит земного, но мыслит небесное.

Хозяйственные приметы против червя. Возьми веник, ко­торым от оводов отмахивалися, покрагашвай капусту и — червь выйдет.

Для удачи в пчеловодстве. Возьми осетровую кость и вотк­ни в улей к пчелам и больше пчелы водятся и пасут (несут) мед из чужих улей и бортей.

Хозяйственная примета против падежа скота. А коли скот умрет, и ты с умершаго скота сыми кожу, продай, да на те пенязи купи сковроду железную, да ешь сам с нее всякую явству — скот твой не станет мереть.

Хозяйственная примета на счет купли коня. А коли купишь коня и ты, или выменяешь, и дай ему из решета ясти в сту­пу, — будет добра.

Камень против отравления. Есть камень синь, в жабе — черепах, а носит она у себя в голове, и кто тот камень выймет из жабы и держит у себя во устах, и не боится человек ника­кого окорму, а коли окормят и тот камень подержи во устах.

Для успеха в работе. Время пред восходом солнца счита­лось особенно знаменательным: тогда ходили купаться, мыли платье, ткали и пряли, вертели масло и делали другие домаш­ние работы, думая, что деланное до солнечного восхода иметь что-то особенно важное.

Орлов камень, змеиные рожки, рога единорога. К симпати­ческим средствам принадлежали (в XVII веке) орлов камень, рога единорога и змеиные рожки. Орлову камню, по совре­менному суеверию, Бог дал дивныя угодья таковы, что не сведущим людям нельзя про него и веры взять. "Воображали", что этот камень находят в орловом гнезде. А держит орел тот камень в своем гнезде будто бы для оберегания детей своих, потому что тот камень оберегает от всяких притчей, от повет­рия и от всяких зол. Рог единорога считался редким и драго­ценным средством не только для исцеления от тяжелых болез­ней, но и для поддержания цветущего здоровья вообще на всю жизнь. Это верование о роге единорога распространили иностранцы в XVII веке, и сам Царь Алексей Михайлович в 655 г. соглашался за три такие рога заплатить десять тысяч руб­лей соболями и мягкою рухлядью. Рассказывали, что они дли­ною до шести пядей и светел. Небогатые не могли иметь таких дорогих средств и употребляли так называемые змеиные рож­ки. Их толкли в порошок и давали пить в случае какой-нибудь внутренней болезни. Эти змеиные рожки очень часто (и веро­ятно всегда) были не что иное, как простые кости.

Приметы для воду скота. Если хочет скота много держать, то медвежью голову пронеси сквозь скот, на Иванов день до солнца, и вкопай среди двора и скот будет вестись.

То же. Аще кто животину купит приводную, мерина или корову, и приведши ко двору велит растянуть пояс женский от вереи до вереи, да замок положит к верее, а колоду замоч­ную к другой верее, и проведши животину сквозь замок, зам­кнуть и пояс взять, опоясаться и через мужской пояс, живо­тину водить же от вереи до вереи растянувши.

Отчего в деревне не едят телятину. Во многих городах и деревнях суеверы почитают грехом есть телятину. Смысл этого понятия происходит, с одной стороны, от того, что ново­тельные коровы, лишась своих ососков, теряют молоко, из чего и явствует, что воздержание от ядения телятины в сель­ских жителях происходит не от суеверия, но от доброй эконо­мии. Но можно считать еще и ту причину отчего не едят телят, потому что теленок — бычок или телка — предмет будущих выгод; между тем как крестьянин может довольствоваться в скоромные дни мясом свиней и баранов, и то по праздникам, которых в году не особенно много, благодаря постам.

Мщение за неопрятность. Кто, не соблюдая чистоты в доме или во дворе, кладет свой помет где попало, и особа та неиз­вестна, то берут из печи раскаленное уголье и сыплют на тот помет, веря точно, что все седалище опаршивет.

Приметы и обряды при родинах. Когда женщине наступит время родин, то час рождения стараются утаить, веря, что от того женщина родит легко, а в противном случае тяжело. Ро­дильную молитву, в тех местностях, где деревни от церквей отдалены, давали в шапку; посланный, возвратясь в избу к родильнице, вытрясает из шапки, и тем очистить. Кормят за столом отца новорожденного кашею кума и другие женщины: таким образом, отец высылается на сие время вон; потом, взяв столовую ложку, кладут в нее по пропорции: горчицы, перцу, хрену, соли, уксусу, сорочинского пшена, то есть каши бабкиной, и обсыпают сахаром, принудят это съесть хозяина, знаменуя тем, чтобы и оный что-нибудь при сих родинах пре­терпел болезненного, так, как и роженица. Но многим горо­дам родня посылает к роженице так называемую порушку; она делается из сухой разваренной малины, подслащенной саха­ром или медом: сей порушки посылается всегда по кружке от всякого родственника и по большому круглому пирогу.

В Мордве существует обычай беременным женщинам ро­жать в бане, под предлогом, что в натопленной бане рожать легче. В баню эту, кроме бабушки, никто не входит. После бла­гополучного исхода бабушка оповещает отца и родственников о рождении младенца, но не допускает до свидания с ново­рожденным до тех пор, пока бабушка не напечет блинов, не сварит крутой каши. Таким образом приготовив стол, пригла­шает отца и родственников младенца, и тут назначается имя ребенку бабушкою, часто по имени первого встречного или встречной.

У калмыков, когда приходится женщине быть на сносях, тогда избирают здорового мощного калмыка, которого честву­ют каждый день, хорошею по их обыкновению пищею, о ко­торой выше сказано: и как скоро начнутся у роженицы поту­ги, тогда дюжий угощенный калмык садится на пол среди кибитки и, роженицу посадив на колени, жмет ее обхватом своих рук, начиная от грудей и опуская их до самого лона. Это давление продолжает до тех пор, пока младенец начнет пока­зываться, которого калмыцкая бабушка, сидя перед рожени­цею на цыпочках, караулит и, как скоро покажется младе­нец, то дает знать около стоящим, которые палят из пистоле­тов, дабы нечаянным выстрелом испугать роженицу, и тем споспешествовать к рождению. Дюжего калмыка за труды гос­тят, дня два или три и, подарив овцою или жеребенком, от­пускают; бедные, которые не в силах нанять дюжего калмы­ка, двоякое имеют средство: первое состоит в том: у рожени­цы в то время, когда начинаются потуги, утробу перетягива­ют широким ремнем и давят сверху вниз; через что бывает им облегчение; последнее средство кажется им значительным облегчением, третье средство состоит в том, что роженица берет палку, к которой приделана широкая развилина: роже­ница ложится животом, и давит оной, сколько достанет сил до тех пор, пока не разрешится от бремени; при всех сих спо­собах к облегчению родов случается, что роженицы после ро­дов долгое время бывают без чувств, а иные и долго страждут разными от того болезнями, но крепкая их природа все пре­одолевает: и редко между ними слышать можно, чтобы жен­щина замучилась родами. Впрочем, никаких увеселений, пир­шеств при родах не бывает, как например, при родах русских женщин и других народов Европы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Данной книгой мы хотели обратить внимание на проблему нашего истока, на вопрос — кто мы есть. Все рассуждения о на­циональной идее беспочвенны, если они не основываются на понимании фундамента, сути нашего этноса. Именно этноса, а не нации. В истории действуют этносы, а не нации. Советский народ был таким этносом. Чем больше в этнос входит нацио­нальностей, тем лучше. Но входит не формально, а органически. Советский народ был уникальным этносом: по духовности, ин­теллекту, стойкости, доброте, чувстве братства и взаимовыруч­ки, милосердности. И распался не этнос, разделились не отдель­ные национальности. Все зло совершили отдельные особи — на­ционалисты с одной-единственной целью — получить власть. А сами народы от этого пострадали, все, в том числе и российс­кий народ. В книге пишется о русских сейчас и в прошлом. Но не надо это воспринимать как национализм, шовинизм. Наоборот.

В книге мы только затронули проблему, очень важную для России в данное время. Ее надо решать. Те, кто это понимает, должны объединиться, и так будет легче ее поднять. Сейчас же отдельные исследователи и просто честные люди делают, что могут. Но этого мало. Им надо помочь. И тогда сделанное нами всеми дело даст свои плоды и Русь, объединив другие народы, повернет мировую цивилизацию на стезю Прави, вы­сокой морали и достойной Человека жизни. Жизни в согласии с Природой, Богом.