ГЛАВНАЯ    С А Й Т   Н О В И Н К И   ОККУЛЬТИЗМ   жизнь или смерть

 

Станислав и Кристина Гроф (США)

СИЯЮЩИЕ ГОРОДА И АДСКИЕ МУКИ

ДРЕВНЯЯ МУДРОСТЬ И СОВРЕМЕННАЯ НАУКА

 

Центральная тема средневековой литературы, посвящен­ной искусству умирания, в сжатом виде хорошо выражается ла­тинским изречением: «Mors certa, hora incerta» (самое опреде­ленное в жизни есть смерть, не определен лишь ее час). Средне­вековый философ добавляет к этому утверждению, что именно в силу неопределенности момента смерти мы должны быть го­товы к ней всегда.

Сознание чрезвычайной значимости умирания как неотъ­емлемой части человеческого существования — характерная черта всех древних и не-западных современных культур, в которых тема смерти оказывает глубокое влияние на религию, обрядовость, мифологию, искусство и философию. То же отно­шение к смерти было существенной частью и западной культу­ры до времен индустриальной революции. Западному человеку пришлось заплатить за технический прогресс дорогой ценой глубокого отчуждения от фундаментальных биологических аспектов существования. Этот процесс получил наиболее яркое выражение в отношении основной жизненной триады: рожде­ния, секса и смерти. Революция в психологии, начало которой было положено Зигмундом Фрейдом, в значительной мере сня­ла запреты, наложенные на человеческую сексуальность. В по­следнее десятилетие мы стали свидетелями некоторого про­гресса в области изучения явлений рождения и смерти. Это на­ходит выражение не только в быстром развитии процесса осоз­нания значимости опыта рождения и смерти, но и в револю­ционных изменениях медицинской практики, касающейся деторождения и ухода за умирающими.

Не случайно снятие табу, связанных с рождением и смертью, сопровождалось возрождением духовности, также ставшей од­ной из жертв материалистической науки. По мере развития сов­ременных знаний об этих явлениях становится все более очевидным, что рождение, секс, смерть и духовность тесно взаимо­связаны и отражены в подсознании человека. Поскольку подоб­ные представления составляют существенную часть многих древних космологии, религий и философий, новые открытия быстро заполняют пропасть между древней мудростью и современной наукой. В процессе конвергенции современной физики, исследований сознания и мистицизма многие древние системы знания, считавшиеся ранее устаревшими, оказываются необы­кновенно уместными в нашей повседневной жизни. Особенно верно это в отношении древних знаний о смерти и умирании, практики шаманства, Книг мертвых и таинств смерти-возрожде­ния.

Для того чтобы осознать истоки и размах революции, происходящей в отношении к смерти и умиранию, необходимо ясно представлять себе степень дегуманизации и отчуждения, при­внесенных в западный мир техническим прогрессом.

Вера в загробную жизнь составляет часть нашей религиоз­ной традиции, но для умудренного западного человека религия почти полностью утратила присущие ей изначально жизнен­ность и значение. В не-западных культурах остались в прежней силе положения космологии, религиозных и философских сис­тем, в соответствии с которыми смерть не является абсолютным и безвозвратным концом существования, а сознательная жизнь в тех или иных формах продолжается после биологической смерти. Эти концепции загробного существования охватывают широкий круг представлений начиная от совершенно абстракт­ных состояний сознания и кончая образом загробного мира, сходного с земным существованием. Но во всех этих верованиях смерть рассматривается как переход, или трансформация, а не как полное уничтожение индивидуума.

Эсхатологические мифологии не только подробно описы­вают посмертные состояния сознания или места обитания умер­ших, такие как небо, рай или ад, но и предлагают точную карто­графию, как руководство для умирающего в последовательных изменениях сознания, происходящих в критический период перехода в другую жизнь.

Подобные системы верований, несомненно, обладают спо­собностью смягчать страх перед смертью, а в своих крайних вы­ражениях они даже предлагают обратное отношение ценностей земного и посмертного существования. Для индусов непросве­щенная земная жизнь является состоянием отчуждения, за­ключения, заблуждения, в то время как смерть несет воссоединение, духовное освобождение и пробуждение. Смерть дает индивидуальному Я возможность порвать с мировой иллюзией и обрести божественную сущность. В религиозно-философских системах, отводящих большую роль перевоплощению, таких как индуизм, буддизм, джайнизм и тантризм, умирание может рас­сматриваться как более важное состояние, чем жизнь. Знания об опыте, связанном с умиранием, и правильное отношение к не­му могут оказать радикальное влияние на будущее воплощение. Для буддистов биологическое существование неразрывно свя­зано со страданием, а цель и победа духа заключается в том, чтобы погасить огонь жизни и остановить «колесо бытия» — цепь повторных воплощений.

Смерть иногда рассматривается как шаг на более высокую ступень духовной или космологической иерархии, продвижение в мир почитаемых предков, могущественных духов, полубогов. Она связана с переходом из земной жизни, полной страданий и проблем, в блаженное существование в солнечной обители или в царстве богов. Чаще концепция загробного существования дихотомична и включает в себя полярные представления: ад и чистилище, с одной стороны, рай и царство небесное — с дру­гой. Посмертный путь души сложен и труден. Таким образом, важно быть хорошо подготовленным к приходу смерти. По меньшей мере необходимо знание картографии и законов за­гробного существования.

Для многих традиций характерно убеждение в том, что, го­товясь к смерти, человек должен сделать больше, чем просто приобрести знания о процессе умирания. Разработаны способы изменения сознания с применением психоделических средств и нефармакологические методики, сделавшие реальной экспе­риментальную «тренировку умирания». Психологическое столк­новение со смертью бывает настолько убедительным и потря­сающим, что его практически невозможно отличить от истин­ного биологического конца. Опыт завершается ощущением ду­ховного перерождения. Это основной момент инициации в ша­манстве, посвятительных обрядов и религиозных мистерий. Подобная символическая смерть не только дает глубокое осо­знание непрочности биологического существования, но и облег­чает духовное прозрение и проникновение в трансцендентную природу человеческого сознания.

Литературные источники, известные нам как Книги мерт­вых, дают умирающему точные и подробные наставления. Са­мые знаменитые из этих книг — Египетская и Тибетская, хотя подобная литература есть и в индуистской, мусульманской и среднеамериканской культурных традициях. В средневековой Европе этой теме были посвящены многочисленные труды, известные под общим названием «Ars Moriendi», или искусство умирания. Поскольку человек способен при жизни испытывать состояния сознания, связанные с умиранием, эти тексты могут служить и руководством для медитации и инициации.

Таким образом, в древности и в эпоху доиндустриальной культуры умирающий человек был вооружен религиозными и философскими представлениями, превосходящими смерть, и, возможно, имел предшествующий опыт пребывания в изменен­ных состояниях сознания, включая символическую встречу со смертью. Приближение смерти он встречал в кругу близких, по­лучая поддержку и утешение от членов семьи, клана или племе­ни, а иногда даже специальное компетентное руководство на последовательных стадиях умирания. Средний западный чело­век перед смертью оказывается в совершенно иной ситуации. Религиозное учение о загробной жизни дискредитировано мате­риалистической наукой и рассматривается лишь в отношении к истории и географии. Религиозная жизнь в значительной сте­пени имеет только внешние проявления, потеряв связь с изна­чальными внутренними источниками. Образованный западный человек, как правило, считает веру в сознательную жизнь после смерти и в посмертный путь души проявлением примитивного страха и суеверия людей, лишенных преимущества научных знаний. В картезианско-ньютоновском мировоззрении созна­ние — продукт деятельности головного мозга, и поэтому оно прекращает существование в момент физической смерти. И хотя существуют разногласия по поводу того, что считать смертью — остановку сердца или прекращение электрической активности головного мозга, — идея сознательной жизни после смерти ока­зывается несовместимой с материалистической наукой.

В контексте нашей прагматической философии, превозно­сящей успех и материальное благосостояние, старость и смерть рассматриваются не как неотъемлемые части жизненного про­цесса, а как поражение, болезненное напоминание об ограни­ченности нашей власти над природой. Неизлечимо больной и умирающий человек в нашей культуре считается проигравшим, и так же считает он сам.

Современная медицина полностью полагается на достиже­ния техники и сверхспециализированную аппаратуру, утратив холистический подход, характерный для народной медицины. В отношении к умирающему преобладает стремление во что бы то ни стало победить смерть или отсрочить ее приход. В этой борьбе за механическое продолжение жизни очень мало внима­ния уделяется тому, как пациент проводит последние дни, его психологическим, философским и духовным потребностям. Престарелых и умирающих удаляют из семьи и из повседневной

жизни, помещают их в дома призрения и больницы, где осмыс­ленное человеческое общение заменяется изощренной техни­ческой мишурой: кислородными палатками, колбами и трубка­ми для вливания, электростимуляторами и мениторами жизнен­но важных функций.

Не только современные религия, философия, социальная структура и медицина не могут предложить средства для облег­чения душевных страданий умирающего. До недавнего времени даже психологии и психиатры поддерживали атмосферу всеоб­щего отрицания и запретов, окружавших смерть. Противостоя­ние смерти — полный биологический, эмоциональный, психоло­гический и духовный кризис — оказывалось, пожалуй, единст­венной жизненной ситуацией, где была недоступна компетент­ная психологическая помощь. Специалисты в области душевно­го здоровья с педантичным вниманием к деталям занимались множеством несущественных проблем, систематически укло­няясь от исследований опытов умирания.

Хотя и в настоящее время положение вещей далеко от идеа­ла последнее десятилетие произошли радикальные изменения в области знаний о смерти и в отношении к ней. Начало этого процесса было в значительной мере связано с работой амери­канского психиатра, швейцарки по происхождению, Элизабет Кюблер-Росс и с ее книгой «О смерти и умирании». В дополне­ние к своей всемирно известной деятельности по облегчению эмоционального состояния умирающих д-р Кюблер-Росс суме­ла пробудить позитивный интерес к опыту, связанному со смертью. Другое важное направление танатологических иссле­дований развивалось независимо в области психоделической терапии раковых больных. Было показано, что вызванные ЛСД переживания смерти и повторного рождения и мистические состояния сознания могут изменять отношение пациентов к жизни и смерти и смягчать страх перед смертью. Результаты современных исследований смерти и умирания в значительной мере подтвердили общие положения эсхатологических систем не-западных культур. Это вызвало новый интерес и признание Западом древнейших и восточных религий и философий. Ста­новится очевидным, что эти системы верований основаны на глубоком понимании человеческого разума и необычных состоя­ний сознания, на знаниях о наиболее универсальном аспекте человеческого бытия, и поэтому они имеют огромное значение для всех нас.

 

ОПЫТ КЛИНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ И БЛИЗОСТИ СМЕРТИ

 

Отрицание западной наукой концепции сознательной жизни после смерти как построения, основанного на суеверии и страхе смерти, не было тем не менее результатом тщательного изуче­ния вопроса, характерным для научного подхода. Как раз наоборот, до недавнего времени медицина и психиатрия стара­тельно избегали этой проблемы. Возможность существования сознания после смерти отвергалась не потому, что ей противоре­чили данные клинических наблюдений, а априори, потому что сама концепция была несовместима с существующими научны­ми теориями. Однако научные парадигмы не следует путать с истиной — они представляют собой, в лучшем случае, рабочую модель, организующую современные исследования. Если в рам­ки парадигмы не укладываются важные научные данные, ее нужно заменить более адекватной концептуальной схемой.

Первое серьезное изучение опыта смерти было предпринято не в двадцатом веке, а в девятнадцатом, и не психологом или психиатром, а известным швейцарским геологом Альбертом Хеймом. Мистические переживания во время падения в Альпах, едва не окончившегося смертью, пробудили в нем интерес к субъективному опыту, связанному с жизненно опасными ситуа­циями и с умиранием. В течение нескольких десятилетий он со­бирал наблюдения и свидетельства людей, переживших серьез­ные несчастные случаи: раненых солдат, каменщиков и кровель­щиков, срывавшихся с большой высоты, рабочих, попадавших в стихийные бедствия в горах и железнодорожные катастрофы, тонувших рыбаков. Однако наиболее важная часть работы Хейма основана на сообщениях альпинистов, которые пережили серьезные падения в горах.

Впервые Хейм опубликовал свои открытия в докладе на съезде Швейцарского Альпийского клуба в 1892 году. Он сделал заключение о том, что субъективный опыт близости смерти уди­вительно сходен в 95% случаев, независимо от сопутствующих обстоятельств. Умственная деятельность сначала резко уско­ряется и обостряется. Восприятие событий и предвидение исхо­да обычно бывают вполне отчетливыми. Время необыкновенно растягивается, а люди действуют с быстротой молнии и в пол­ном соответствии с реальными обстоятельствами. Как правило, за этой стадией следует внезапный обзор жизни.

По Хейму, происшествия, в которых человек внезапно ока­зывается перед лицом смерти, гораздо более «ужасающи и же­стоки» для свидетелей, чем для жертвы. Во многих случаях зрители были глубоко потрясены и переживали длительную мораль­ную травму, в то время как жертва, если не получала серьезных физических повреждений, выходила из ситуации безболез­ненно.

В 1961 году Карлис Осис с соавторами для детализации опы­та умирающих пациентов проанализировали более шестисот вопросников, возвращенных врачами и медицинскими сестрами. Из 10% больных, находящихся в сознании за час до смерти, большинство имело разнообразные сложные видения. Некото­рые образы более или менее соответствовали традиционным ре­лигиозным представлениям о рае, аде, Вечном Городе, в других видениях присутствовали мирские образы непередаваемой красоты: изысканные ландшафты с экзотическими птицами, идиллические сады. Менее часто встречались устрашающие ви­дения дьяволов и ада и ощущения погребения заживо. Осис подчеркивает сходство этих предсмертных опытов с образами эсхатологической мифологии и психоделическими явлениями, вызываемыми ЛСД и мескалином.

В 1971 году Рассел Нойес, профессор психиатрии универси­тета Айовы, исследовал большое количество сообщений лиц, оказывавшихся перед лицом смерти, в том числе и материалы Хейма о швейцарских альпинистах, описания сцен смерти в ли­тературе и автобиографические наблюдения выдающихся лич­ностей, таких как Карл Густав Юнг. Нойес выделил сходные, повторяющиеся в этих опытах элементы и дал определение трем последовательным стадиям умирания. Первая фаза, названная им «сопротивление», характеризуется сознанием опасности, страхом смерти и, наконец, смирением перед смертью. Далее следует «обзор жизни», когда перед человеком проносятся вос­поминания о важнейших моментах жизни или возникает сжа­тая панорамная картина всего его жизненного пути. Последняя стадия — «трансценденция» — связана с мистическими, рели­гиозными и «космическими» состояниями сознания.

Анализ опытов смерти, проведенный Нойесом, можно про­иллюстрировать сообщением молодой женщины, описывающей свое состояние во время автомобильной катастрофы. У ее авто­мобиля отказали тормоза на большом шоссе. Неуправляемая машина в течение нескольких секунд скользила по мокрой мо­стовой, ударяясь о другие машины, и в конце концов врезалась в грузовик.

«За те несколько секунд, пока мой автомобиль был в движе­нии, я испытала ощущения, которые, казалось, охватили века. Необычайный ужас и всепоглощающий страх за свою жизнь быстро сменились ясным сознанием того, что я умру. Как это ни странно, одновременно пришло такое глубокое ощущение по­коя и мира, какого я никогда раньше не испытывала. Казалось, я перемещалась с периферии своего существа — тела, заклю­чавшего меня, — в самый центр моего Я, место невозмутимого спокойствия и отдохновения. Мантра влилась в мое сознание с легкостью, никогда мной не испытываемой во время медитаций. Время как бы исчезло; я наблюдала свою собственную жизнь: она проходила передо мной как фильм, очень быстро, но пора­зительно подробно. Достигнув границы смерти, я как бы оказа­лась перед прозрачным занавесом. Движущая сила опыта влекла меня через занавес — я была все еще абсолютно спокой­на, — и вдруг я осознала, что это не конец, а скорее, переход. Описать мои дальнейшие ощущения я могу только следующим образом: все части моего существа, чем бы я в тот момент ни бы­ла, ощущали континуум за тем, что я раньше считала смертью. Я чувствовала, что сила, направлявшая меня к смерти, а по­том за ее пределы, будет вечно вести меня в бесконечную даль.

Как раз в этот момент мой автомобиль врезался в грузовик. Когда он остановился, я огляделась вокруг и поняла, что каким-то чудом осталась жива. Потом произошло нечто поразитель­ное: сидя в груде разбитого металла, я почувствовала, что гра­ницы моей личности исчезают и я начинаю сливаться со всем окружающим — с полицейскими, обломками машины, рабочи­ми с ломами, пытающимися меня освободить, машиной «скорой помощи», цветами на соседней клумбе, телерепортерами. Ка­ким-то образом я видела и чувствовала свои раны, но казалось, что они не имеют ко мне никакого отношения — они были лишь частью быстро расширявшейся системы, включавшей в себя гораздо больше, чем мое тело. Солнечный свет был не­обыкновенно ярким и золотым, казалось, что и весь мир сияет прекрасным светом. Я ощущала счастье и бьющую через край радость, несмотря на драматизм обстановки, и это состояние сохранялось в течение нескольких дней в больнице. Это проис­шествие и связанный с ним опыт полностью изменили мое миро­воззрение и понятие о существовании. Раньше я не особенно интересовалась вопросами духа и считала, что жизнь заключена между рождением и смертью. Мысль о смерти всегда меня пу­гала. Я верила, что «мы проходим по сцене жизни лишь однаж­ды», а потом — ничего. Попутно меня мучил страх, что я не успею осуществить в жизни все, чего хочу. Теперь я совершенно по-другому представляю себе мир и мое место в нем. Мое само­ощущение превосходит представление о физическом теле, огра­ниченном рамками времени и пространства. Я знаю, что я часть огромного безграничного творения, которое можно назвать бо­жественным».

Выход в свет книги Раймонда А. Муди «Жизнь после жиз­ни» в 1975 году увеличил интерес Запада к субъективному опыту умирающих. Автор книги, врач и психолог, проанализировал сто пятьдесят описаний опыта близости смерти и лично опросил около пятидесяти людей, перенесших клиническую смерть. На основе этих данных он выделил характерные, с большим посто­янством повторяющиеся элементы опыта смерти.

Общей чертой всех сообщений была жалоба на то, что эти субъективные события невозможно описать, на неадекватность нашего языка для выражения их сущности. Это же характерно и для мистических состояний сознания. Другим важным эле­ментом было ощущение выхода из тела. Многие опрашиваемые рассказывали, что, находясь в коматозном состоянии, они на­блюдали самих себя и окружающее со стороны и слышали разговоры врачей, сиделок и родственников, которые обсуждали состояние больного. Они могли подробно описать манипуляции, производимые с их телом. В некоторых случаях соответствие этих описаний действительности было подтверждено последую­щей проверкой. Внетелесное существование может принимать разные формы. Некоторые описывали себя как сгусток энергии или чистое сознание. Другие ощущали, что имеют тело, но тело проницаемое, невидимое и неслышимое для принадлежащих к феноменальному миру. Иногда люди испытывали страх, смяте­ние и желание вернуться в физическое тело. В других случаях возникали экстатические ощущения отсутствия времени и веса, спокойствия и безмятежности. Многие слышали странные зву­ки: явно неприятные шумы или, наоборот, ласкающие звуки вол­шебной, божественной музыки. Очень много описаний движе­ния через темное замкнутое пространство — туннель, пещеру, дымоход, цилиндр, ущелье, желоб, канализационную трубу. Часто люди сообщают о своих встречах с другими существа­ми — умершими друзьями и родственниками, «духами-храни­телями» или «духами-проводниками». Особенно часты виде­ния «светящегося существа», которое появляется как источник неземного сияния, но при этом проявляет такие личностные качества, как любовь, теплота, сочувствие и чувство юмора. Общение с этим существом происходит без слов, путем беспре­пятственного обмена мыслями и часто сопровождается опытом обзора жизни и божественного суда или самооценкой.

На основании этих данных Муди попытался воссоздать кар­тину типичного опыта посмертного состояния. И хотя его «сос­тавная» модель — результат обобщения большого числа опыгов, а не отражение действительного индивидуального, она представляет большой интерес для нашего обсуждения.

Умирающий человек достигает высшей точки физических страданий и слышит, как врач констатирует его смерть. Потом он слышит неприятный шум, громкий звон или жужжание и одновременно чувствует, что очень быстро движется через тем­ный узкий туннель. Он внезапно оказывается вне собственного тела, но все в той же обстановке и наблюдает собственное тело со стороны, как зритель. С этой необычной позиции он видит попытки вернуть его к жизни и приходит в смятение.

Через некоторое время он собирается и несколько привыкает к своему новому состоянию. Он замечает, что все еще имеет те­ло, но совсем другой природы и обладающее иными возможно­стями, чем оставленное им физическое тело. Потом появляются другие существа. Они встречают его и помогают ему. Он видит духи умерших — родных и друзей, а потом дух, исполненный тепла и любви, не похожий ни на что, виденное ранее, — светя­щееся существо — появляется перед ним. Это существо без слов задает ему вопросы, помогает оценить жизнь, показывая в течение мгновения ее важнейшие события. В некий момент человек ощущает свое приближение к какой-то границе или барь­еру, очевидно отделяющим земную жизнь от следующей за ней. Тем не менее оказывается, что он должен вернуться на землю и что время его смерти еще не пришло. Захватывающий опыт не­земной жизни заставляет его сопротивляться возвращению. Он переполнен чувством радости, любви и мира. Несмотря на все это, он каким-то образом воссоединяется с физическим телом и продолжает жить.

Позже он пытается рассказывать о происшедшем, но встре­чается с рядом трудностей. Во-первых, человеческий язык ока­зывается непригодным для описания неземных событий, а во-вторых, окружающие относятся к этим рассказам с недоверием и насмешкой, так что он оставляет свои попытки. Все же этот опыт оказывает глубокое влияние на его жизнь, особенно на представление о взаимоотношении смерти и жизни.

Замечательны параллельные места в исследованиях Муди и описаниях загробной жизни в эсхатологической литературе, особенно состояний Бардо в Тибетской Книге мертвых. Сходные, если не идентичные, элементы наблюдаются и во время психоделических сеансов, когда субъект переживает столкно­вение со смертью в рамках процесса «смерть — повторное рождение». Как будет показано в следующих разделах, суще­ствует также ряд аналогий со спонтанно возникающими состоя­ниями у некоторых больных шизофренией.

 

ОБРАЗЫ ПОСМЕРТНОГО

 

Сравнительное изучение представлений о загробной жизни у разных народов и в разных религиях открывает их глубокое сходство. Это сходство прослеживается даже в тех случаях, ког­да до складывания эсхатологических верований их носители не имели доказанных контактов. Весьма примечательно совпаде­ние некоторых тем, особенно общность двух важнейших поляр­ных образов загробной жизни: обители праведников — неба, или рая, и места пребывания грешников — ада.

Основные эмпирические черты рая и ада всегда одинаковы: бесконечная радость и счастье рая и бесконечные муки ада, хотя формальная сторона этих представлений изменяется в широких пределах от конкретных образов, напоминающих во всех важ­ных проявлениях земное существование, до совершенно абст­рактных метафизических построений. Не всегда ясно, являются ли образы, имеющие вполне конкретное воплощение в изобразительном искусстве, буквальным и точным отражением пред­ставлений о загробной жизни или метафорами состояния соз­нания, которое трудно выразить впрямую средствами искус­ства.

Современные исследования сознания предлагают новую ин­тересную точку зрения на эту проблему. Во время психодели­ческих сеансов, в спонтанных галлюцинаторных состояниях и в практике экспериментальной психотерапии возникают как экстатические и кошмарные состояния абстрактного характе­ра, так и весьма конкретные видения неба и ада. Большое впе­чатление производит то обстоятельство, что иногда эти эсхато­логические образы и символы имеют отношение к совершенно неизвестной субъекту культурной системе или абсолютно чуж­ды его предыстории. Такие факты поддерживают концепцию Юнга о коллективном и расовом подсознании.

Сообщения людей, имевших опыт клинической смерти или близости смерти, также имеют широкие пределы от описаний абстрактных состояний сознания до детальных картинных видений. Излагая свои ранние наблюдения, Муди подчеркивает именно отсутствие мифологических элементов, таких как «рай художника с жемчужными воротами, золотыми улицами, кры­латыми ангелами, играющими на арфах, или ад с языками пла­мени и чертями с вилами». Однако в более позднем дополнении к своей книге он пишет, что находит все больше людей, которые во время столкновений со смертью видели конкретные и деталь­ные архетипические образы райских пейзажей, сияющих горо­дов и роскошных дворцов, экзотических садов и величественных рек. В качестве негативного опыта он приводит описания аст­ральных областей, где обитают смятенные духи, растерянные развоплощенные существа, не сумевшие полностью освободить­ся от физического мира. Очевидно, вопрос о соотношении абст­рактного и конкретного в посмертном опыте отражает не субъ­ективные различия в интерпретации, а действительное сущест­вование разных типов посмертного состояния сознания.

Образы рая и ада как в конкретных, так и в абстрактных воплощениях представляют собой полярные противоположности. Они в некотором смысле негативные отражения друг друга и комплиментарны друг другу. Изображение этих двух обителей мертвых в искусстве всегда подчеркивает их противополож­ность как в общей атмосфере, так и в деталях. Небесные царст­ва полны простора, света и свободы. Инфернальные простран­ства замкнуты, темны, вызывают чувство угнетения и ужаса. Та же полярность касается пейзажа, архитектуры, обитателей и происходящего с умершими.

Небесное царство, или рай, обычно залито белым или золо­тым светом, там сияют облака и радуги. Природа представлена своими лучшими творениями: плодородной почвой, полями спелого зерна, прекрасными оазисами и парками, роскошными садами и цветущими лугами. Деревья перегружены великолеп­ными цветами и спелыми плодами. Дороги вымощены золотом, бриллиантами, рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями, райские ландшафты орошаются фонтанами юности, ручьями с живой водой, озера чисты, реки текут молоком, медом и душистым маслом. Творения небесной архитектуры полу­прозрачны и представлены дворцами, сияющими золотом и дра­гоценными камнями. Залы освещаются хрустальными светиль­никами и украшены пляшущими фонтанами. Воздух наполнен ароматом благовоний. Обстановка ада, наоборот, темна, бес­плодна и пустынна. В пейзаже преобладают кратеры вулканов, зияющие пропасти, нагромождение скал, темные ущелья и огне­дышащие ямы. Вместо древ жизни и роскошных садов в аду растут колючие деревья, покрытые шипами, мечами, кинжалами и ядовитыми плодами в форме головы дьявола. Чистые ручьи и источники юности сада любви замещаются мутными опасными реками, озерами огня, зловонными лужами и предательскими гнилыми болотами. Двойниками небесных дворцов являются зловещие подземные сооружения, окруженные непроходимыми стенами, с негостеприимными холодными коридорами и зло­вонным воздухом. Высокие трубы и полыхающие горны кузниц окутывают серным дымом адские города.

Та же полярность распространяется и на обитателей неба и ада. Божественные существа изысканно красивы, они эфирны, полупрозрачны, светлы и окружены светящейся аурой или ним­бом. Они благожелательны, дают исцеление, помощь и защиту. Демоны или дьяволы черные и мрачные, обладают звериной, ужасающей внешностью. Жестокие и злобные, они воплощают в себе необузданные инстинктивные силы. Этот контраст наибо­лее ярко выражен в образах верховных существ загробного ми­ра и прекрасно иллюстрируется христианским образом трех­главого Сатаны, пародирующим Святую Троицу.

Рай и небесное царство населяют павлины, попугаи и другие экзотические птицы с блестящим оперением, яркие бабочки и ласковые животные. В аду обитают орлы, ястребы, совы и дру­гие отвратительные хищные птицы, кровожадные ягуары, гон­чие псы, летучие вампиры, гигантские рептилии, ядовитые гады и чудовища, пожирающие человеческие души.

Что касается существования душ, то радость, счастье и безмятежность рая имеют двойника в виде нечеловеческих телес­ных мук и всех возможных душевных страданий в аду. Вместо сладкой гармоничной музыки и хвалебных песен в честь верхов­ного божества в аду звучит какофония скрежета зубовного, не­человеческих воплей и мольбы о пощаде. В противоположность аромату благовоний и божественного фимиама рая ад пропитан едким запахом серы, горящего мусора, гниющих трупов, навоза и падали. Праведники на небе питаются амброзией, нектаром, Сомой, сладкими плодами или непосредственно эманацией божественной энергии, а души, обреченные аду, мучит нестер­пимый голод и неутолимая жажда, их заставляют поедать нечистоты и даже куски собственной плоти.

Последние работы по изучению сознания заставили совре­менную науку изменить свои взгляды на рай и ад. Теперь стало ясно, что они являются состояниями сознания, доступными любому человеку при определенных обстоятельствах. Как указывал Олдос Хаксли в «Небе и аде», наркоманы довольно часто испытывают счастье царства небесного и муки ада. Эти состояния сознания также возникают спонтанно во время ду­шевных расстройств, которые мы называем «острыми психотическими эпизодами». Мы выяснили, что видения рая и ада возникают у людей перед клинической смертью. Эти факты говорят о том, что мы должны произвести переоценку нашего отноше­ния к эсхатологической мифологии. Вместо того чтобы считать сведения о рае и аде бесполезным заблуждением, мы должны рассматривать их как бесценное руководство к пребыванию в незнакомом мире, в который каждый из нас войдет рано или поздно.

 

ПОСМЕРТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ДУШИ

 

Образы обителей праведников и грешников — только один из важных аспектов загробного существования. Во многих культурах существует идея посмертного путешествия души. Умерший не сразу достигает окончательного предназначения, сначала он должен пройти через ряд необыкновенных событий, искушений и испытаний. Иногда они заключаются в путешест­вии по местности, похожей на земные пустыни, высокие горы, джунгли или болота. Душа может встретить странные фанта­стические существа и вступать в борьбу с ними. В других слу­чаях обстановка загробного мира имеет очень мало общего с чем-либо земным. Стадии посмертного путешествия могут пред­ставлять собой последовательность необычных более или менее абстрактных состояний сознания вместо конкретных мест и событий. Общим моментом в представлениях о посмертном пу­ти души часто является идея Божественного Суда. Она присут­ствует в тех или иных формах не только в иудаизме, христиан­стве, мусульманстве, зороастризме, в египетских традициях, но и в странах Востока, таких как Индия, Япония и Тибет, и даже в среднеамериканских религиях. Если некоторые описания посмертного путешествия души кажутся простыми и наивными, то другие предлагают сложную и изощренную картину необыч­ных состояний сознания. В индуизме, буддизме и джайнизме это путешествие является частью сложнейших космологи­ческих и онтологических схем, включающих в себя циклы пере­рождений, цепь индивидуальных перевоплощений и закон кармы — зависимости последующего воплощения от итогов преды­дущей жизни.

В истории человечества две культуры проявляли особый интерес к смерти и умиранию: Древний Египет и Тибет. Для обеих религий характерна глубокая вера в продолжение сознательной жизни после физической смерти. В них созданы слож­ные обряды для облегчения перехода умирающего в загробный мир и картографии для руководства путешествием души. Пись­менные изложения этих учений известны на Западе как Египет­ская и Тибетская Книги мертвых. Эти документы заслуживают специального обсуждения в контексте нашего исследования.

Египетская Книга мертвых представляет собой сборник мо­литв, песнопений, магических заклинаний и мифов, связанных со смертью и загробной жизнью. Эти погребальные тексты известны под названием «Появление в Свете» или «Выход в День». Их материал очень разнороден и отражает исторический кон­фликт между двумя сильными религиозными традициями: куль-

том солнечного бога Амона-Ра и культом Осириса. С одной стороны, тексты Книги усиленно подчеркивают роль бога солнца и его божественной свиты. Определенные магические формулы должны помочь умершему вступить на борт солнечной лодки и наслаждаться блаженной жизнью, сопровождая бога солнца в его ежедневном путешествии. С другой стороны, тексты отра­жают традиции древнего погребального культа Осириса, кото­рый в соответствии с легендой был убит своим братом Сетом и воскрешен сестрами Изидой и Нефтидой. После возвращения к жизни он стал правителем Царства Мертвых. По этой традиции умерший ритуально отождествлялся с Осирисом, и его можно было воскресить.

Солнечный бог Амон-Ра во время своего ежесуточного путе­шествия проходил сложную последовательность событий. Днем он пересекал небо в солнечной барке, а область, которую он проходил ночью, и была страной душ — дуатом.

Древние египтяне верили, что земля плоская, а весь обитае­мый мир, то есть Египет, окружен цепью могучих непроходимых гор. Солнце поднималось утром на востоке через отверстие в этой горной гряде и исчезало в другом отверстии на западе. За горами лежал дуат, он располагался параллельно горной цепи на земной или небесной равнине. Дуат окружала другая горная цепь, таким образом, Царство Мертвых находилось в долине и отделялось от Египта и от светил — солнца, луны и звезд, освещавших небо. Дуат был страной тьмы и мрака, страха и ужасов. Он был разделен на двенадцать областей согласно ко­личеству ночных часов. В каждую область вели врата, которые охраняли три божества, и каждая была полна опасностей для членов экипажа солнечной лодки. Они должны были преодоле­вать огненные пространства, где жара и горячий пар сжигали ноздри и горло. Ужасные фантастические создания угрожали им на пути, и с ними надо было сражаться. Главный враг солнеч­ного бога, гигантский змей Апоп — воплощение брата Оси­риса Сета — вновь и вновь пытался поглотить солнечный диск.

Царство Осириса располагалось в области дуата «Тростни­ковые Поля». Чтобы быть допущенной в царство, душа должна была пройти суд в Зале Двух Истин или в Зале Маат. Бог Анубис с головой шакала взвешивал на весах поступки умершего. На одной из чаш лежало его сердце, а на другой перо, символ боги­ни Правды, Маат. Бог Тот с головой ибиса, писец Царства Мерт­вых, записывал приговор суда. Чудовище, сочетавшее в себе признаки крокодила, льва и бегемота, стояло наготове, чтобы проглотить осужденную душу.

Путешествие через мрачную долину загробного мира пред­ставляло опасность как для людей, так и для богов. Единствен­ным надежным проходом через дуат был путь бога Солнца, поскольку восход солнца каждый день объявлял его победу и возрождение. Для последователей Ра целью загробной жизни было вступить в солнечную лодку и вечно сопровождать бога Солнца в его пути. Последователей Осириса солнечная лодка должна была доставить в его царство, где они сходили на берег и в случае успешного исхода суда оставались навечно.

Как и древнеегипетская, тибетская культура была всецело обращена к духовному началу и до настоящего времени сохра­нила богатство знаний о глубочайших тайнах внутренней жиз­ни и сознания. Однако изучение смерти — единственной опре­деленности, которую дает нам жизнь, — должно быть централь­ным моментом исследования сознания независимо от культур­ных традиций, потому что понимание смерти является ключом к освобождению в жизни. В тибетской религиозно-философской традиции смерть, так же как и жизнь, требует совершенно соз­нательного отношения. Для просвещенного человека время, место и обстоятельства смерти уже не могут быть случайными. Умирание как бы «предпринимается сознательно». Дух транс­формируется, а тело распадается на элементы и исчезает бес­следно. Такой феноменальный исход, полное освобождение духа, называется «Великим Переходом» и возможен лишь в редчайших случаях. Несколько чаще, хотя тоже чрезвычайно редко, человек достигает состояния «Радужного Тела». В этом случае через семь дней после смерти от тела остаются только во­лосы и ногти — «нечистые части». Подобная смерть была в по­следний раз зарегистрирована в 1950-х годах в Китае. Если освобождение не достигнуто человеком при жизни, существует возможность достигнуть его вскоре после смерти. Для этой цели и предназначена Книга мертвых. Тибетская Книга мерт­вых более позднего происхождения, чем Египетская. Несом­ненно, основанная на более древних устных источниках, в письменной форме она появилась впервые в VIII в. н. э. и была написана Падма-Самбавой, проповедником буддизма в Тибете. Эта книга — руководство к прохождению Бардо, промежуточ­ных состояний между смертью и следующим воплощением. Она содержит в себе весьма точную информацию даже в отношении длительности пребывания в том или ином состоянии. Целью книги является помочь умершему опознать посмертные состоя­ния, в которых возможно освобождение. Это опознание уподоб­ляется узнаванию матери сыном. Знание, полученное при жиз­ни с помощью наставлений и практики, — Сын Мудрость, после смерти встречает и узнает Мать Мудрость — свет и истинную чистоту.

В первой части книги описаны отделение духа от тела и со­стояния, непосредственно следующие за смертью. В этом пер­вом Бардо в момент смерти дух получает ослепительное виде­ние Первичного Чистого Света Истинной Реальности. В этот же момент дух может освободиться, если способен опознать Свет и не испугается его нечеловеческой яркости. Те, кто упускает эту возможность в силу недостаточной подготовленности, по­лучают второй шанс, когда Вторичный Чистый Свет нисходит на них. Если и эта возможность упущена, они должны пройти сложную последовательность состояний в следующих Бардо, в которых их сознание все больше отдаляется от освобождающей истины и приближается к новому воплощению.

В Бардо Испытания Реальности душа встречается с рядом божественных существ: мирными божествами, окруженными блистающим светом, злобными божествами, божествами, ох­раняющими двери, хранителями знаний и т.д. Одновременно с видениями этих божеств дух умершего ощущает слабый свет различных оттенков, указывающий определенные «лока», или царства, в которых он может возродиться: царство богов (дэ-валока), царство титанов (асуралока), царство людей (мана-лока), царство полулюдей (тириалока) царство голодных духов (преталока) и царство ада (наралока). Приближение к этому свету препятствует освобождению и облегчает возрождение.

Если дух умершего не использует возможности освобожде­ния в двух первых Бардо, он попадает в третье — Бардо Ищу­щих Возрождения. На этой стадии он обретает тело, не состоящее из плотного вещества, но наделенное способностью беспре­пятственного движения и проникновения через твердые объ­екты. Закон кармы определяет, что будет испытывать душа в этом Бардо — счастье или мучения. Отрицательная карма обрекает на муки: столкновения с хищными зверями и разрушительными силами природы. Положительная дает не­земные удовольствия. Обладающие нейтральной кармой не испытывают на этой стадии ничего, кроме тупого безразли­чия.

Важнейшим моментом в этом Бардо является суд, в процес­се которого повелитель и судья мертвых Дхарма-Раджа оцени­вает их поступки с помощью зеркала кармы. Это зеркало отра­жает все хорошие и дурные поступки, которые соизмеряются в виде белых и черных камешков. После суда перед умершим от­крывается шесть путей кармы в соответствии с результатами оценки его добродетелей и пороков. Во время пребывания в Бардо Ищущих Возрождения важно осознавать, что все суще­ства и события иллюзорны и являются лишь проекцией собственного сознания умершего. Если и здесь возможность осво­бождения не реализована, возрождение неизбежно. Все, что может предложить в этом случае книга, — это способы избежать нежелательных воплощений и выбрать наиболее благоприятное. Хотя Египетская и Тибетская Книги мертвых — наиболее из­вестные примеры подобнрго рода литературы, они ни в коем случае не уникальны. Сходные произведения существуют в других религиях: в мусульманстве, индуизме, китайском и япон­ском буддизме, в среднеамериканских культурах. Гораздо ме­нее известны подобные документы в нашей культуре. В конце средних веков во многих европейских странах, особенно в Австрии, Германии, Франции и Италии, были широко распространены труды, которые обычно объединяются под названием «Искусство умирания» («Ars Moriendi»). Эти литературные ис­точники относятся к двум категориям: во-первых, книги, кон­центрирующие внимание на опыте умирания и искусстве на­ставления умирающих в последние часы жизни, во-вторых, кни­ги, имеющие отношение к значению смерти для жизни.

Тексты первой группы — это обширный сборник сведений о важных эмпирических аспектах умирания. Примером могут служить явления, интерпретируемые священнослужителями как нападение Сатаны, попытки сил ада совратить душу с ее пути в Царствие Небесное яростным вмешательством в крити­ческий момент. В большинстве наставлений говорится о пяти важнейших следствиях борьбы Дьявола за душу: колебания умирающего в вере; отчаяние и малодушие; нетерпение и раз­дражительность, связанные с физическими страданиями; само­мнение, тщеславие и гордость; алчность, скупость и другие мир­ские проявления и привязанности. Попытки Дьявола встречают противодействие божественной силы, которая посылает умирающему предчувствие Неба, предвидение высшего суда, ощущение помощи свыше и обещание спасения. Современные исследования сознания показывают, что люди, оказывающиеся перед лицом символической смерти во время психоделических сеансов или в состоянии острого биологического кризиса, дей­ствительно «видят» многие из этих явлений. Нет никаких сомне­ний в том, что описания умирания в «Ars Moriendi» и других по­добных руководствах должны приниматься всерьез: они пред­ставляют собой скорее удивительно точные эмпирические сведе­ния, чем произвольные вымышленные построения.

Тексты, посвященные процессу биологической смерти, предлагают также конкретные инструкции, которыми умирающие и их помощники должны руководствоваться в последние часы перед смертью. Большинство средневековых руководств сходятся на том, что особенно важно создать у умирающего правильное состояние духа. Абсолютно недопустимо внушать ложные надежды на выздоровление. Умирающий должен полу­чить всестороннюю поддержку, чтобы обратиться лицом к смер­ти и принять ее. Мужественное приятие смерти считается решающим моментом; попытки избежать смерти и отказ подчи­ниться ей являются двумя важнейшими опасностями, с кото­рыми встречается умирающий. В некоторых текстах ясно ука­зано, что более простительно внушить умирающему страх смер­ти, который может позднее оказаться напрасным, чем отрицать близость смерти и позволить человеку умереть неготовым к ней.

Книги второй группы говорят о важности понимания смерти для праведной жизни; их яркие образы подчеркивают преходя-щесть бытия, вездесущность смерти и бессмысленность всех мирских устремлений. До недавнего прошлого одержимость идеей непрочности существования, выражавшаяся в тяге к смерти и презрении к миру, рассматривалась западными фило­софами как симптом социальной патологии. Тем не менее по наблюдениям результатов воздействия ЛСД и по данным экспе­риментальной психотерапии столкновение с наиболее потря­сающим и отталкивающим аспектом существования может иметь результатом духовное прозрение и качественно новое отношение к миру.

Двойственная направленность «Ars Moriendi»: к смерти и к жизни, очевидно, является характерной чертой всех Книг мертвых. В них не просто заключены знания о смерти, они учат альтернативному подходу к жизни через опыт смерти. Это по­ложение имеет столь важное значение, что мы обсудим его бо­лее подробно.

 

РИТУАЛЬНОЕ ОБЩЕНИЕ СО СМЕРТЬЮ

 

Возможность приобрести опыт смерти, не умирая в действи­тельности, посещать царство мертвых и возвращаться оттуда, общаться с миром духов предоставлялась многим людям, начи­ная с первых дней истории человечества. Наиболее древним примером подобного рода может служить феномен шаманизма.

Основным моментом в посвящении урало-алтайских и си­бирских шаманов является приобретение опыта смерти в форме ритуального умирания и возрождения. По словам многих шама­нов, во время «болезни посвящения» они лежат в своих палатках или каком-нибудь уединенном месте от трех до семи дней состоянии, близком к смерти. В это время они совершают путе­шествие в иной мир, где подвергаются нападению демонов и ду­хов предков и жестоким мучениям. Хотя детали этого процесса могут сильно отличаться у разных народов и у конкретных шаманов, во всех случаях посвящение связано с общим состоянием ужаса, пыток и нечеловеческих страданий. Тело посвящаемого расчленяется на куски, из него выпускают все жидкости, плоть сдирают с костей, а глаза вырывают из глазниц. Когда от него остается один скелет, духи разных болезней делят между собой куски его тела. Затем посвящаемый получает новые плоть и кровь и совершает магический полет или восходит на небо по радуге, березе или длинному шесту. В этом опыте смерти и воз­рождения шаман получает сверхъестественные знания и силы от полубожественных существ человеческой или звериной внешности. Посвятительная смерть всегда кончается воскреше­нием и преодолением кризиса. Для шамана одинаково естест­венно пребывание как в «объективной реальности», так и в раз­личных областях неземного мира. Шаманы занимаются враче­ванием, становятся гадателями и прорицателями и сопровож­дают души умерших в посмертном путешествии.

Тема смерти и возрождения присутствует во многих мифо­логиях. Герои отправляются в загробный мир и после тяжелых испытаний, преодолев многие препятствия, возвращаются на землю, наделенные сверхъестественной силой. Боги, полубоги и герои после смерти возрождаются к жизни в новом обличий, вечно юными и бессмертными. В менее конкретной символике та же тема иногда выражается в образе героя, которого прогла­тывает, а потом изрыгает ужасное чудовище.

В разных частях света и в разные исторические периоды подобные легенды становились основой для священных таинств, в которых неофиты переживали ритуальную смерть и возрож­дение. Ассиро-вавилонские обряды, посвященные Таммузу и Иштар, представляют собой один из самых ранних (около 4000 лет до н.э.) примеров аллегории умирающего и воскресающего бога. В легенде Богиня-Мать спускается в подземный мир в поисках волшебного эликсира, чтобы оживить своего сына и мужа Таммуза. В древнеегипетских мистериях Изиды и Осири­са мифологической моделью ритуала служило убийство и расчленение тела Осириса братом Сетом и его волшебное воскре­шение сестрами — Изидой и Нефтидой. Особенно многочислен­ны сведения о мистериях Древней Греции и соседних государств. Знаменитые элевсинские таинства в Аттике были пост­роены на эзотерической интерпретации мифа о богине плодородня Деметре и ее дочери Персефоне, похищенной повелителем царства мертвых Плутоном. Этот миф, обычно трактуемый как аллегория сезонной циклики растительности, становится для посвящаемых метафорой для духовной трансформации. Орфизм, культ Диониса, мистерии Аттиса и Адониса хотя и основаны на разных мифах, имеют одну и ту же центральную тему: смерть и возрождение. Сходные обряды практиковались и в культах Митры, Гермеса, в Индии и Тибете, у народов Севера, у многих африканских племен, в доколумбовских обществах и во многих других культурных традициях.

Обсуждение общения со смертью в ритуальной форме было бы неполным без упоминания о посвятительных обрядах, в ко­торых посвящение проходит не один человек, а целые социаль­ные группы и даже народы. Посвятительные обряды — важные трансформирующие ритуалы, обычно приуроченные к биологи­чески значимым моментам, таким как рождение ребенка, обре­зание, наступление половой зрелости, вступление в брак, вто­рая зрелость и смерть. Ван Геннеп, описывая эти обряды, отме­чает, что в них можно выделить три характерных стадии. На первой стадии, названной им «отделение», посвящаемых изы­мают из социальной среды и держат в изоляции неделями и да­же месяцами. В это время с помощью ритуальных песен и тан­цев, из сказаний и легенд они получают знания о незнакомой территории, на которую им предстоит вступить. На второй ста­дии, «переход», применяются сильнодействующие методы из­менения сознания для имитации превращения. К этим методам относятся лишение сна, пост, боль, нанесение увечий, соци­альное давление, изоляция, эмоциональный и физический стресс, в некоторых случаях применение психоделических средств. Посвящаемые испытывают боль, хаос, смятение и страх в крайних выражениях и выходят из этого процесса разрушения с ощущениями обновления и перерождения. Третья стадия — «воссоединение» — включает в себя возвращение трансформи­рованного индивидуума в общество в новой роли. Глубина и ин­тенсивность опыта смерть-перерождение дают необходимое драматическое обрамление завершению старой социальной ро­ли и приобретению новой. Однако повторяющиеся в течение жизни опыты ритуального уничтожения, за которыми следует чувство перерождения, имеют и другую важную функцию: они готовят человека к действительной биологической смерти, да­вая ему глубокую, почти на клеточном уровне, уверенность в том, что эти состояния, периоды аннигиляции, означают пере­ход, а не окончание существования.

 

СМЕРТЬ И ПОВТОРНОЕ РОЖДЕНИЕ

ПРИ ШИЗОФРЕНИИ И В ПСИХОДЕЛИЧЕСКИХ СОСТОЯНИЯХ

 

Как мы упоминали выше, психологи и психиатры обычно рассматривали концепции существования сознания после смер­ти и посмертного путешествия души как продукт примитивного, магического способа мышления или как реакцию на страх перед смертью и конечностью бытия. До недавнего времени предпо­ложения о том, что описания посмертных переживаний души могут отражать эмпирическую реальность, мало кто принимал всерьез. Точно так же сообщения шаманов о путешествиях в иные миры, храмовые мистерии и посвятительные обряды обсуждались с применением терминов «примитивное суеверие», «групповое внушение» и «коллективная психопатология». Не только критики религии, но и духовенство и теологи относились к описаниям рая, ада и посмертного пути души как к сведениям исторического и географического характера, а не как к карто­графии необычных состояний сознания, потому что такая ин­терпретация казалась несовместимой с научным мировоззре­нием. Однако в последних современных исследованиях созна­ния получены данные, говорящие о том, что суждения запад­ной науки о древних и восточных системах мышления и духов­ной практике несостоятельны.

Давно известно, что больные шизофренией в периоды обо­стрения или в хронических психотических состояниях описы­вают глубокие переживания религиозного или мистического ха­рактера, очень близкие к традиционным эсхатологическим пред­ставлениям. Подобный опыт включает в себя убедительные ощу­щения столкновений с демонами, нечеловеческих мучений в аду, сцены Страшного Суда или, наоборот, встречи со святыми, ангелами, духами-проводниками и другими небесными сущест­вами, даже единение с Богом. В некоторых случаях образная структура опыта выходит за рамки христианской традиции, и в ней появляются элементы, близкие восточной эсхатологии (память о прошлых воплощениях, состояния, близкие к состоя­ниям Бардо Тибетской Книги мертвых).

К другому типу шизофренических явлений относится опыт «смерти — повторного рождения», особенно значимый для понимания смерти и умирания. Многие пациенты в острых пси­хотических состояниях испытывают драматические пережива­ния смерти и возрождения или даже разрушения, распада и вос­создания всего мира. В тех редких случаях, когда эти опыты имеют завершенную форму и хорошо обобщаются больными, в их мыслительной деятельности и социальной приспособленнос­ти наблюдаются заметные позитивные изменения. В этом про­цессе прослеживаются черты глубокого сходства с ритуальными трансформациями храмовых мистерий и посвятительных обря­дов.

В результате клинических наблюдений шизофреников пси­хиатры пришли к осознанию того, что эсхатологические описа­ния в религиозных трудах скорее имеют отношение к эмпири­ческой реальности, чем являются выражением отрицания смер­ти и фантастических желаний. Это обстоятельство послужило основанием для ряда западных ученых перевести религиозные верования из категории примитивных суеверий в категорию явлений психопатологии. В пятидесятых — шестидесятых го­дах ученым стали доступны новые важные данные. В это время психиатрия получила результаты глобального значения в облас­ти психоделических исследований. Катализатором этого бур­ного процесса было открытие швейцарским химиком Альбертом Гофманом в апреле 1943 г. психоактивных свойств ЛСД-25, диэтиламида лизергиновой кислоты. Когда это новое мощное психоделическое средство стало доступным для ученых во всем мире, началось систематическое и крупномасштабное изучение явления, известного с давних пор антропологам и историкам. Суть этого явления в том, что некоторые вещества могут вызы­вать у нормального индивидуума глубокие мистические и рели­гиозные состояния, в том числе и эсхатологические видения.

Тот факт, что психоделики, оказывая усиливающее и ката­лизирующее воздействие на человеческое сознание, индуцируют сходные состояния у случайной выборки подопытных, застав­ляет предполагать, что матрица подобного опыта существует в подсознании как нормальная составляющая человеческой лич­ности.

Хотя научный интерес к психоделическим средствам воз­ник сравнительно недавно, их применение в ритуальной прак­тике можно проследить с самых древних времен истории человечества. Растения, содержащие активные вещества, изменяю­щие сознание, издавна использовались для диагностики и лече­ния, для пробуждения сверхнормальных способностей, в маги­ческих и ритуальных целях. При раскопках поздне-палеолити-ческих поселений в Турции в могиле шамана были обнаружены остатки растений. Анализ пыльцы установил, что эти растения содержали психоделические вещества. В китайской медицине галлюциногенные вещества применяются уже более 3500 лет. Индоарийские племена несколько тысячелетий назад употреб­ляли легендарный священный напиток Сому, известный по ведическои литературе. Конопля под различными назвинимми много веков применяется в Азии и Африке в народной медици­не, религиозных церемониях, а также для расслабления и удо­вольствия. В средние века зелья и мази из психоактивных расте­ний широко использовались в обрядах Черной Мессы и в шаба­шах ведьм. Наиболее известные из ингредиентов колдовских зе­лий — это белладонна, дурман, мандрагора и белена. Употреб­ление психоделических веществ растительного происхожде­ния имеет долгую историю в Центральной Америке у ацтеков, майя и ольмеков. Самые знаменитые из этих растений — мекси­канский кактус (пейот), священный гриб (теонипакатль) и не­сколько видов Ipomoae, которые дают «семена утреннего сия­ния» (ололики). В обрядах африканских племен используется вытяжка из Tabernantheiboga. Южноамериканские племена бассейна Амазонки готовят сильное психоделическое средство, основной составной частью которого является сок тропической лианы Banisteropsis. В шаманскую практику у некоторых наро­дов Сибири, таких как коряки, самоеды, чукчи, входит ритуаль­ное употребление в пищу мухомора.

Как пишет Олдос Хаксли в своем эссе «Небо и ад», многие люди под воздействием психоделических средств испытывают состояния экстатического восторга и крайнего ужаса, неотличи­мые от описанных в священных книгах мировых религий. Воз­можность смоделировать эти религиозные и мистические сос­тояния сознания в лабораторных условиях и сделать их предме­том непосредственного изучения предлагает заманчивую воз­можность заглянуть в глубины психологии и психопатологии религии.

Наиболее интересным аспектом воздействия психодели­ческих средств на человека является их способность без всякого программирования и руководства вызывать глубокие пережи­вания смерти и повторного рождения и облегчать духовное про­зрение человека. Человеческое подсознание, активизированное химическими стимулами, проявляет тенденцию к спонтанному воспроизведению опыта смерти, который может иметь резуль­татом трансцендентное состояние сознания. После преодоления наиболее поверхностных уровней психоделического опыта — сенсорного барьера и уровня биографически детерминирован­ного содержания — сознание подопытного индивидуума фоку­сируется на проблемах непрочности существования, на ощуще­ниях физической боли, эмоциональной агонии, на явлениях старения, физической дряхлости и, наконец, на смерти и уми­рании. Для этой стадии процесса характерно сосредоточение на всем, что связано со смертью: видения умирающих людей, эпидемий, сцен войны, опустошения, кладбищ и похорон. Одна­ко наиболее важным элементом процесса является крайне реалистичное ощущение полного биологического кризиса, сопоставимое с истинным умиранием. Часто подопытные теряют представление о символическом характере этих переживаний и приходят к иллюзорному убеждению в приближении своей биологической смерти. Это потрясающее проникновение в глубины человеческого существования имеет два важных последствия: первое — это глубокий экзистенциальный кризис, заставляющий человека задаться всерьез вопросом о смысле жизни и произвести переоценку своей собственной системы ценнос­тей.

Непомерное честолюбие, конкурентные устремления, жажда славы, власти и обладания постепенно исчезают при осознании неизбежного окончания любой человеческой драмы физичес­кой аннигиляцией. Вторым важным следствием является откры­тие спиритуальных сфер подсознания, существенной части структуры человеческой личности, независимой от расового, культурного и религиозного фона. Таким образом, эти проявле­ния относятся к области коллективного бессознательного (в терминологии Юнга) и могут рассматриваться как архетипические.

Конфронтация со смертью — это только один из аспектов психоделического опыта. Второй важный аспект — борьба за жизнь, которую многие воспринимают как повторное пережива­ние родовой травмы.

В процессе «смерть — повторное рождение» опыт умирания, собственного рождения и рождения ребенка тесно перепле­тены. За цепью чрезвычайных физических и эмоциональных страданий следует освобождение: рождение или возрождение с видениями ослепительно белого или золотого света. В резуль­тате возникает чувство разрушения прежней структуры лично­сти и появления новой. Эти состояния сознания поражают сходством с древними описаниями инициации в шаманстве, посвятительных обрядов, храмовых мистерий, экстатических религиозных таинств.

Многочисленные и сложные феномены психоделического процесса «смерть — повторное рождение» иногда имеют про­явления, которые испытуемые воспринимают как стадии биологического рождения. В завершенном процессе психоделической терапии пациент должен несколько раз пройти все эти стадии в разной последовательности.

Первая фаза психоделического процесса на этом уровне мо­жет быть названа «космическим поглощением». Ее часто связывают с началом родового процесса, когда исходное равнове­сие внутриутробного существования нарушается сначала хими­ческими сигналами, а затем сокращением матки. Опыт «косми­ческого поглощения» начинается с всеобъемлющего чувства беспокойства и ощущения опасности для жизни. Источник опасности неясен; для индивидуума характерно параноидальное восприятие непосредственного окружения и всего мира. Все возрастающее беспокойство обычно кончается ощущением гигантского засасывающего водоворота. Часто встречающийся символический вариант этой фазы — поглощение индивидуума устрашающим чудовищем: драконом, китом, тарантулом, ось­миногом или крокодилом. Другой символический вариант — нисхождение в подземный мир и встречи с его опасными обита­телями. Проводится отчетливая параллель с эсхатологическими видениями разверстой пасти бога смерти, врат ада, с героем, спускающимся в подземный мир. Изгнание из рая и тема падения Ангела также принадлежит к этой фазе опыта.

Вторая фаза — опыт «безысходности» связывается с первой клинической стадией процесса родов, на которой сокращения матки уже начались, а шейка матки еще закрыта. Мир кажется темным и угрожающим, человек воспринимает ситуацию как клаустрофобический кошмарный сон и испытывает жестокие душевные и физические муки. Конца агонии не видно. Челове­ческое существование кажется лишенным смысла, абсурдным и даже чудовищным. Основными чертами, отличающими эту фазу от следующей, являются концентрация на роли жертвы, невозможность спасения и безвыходность ситуации. Многие испытуемые говорили о том, что это состояние может быть пси­хологическим прототипом ада.

Третья фаза опыта на этом уровне — это «борьба со смертью за возрождение». Многие из аспектов этого состояния можно понять, связав его с второй стадией родов, когда сокращения матки продолжаются, а шейка открывается. В это время начинается медленное проталкивания плода через родовой ка­нал, сильное механическое сжатие, борьба за жизнь и часто удушье. На последних стадиях родов плод входит в непосред­ственный контакт с разнообразным биологическим материалом: кровью, слизью, околоплодной жидкостью, мочой и даже экск­рементами. Опытные состояния в этой фазе довольно сложны и имеют ряд важных проявлений: атмосфера титанической борь­бы, садомазохизм, различные извращенные формы интенсивно­го сексуального возбуждения, скатологические образы и эле­менты очищения пламенем (пирокатарсис).

Индивидуум в этой фазе ощущает мощные потоки энергии, проходящие через его тело, аккумуляцию огромных сил, разре­шающуюся взрывом. Это обычно вызывает ассоциации с обра­зами разбушевавшейся природы, сценами апокалиптических битв, убийственной техникой. В актах разрушения и саморазру­шения выделяется и поглощается огромное количество энер­гии. Временами сексуальное возбуждение достигает сверхъ­естественно высокого уровня и выражается в видениях оргий, различного рода извращенной сексуальной активности, чувст­венных танцев. Тесное соприкосновение с омерзительной живой материей вызывает к жизни скатологические образы. Инди­видуум может ощущать, что он барахтается в нечистотах, то­нет в сточной канаве, ползает в гниющих отбросах и пьет кровь. За этим часто следует ощущение прохода через очис­тительное пламя как подготовка к духовному возрожде­нию.

Эта фаза опыта отличается от предыдущей отсутствием ощущения беспомощности и безнадежности ситуации; страда­ние имеет определенную цель. Сопутствующая эмоциональная окраска — смесь агонии и экстаза. Образы, возникающие в этом контексте, отражают борьбу между силами добра и зла, напри­мер, видения судного дня, искушения святых и смерти мучени­ков.

Странная смесь религиозности, смерти, секса, агрессивнос­ти и скатологии, типичная для этой матрицы, объясняет частое появление образов, связанных с богохульными обрядами Валь­пургиевой ночи и сатанинских оргий или зверствами инкви­зиции.

Фаза «смерть и повторное рождение» связана с третьей клинической стадией родов. Проход через родовой канал завер­шается взрывом облегчения и релаксацией. Перерезание пупо­вины означает полное физическое отделение от матери, и ребе­нок начинает существование как анатомически независимая особь.

«Смерть и повторное рождение» представляет собой окон­чание и разрешение «борьбы со смертью за возрождение». Стра­дания и агония доходят до кульминационного момента полного разрушения на всех уровнях: физическом, эмоциональном, ин­теллектуальном, моральном и трансцендентальном. Это обычно рассматривается как смерть Эго, которая включает в себя мгно­венное разрушение всего предыдущего опыта личности. За этим моментом часто следует видение ослепительно белого или золо­того света, чувство освобождения от давления, ощущение расширения пространства. Окружающий мир становится неописуе­мо прекрасным и сияющим. Человек чувствует себя очищенным и свободным, говорит об искуплении и спасении. Многочислен­ные образы выхода на свет из тьмы (разверзающихся небес, бо­жественного откровения, побежденных драконов и демонов, плененного дьявола, разрушенного ада) и финальная победа чистого религиозного импульса выражают это состояние созна­ния.

В процессе посвящения у шаманов за расчленением и уни­чтожением тела следует восхождение в небесное царство в но­вом теле; мифологической параллелью является воскрешение или оживление умершего бога.

Если описанный выше психоделический опыт можно упо­добить стадиям родового процесса, то мистические пережива­ния космического единства, очевидно, связаны с первоначаль­ным единством плода и матери. При отсутствии отрицательных стимулов условия внутриутробного существования близки к идеальным, включая полную защищенность и безопасность и постоянное удовлетворение всех потребностей. Основная черта этого состояния — трансценденция: преодоление дихотомии между субъектом и объектом, чувство святости, выход из гра­ниц времени и пространства, невыразимое счастье, причастность к Космосу. Архетипические видения в опыте космического единства — рай, небесные города, райский сад, сияющие боже­ственные существа. Это состояние также часто ассоциируется с морскими пейзажами и галактическими пространствами. Как и в предыдущих примерах, эти образы относятся к категории коллективного бессознательного и не зависят от расовой, культурной и образовательной предыстории субъекта. Ряд явлений психоделического опыта может быть отнесен к категории транс­персонального. Это идентификация сознания индивидуума с сознанием других людей, животных, разных существ, которые в нормальных состояниях сознания явно находятся вне его пре­делов. Часть опытов этой категории может быть интерпретиро­вана как регрессия исторического времени и исследование соб­ственного биологического и духовного прошлого. В психодели­ческих состояниях нередко переживаются вполне конкретные и реалистические эпизоды, связанные с эмбриональной па­мятью.

Многие описывают последовательности ощущений, пережи­ваемых на уровне клеточного сознания и, очевидно, являющих­ся отражением существования индивидуума в виде сперматозо­ида или яйцеклетки в момент слияния. Иногда регрессия идет еще дальше, и человек «вспоминает» эпизоды из жизни своих предков и даже видит образы из области расового или кол­лективного бессознательного.

В некоторых случаях под воздействием ЛСД человек идентифицирует себя с разными животными в эволюционном ряду или имеет отчетливое ощущение «воспоминаний» о предыдущих воплощениях.

Другой интересный феномен трансперсонального опыта — преодоление не временных, а пространственных границ. При­мером служит слияние с сознанием другого человека или группы людей, населения целой страны и даже всего человечества. Индивидуум может также выходить за рамки специфически человеческого опыта и сливаться с сознанием животных, расте­ний и даже неодушевленных предметов. В крайнем проявлении сознание человека отождествляется с сознанием всего миро­здания, планеты или всей материальной вселенной. Другое явление, связанное с преодолением обычных пространственных ограничений, — это идентификация с сознанием определенных частей тела, некоторых органов, тканей и даже отдельных кле­ток.

К важным проявлениям трансперсонального опыта, свя­занным с преодолением пространственно-временных гра­ниц, относятся феномены экстрасенсорного восприятия, та­кие как внетелесный опыт, предвидение, телепатия, яснови­дение и яснослышание, путешествия во времени и простран­стве.

Складывается впечатление, что в большой группе явлений, имеющих отношение к трансперсональному опыту, сознание выходит за пределы феноменального мира и пространственно-временного континуума в том виде, как мы их воспринимаем в норме. Часто наблюдается опыт общения с духами умерших людей и сверхчеловеческими спиритуальными сущностями. Воздействие ЛСД также вызывает многочисленные видения архетипических форм — божеств и демонов и даже сложные мифологические последовательности. Интуитивное понимание универсальных символов или пробуждение внутренней косми­ческой энергии и активация центров физического тела (чакр) являются дополнительными примерами из этой области. В крайнем выражении индивидуальное сознание как бы охватывает всеобщее существование и отождествляется с Мировым разумом. Завершенный, полный трансперсональ­ный опыт — это опыт таинственной изначальной пусто­ты (Вакуума), содержащей все живое в зародышевой форме.

 

Эпилог

 

В период быстрого развития материалистической науки  верования и концепции экзотерических религий счи­тались наивными и абсурдными.

Только теперь мы снова видим, что мифологии и концепции Бога, рая и ада имеют отношение не к физическим сущ­ностям — событиям, происходящим в определенное время в определенной географической точке, а к психическим реалиям измененного состояния сознания. Эти реалии являются неотъемлемой частью человеческой личности и не могут быть подавлены и отвергаться без серьезного ущерба для качества жизни человека. Для полного осмысления природы человека необходимо признать их существование и изучать их. Руководством в этом исследовании могут служить традиционные представления о загробной жизни.

В настоящее время существуют яркие клинические свиде­тельства в пользу положений религии и мифологии о том, что биологическая смерть — это начало существования сознания в новой форме. «Карты» начальных стадий этого существова­ния, содержащиеся в мифологической литературе, оказались необычайно точными (хотя насколько точны описания более поздних событий загробной жизни, до сих пор неизвестно). Как бы то ни было, эта древняя мудрость имеет другое непосредст­венное и поддающееся проверке значение — ее отношение к жизни.

Столкновение со смертью в ритуальном контексте или выз­ванное эмоциональным или физическим кризисом может в обоих случаях погасить страх смерти и привести к трансформации, то есть к более просвещенному и приносящему удовлет­ворение образу жизни.

Состояние духовного кризиса у шизофреников, когда в них включаются элементы процесса «смерть — повторное рождение», могут при правильном их понимании стать уни­кальным моментом духовного роста и созидания. Сходным образом опыт смерти и возрождения, вызываемый примене­нием психоделических препаратов, может в некоторых случаях радикально изменить отношение человека к смерти и умиранию, облегчить боль и страдания, привести к духовному прозре­нию.

Тибетская религиозно-философская традиция усиленно подчеркивает необходимость учиться и готовиться в жизни, чтобы в будущем суметь отличить чистый свет истины от иллюзорных состояний непросвещенного сознания и чтобы смятение, сопутствующее смерти, не помешало сделать пра­вильный выбор. По этой и многим другим традициям человек должен прожить жизнь, постоянно отдавая себе отчет в своей смертности, а его цель и победа в жизни — сознательная смерть. Такое понимание взаимоотношения жизни и смерти может помочь разрушить негативное отношение к вере в посмертное существование, которое до недавнего времени держало Запад в тесных объятиях.

Перевод с английского

И. Тихомировой