ГЛАВНАЯ    С А Й Т   Н О В И Н К И   ОККУЛЬТИЗМ   жизнь или смерть

 

А. Горбовский

 

ИНЫЕ МИРЫ

 

Москва 1991

 

Глава 2 

ТЕ, КТО ВЕРНУЛИСЬ

 

 

 

 

 

8. ПРИХОДЯЩИЕ "ОТТУДА"

 

Воспоминания переживших смерть и сам факт их возвраще­ния — это одна группа свидетельств, исходящих от тех, кто остался как бы по эту сторону черты. Кроме них, существу­ет, однако, и другой ряд. Это то, что приходит к нам "отту­да", с другой стороны черты. Той самой черты (она же Лета, Стикс, Река забвения), для перешедших которую нет, как мы видели, и не может быть пути обратно.

О том, что образы умерших могут являться живым, упоминают древнейшие тексты. Если судить по запретам вызывать мертвых, которые содержит Ветхий Завет, практика эта известна была уже в то время. Но я пред­почел бы говорить здесь о случаях, когда усилия к появ­лению таких образов исходили не от тех, кому являлись они, не от живущих.

В 1839 году на Бородинском поле проводились боль­шие маневры в память знаменитой битвы. На торжествах присутствовал герцог Максимилиан Лейхтенбергский, сын принца Евгения, командовавшего при сражении француз­ским корпусом, впоследствии вице-короля Итальянского. К недоумению высоких участников празднования герцог стал расспрашивать их, как разыскать ему монастырь святого Саввы. Откуда бы ему, никогда не бывшему в России, вообще знать об этом монастыре, расположенном в пустынном месте близ небольшого уездного города Зве­нигорода? История, которую услышали присутствовавшие, не могла не удивить всех.

В дни вступления французской армии в Москву принц Евгений со своим конвоем и несколькими генера­лами оказался неподалеку от монастыря, где они решили и заночевать.

— В монастыре, — рассказал герцог, — нашли они не­сколько спрятавшихся монахов, которым они не сделали зла, а попросили только принести хлеба и какую-нибудь пищу, что они и исполнили. На ночь расставили кругом монастыря часовых, и в лагере также, чтобы быть гото­выми при малейшей тревоге. Было уже около 10 часов вечера. Отец мой, утомленный от большого перехода вер­хом, отправился в особую комнату, где ему приготовили кровать, на которую он, не раздеваясь, лег и скоро за­снул сном праведника. Здесь он не может припомнить, во сне или наяву, но он видит, что отворяется дверь в его комнату, входит тихими шагами человек в черной длинной одежде, подходит к нему так близко, что он мог при лунном свете рассмотреть черты лица его. Он казал­ся старым, с седой бородой. Около минуты стоял он, как бы рассматривая принца, наконец тихим голосом сказал: "Не вели войску своему расчищать монастырь и особен­но уносить что-нибудь из церкви. Если ты исполнишь мою просьбу, то Бог тебя помилует и ты возвратишься в свое отечество целым и невредимым". Сказав это, старец тихо вышел из комнаты. Принц, проснувшись на рассве­те, сейчас вспомнил это видение, которое представлялось ему так живо, как бы наяву. Он немедленно позвал адъ­ютанта и велел ему отдать приказ, чтоб отряд готовился к выступлению обратно к Москве, с строгим запрещением входить в монастырь. Отпустив адъютанта, принц пошел по­смотреть церковь, у входа которой стояли часовые. Войдя в храм, он увидел гробницу и образ, который поразил его сход­ством своим с человеком, представившимся ему ночью. На вопрос его: чей это портрет, один из бывших тут монахов от­вечал, что это образ св. Саввы, основателя монастыря, кото­рого тело лежит в этой гробнице. Услышав это, принц с бла­гоговением поклонился мощам святого и записал его имя в своей памятной книжке.

После этого события, — продолжал герцог, ему прихо­дилось быть почти во всех сражениях, начиная от Мало­ярославца, во время отступления французской армии из России и в кампании 1813 г. в Германии. Ни в одном сражении принц не был ранен; слова старца сбылись*.

* Издатель "Русского Архива", приводя этот случай, перечисляет других наполеоновских маршалов. Почти все они в отличие от принца Евгения погибли в сражениях или насильственной смертью.

Выполняя волю отца, герцог посетил монастырь пре­подобного Саввы и поклонился его мощам.

Как явствует из исследований, проведенных в послед­ние годы, такие встречи далеко не редки. Английский ученый А. Макензи проанализировал около ста свиде­тельств тех, кто, как считают они, пережили подобный опыт. Другой исследователь, из Соединенных Штатов, используя представительную социологическую выборку, опросил жителей небольшого города. Доля тех, кто в той или иной форме имел контакт с умершими после их смерти, составила 12, 3%.

Известно, что о подобных встречах часто говорят умирающие. Было разослано 10 ООО анкет-опросов врачам и медицинским сестрам, которые могли присутствовать при том, как их пациенты расставались с жизнью. Было получено 640 ответов. Их анализ показал, что, как писал исследователь, умирающие "галлюцинируют, преимущест­венно видя при этом призраки умерших, которые часто заверяют их, что пришли помочь им при переходе в по­смертное состояние".

Не менее чем статистика, важны и интересны ана­лизы подобных случаев и конкретные описания таких встреч.

Император Павел, личность не менее трагичная в русской истории, чем последний самодержец, всю жизнь и недолгое царствование свое провел как бы под знаком Судьбы. В каком-то смысле это тот знак, под которым проходит свой жизненный путь каждый из нас, но не у всех таинственный знак этот бывает явлен столь очевид­но. Не буду говорить здесь о некоторых других знамени­ях, которые равно можно было бы понимать и как из­бранность и как обреченность, что в каком-то смысле действительно одно и то же. Упомяну здесь лишь один эпизод, имеющий отношение к нашей теме. Поведал его только раз и в узком кругу сам тогда еще великий князь и будущий император. Записала же с его слов баронесса Оберкирх, присутствовавшая при том:

"Раз вечером, или, пожалуй, уже ночью, я в сопро­вождении Куракина* и двух слуг шел по петербургским улицам.

* Куракин Александр Борисович (1752—1818), князь, воспитывался вместе с будущим императором Павлом, был послом в Вене, затем в годы его царствования сенатором и вице-канцлером.

Мы провели вечер вместе у меня во дворце за разговорами и табаком и вздумали для освежения сде­лать прогулку инкогнито при лунном освещении. Погода была не холодна; это было в лучшую пору нашей весны, конечно, впрочем, весны не южных климатов. Разговор наш шел ни о религии и ни о чем-либо серьезном, а на­против, был веселого свойства, и Куракин так и сыпал шутками насчет встречных прохожих. Несколько впереди меня шел слуга, другой шел сзади Куракина, а Куракин следовал за мною в нескольких шагах позади. Лунный свет был так ярок, что при нем можно было читать письмо, и, следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц вдруг вижу я в глубине подъез­да высокую, худую фигуру, завернутую в плащ вроде испанского и в военной, надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то. Только что я миновал его, он вышел и пошел около меня с левой стороны, не говоря ни сло­ва. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, произ­водят странный звук, точно как будто камень ударялся о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство ста­ло еще сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моем левом боку со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обратясь к Куракину, сказал:

—  Судьба нам послала странного спутника.

—  Какого спутника? — спросил Куракин.

— Господина, идущего у меня слева, которого, кажет­ся, можно заметить уже по шуму, производимому им.

Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны.

— Как? Ты не видишь этого человека между мною и домовою стеною?

— Ваше высочество идете возле самой стены, и физиче­ски невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и ею.

Я протянул руку и точно ощупал камень. Но все-таки не­знакомец был тут и шел со мною шаг в шаг, и звуки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего, под шляпой его блеснули глаза столь блестящие, что таких я не видал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производи­ли на меня какое-то околдовывающее действие.

—  Ах! — сказал я Куракину, — я не могу передать те­бе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.

Я дрожал не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное проникало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерзает в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:

—  Павел!

Я был во власти какой-то неведомой силы и механи­чески отвечал.

—  Что вам нужно?

— Павел! — сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как-то сочувственно, но с еще большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.

—  Павел! Бедный Павел! Бедный князь!

Я обратился к Куракину, который также остановился.

—  Слышишь? — спросил я его.

—  Ничего, — отвечал тот, — решительно ничего.

Что касается до меня, то этот голос и до сих пор еще раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца: кто он и что ему нужно?

—  Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает уча­стие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не ос­танешься в нем. Живи по законам справедливости, и ко­нец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благо­родной души нет более чувствительного наказания.

Он пошел снова, глядя на меня все тем же проница­тельным взором. И как я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимым пойти за ним. Он не говорил, и я не чувствовал особенного жела­ния обратиться к нему с речью. Я шел за ним, потому что он теперь шел впереди. Это продолжалось более ча­су. Где мы шли, я не знал. Наконец пришли мы к боль­шой площади, между мостом через Неву и зданием Се­ната. Он прямо пошел к одному, как бы заранее отме­ченному, месту площади; я, конечно, следовал за ним и затем остановился.

—  Прощай, Павел! — сказал он. — Ты еще увидишь меня опять здесь и кой-где еще.

При этом шляпа его поднялась как бы сама собой, и гла­зам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в се­бя от страха и удивления, его уже не было передо мною.

На этом самом месте императрица возводит мону­мент, который скоро будет удивлением всей Европы. Это — конная статуя, представляющая царя Петра и по­мещенная на скале. Не я советовал моей матери изби­рать это место, выбранное или скорее угаданное призра­ком. И я не знаю, как описать чувство, охватившее ме­ня, когда я впервые увидал эту статую*.

* Великий князь находился в Монбельяре, у родителей своей жены, когда там было получено известие из Петербурга о том, что 18 августа в присутствии императрицы был торжественно открыт памятник. Как пи­сал современник, присутствовавший при этом Павел старался улыбаться, но "мертвенная бледность покрыла его лицо". (Примечание автора)

Я боюсь мысли, что могу бояться, что бы ни говорил кн. Куракин, уверя­ющий, что все это было не более как сон, виденный мною во время прогулки по улицам. Малейшая подроб­ность этого видения памятна мне, и я по-прежнему ут­верждаю, что это было видение, и все связанное с ним представляется мне так же ясно, как бы это случилось вчера. Придя домой, я нашел, что мой левый бок поло­жительно окаменел от холода, и я почувствовал некоторук» теплоту лишь несколько часов спустя, хотя тотчас же лег в теплую постель и закрылся как можно теплее".

Ощущение холода именно с той стороны, где нахо­дился призрак, очевидно, не случайно. Эта деталь — хо­лод, как бы исходящий от призрака, упоминается столь часто в рассказах о феномене, что стала своего рода сло­весным штампом: "повеяло могильным холодом". За ощущением этим стоит, однако, некий реальный опыт.

Классической страной привидений, как известно, счи­тается Англия. Об одном из таких привидений, обитаю­щем в старом замке, известно было, что оно в опреде­ленный день и час проходит по таким-то комнатам и пе­реходам. Последовательность эта зафиксирована была те­ми, кому случалось видеть его в течение более чем двух веков. При этом ими часто упоминалась та же деталь: "повеяло холодом".

Исследователи расположили на пути, которым обычно двигалось привидение, температурные датчики, информа­ция с которых поступала на пульт. В тот день и час, когда привидение должно было проследовать традиционным для него маршрутом, наблюдатели на пульте отметили волну холода, которая последовательно прошла этим путем.

Не зная ничего о самой сути феномена, бессмысленно было бы гадать о сопровождающем его эффекте. Возмож­но, то, что воспринимается как падение температуры, только поверхностная и малая часть айсберга физической стороны явления. Догадываться об этом можно по случа­ям, когда кто-то пытался не просто приблизиться к при­зраку, а соприкоснуться с ним физически. В одной из таких попыток действующим лицом и жертвой оказался не кто иной, как Ф. М. Шаляпин.

Как-то вместе с двумя приятелями-художниками Ша­ляпин гостил недалеко от Орла. Хозяин рассказал гостям о достопримечательности этого места — кургане, который пользовался дурной славой. Говорили, будто в полночь на нем появляются огоньки и тень женщины в белом. Дождавшись позднего часа, Шаляпин и художники от­правились к тому месту. Вернулись они растерянные. Все трое ясно видели огоньки, которые вспыхнули на курга­не, но горели странно, не давая света вокруг себя. В полночь же на вершине появилось белое облачко, кото­рое приняло форму женской фигуры.

На следующий день к гостям присоединились трое сосед­ских помещиков и хозяин. Ночь была ясная. Расположив­шись в нескольких шагах от подножия, все семеро ясно виде­ли, как зажглись огоньки и, заклубившись у вершины, об­лачко приняло вскоре очертания фигуры женщины. Когда

белеющая фигура стала спускаться вниз, в их сторону, все невольно попятились. Кроме Шаляпина. Он, наоборот, бро­сился навстречу призраку. В момент, когда они соприкосну­лись, Шаляпин упал, а фигура исчезла. Все бросились к не­му. Артист лежал в глубоком обмороке.

Столь же рискованный опыт провел однажды и Сте­фан Самбур, русский экстрасенс начала века. Во время одного из своих сеансов ему удалось вызвать подобную же призрачную сущность. Когда фигура обозначилась до­статочно четко, так что ее ясно видели другие присутст­вовавшие на сеансе, Самбур, расставив руки, бросился к ней, пытаясь то ли схватить, то ли удержать ее, заклю­чив в объятия. Однако, едва они соприкоснулись, фигура исчезла, сам же он едва оправился после этого и долго болел. Если ушедший действительно может явить свой образ в мире, который он покинул, почему это происходит так ре­дко, почему не приходит он утешить скорбящих о его уходе? Не знаю. Чтобы знать это, нужно быть по ту сторону. Ду­маю, впрочем, что для сознания, вступившего в область иной реальности, не только радости, но и слезы нашего мира могут раскрыться совершенно в другом плане, неведомом тем, кто пребывает здесь. К тому же, если у нас появление приходя­щего "оттуда" способно вызвать обычно лишь инстинктив­ный ужас, возможно, и мы вызываем у них, находящихся по ту сторону, такое же чувство.

Я не знаю случая, когда появление образа умершего вызвало бы ликование и радость у того, кому явился он. Даже у самого близкого и любимого человека. Так нуж­но ли приходить?

"Поэт Дельвиг, — рассказывал современник, — неза­долго до смерти сидел вечером у своих хороших знако­мых — богатого помещика, охотника до цветов, и его жены. Разговорились о видениях, о явлениях с того света. "Хо­тите, я к вам приду?" — сказал Дельвиг... "Придите! — отвечали ему...

Разговор этот был забыт. Ему не придали никакого значения. Когда умер Дельвиг, спустя некоторое время помещик, приятель поэта, сидел с женою вечером и раз­говаривал о том, как недавно чуть ли не на том же стуле беседовал с ним Дельвиг. Говоря об этом, помещик вставал, прохаживался по комнате и заглядывал в залу, где был балкон, куда в известное время выставлялись цветы. Ему показалось, что перед дверьми стоит большой куст роз, как бы забытый. Была темная пора вечера, когда еще не зажигают огня, и предмета, который стоял пред дверьми балкона, разобрать хорошо было нельзя.

Когда приятель несколько умолк, помещик пошел к вооб­ражаемому кусту цветов, дабы его осмотреть; и увидал перед собою фигуру Дальвига в сюртуке, с сложенными на груди руками. Он бросился к жене, проговорив быстро: "Воды! Во­ды!" — Она заметила его бледность, заглянула в залу и так­же увидела Дельвига. Потом призрак пропал".

Обещание, данное Дельвигом при жизни, было вы­полнено им в посмертном состоянии. Это не единствен­ный случай, когда земные обстоятельства, отношения или дела продолжают сохранять какое-то свое значение для ушедших. Такой случай приводит, например, барон фон Дризен. По смерти своего тестя Н. И. Понамарева, отно­шения с которым у него были не самые лучшие, барон после заупокойной службы вернулся домой и, ложась спать, задул было свечу, когда ему послышалось, что в соседней комнате кто-то есть. Он собирался уже пойти и проверить, как вдруг, рассказывал он, "я увидел господи­на Понамарева, стоящего по эту сторону закрытой двери. Несомненно, это был он в своем голубом камзоле, оторо­ченном беличьим мехом и застегнутом не на все пуговицы, так что мне виден был его белый жилет и черные брюки. У меня не было не малейшего сомнения, что это был он. Я не испугался. "Что вам угодно?" — спросил я своего тестя. Гос­подин Понамарев сделал пару шагов навстречу мне и сказал: "Василий Федорович, я скверно поступал в отношении вас. Простите меня! Без этого мне нет покоя там". Указывая ле­вой рукой на потолок, он протянул мне свою правую руку. Я пожал его руку, которая была холодной, и ответил: "Нико­лай Иванович! Бог мне свидетель, что я никогда не имел ни­чего против вас".

После этого привидение исчезло, и барон, перекре­стившись, вернулся в постель. На следующее утро в цер­кви он встретил о. Василия, духовника семьи, который, отозвав его после службы в сторону, в растерянности по­ведал барону, что накануне ночью ему явился умерший господин Понамарев, который просил священника прими­рить его с зятем.

В эпизоде этом один момент я бы выделил особо: ру­копожатие. Это уже как бы физическое подтверждение факта присутствия. Вопреки другим случаям, о которых я говорил, когда сближение с призраком и прикосновение к нему имели негативный эффект, здесь этого не проис­ходило. Не потому ли, что происходило это по инициа­тиве и желанию самого пришельца?

Приведу еще один случай такой встречи, где повторя­ется эта деталь — рукопожатие. "Дело происходило в провинции. Приехав к своим знакомым в собственном своем экипаже и приказав кучеру быть к известному времени на месте, В. И. Д. пробыл, однако, у своих знако­мых гораздо меньше, чем предполагал, и, уйдя от них, решил взять извозчика и ехать домой. Не прошло не­скольких минут, как, несмотря на слабый свет фонарей, скудно освещавших улицу, по которой он ехал, В. И. увидал фигуру одного своего большого друга, идущего по тротуару. Тот тоже его увидал. Оба страшно обрадова­лись друг другу. Извозчик был моментально остановлен, и оба приятеля, усевшись рядом, стали радостно и ожив­ленно беседовать, обмениваясь расспросами и мыслями, как люди, давно не видавшиеся и имевшие многое о чем поговорить. Вдруг на повороте ближайшей к дому улицы В. И. увидел, что он один...

Как это произошло, он не мог дать себе отчета и страшно встревожился. Но каков был его ужас, когда он внезапно вспомнил, что этот его друг уже много лет то­му назад умер и что он сам присутствовал на его похо­ронах. Заподозрив галлюцинацию, В. И. спросил извозчи­ка, видал ли он, как садился  встретившийся барин.

Извозчик был изумлен как тем, что этот барин ис­чез, так и тем, что его спрашивают, видал ли он его, когда он не только видал, но и слыхал, как тот сам при­казывал ему остановиться и усаживался вместе с бари­ном, нанявшим его. В. И. не мог понять, как случилось, что он мог забыть о смерти такого большого друга, и встреча эта осталась для него на всю жизнь загадкой еще большей, потому что была связана с таким, как бы нарочитым забвением именно на тот промежуток време­ни, какой употребил отошедший для того, чтобы пробыть вместе с живым. "Когда В. И. спрашивали, помнит ли он ощущение пожатия руки, — не была ли она холодна? Он отвечал: "Рука была тепла, пожатие такое же точно, как если бы он был живой, и вообще ничто ни на одну ми­нуту не дало повода усомниться в том, что передо мною живой человек".

Подчеркивая эту деталь — рукопожатие в том и в другом случаях, я делаю это отнюдь не в силу какого-то особенного пиетета по отношению к началу физическому или материальному. И того меньше, как некий дополни­тельный довод или добавочный аргумент в пользу чего бы то ни было. Обстоятельство это представляется инте­ресным скорее как некое соприкосновение мира физиче­ского и бестелесного. И может, именно потому что через эту деталь мы сами как бы соприкасаемся с миром иным, знание об этом оказывается нам так небезразлич­но. Наверное, поэтому.

Еще одна ситуация такого соприкосновения, схожде­ния двух миров.

Рассказывает военный врач X.

—  Когда мы с женой приехали в Ленинград, у нас было очень плохо с жильем. Не было никакой надежды, и мы вообще не представляли себе, где нам жить. На следующий день должен был прибыть контейнер с веща­ми, и нам просто негде было его принять. Ночью спим мы в комнате, где нас временно приютили. Я просыпа­юсь и вижу, в ногах кровати стоит моя бабушка, кото­рая умерла тогда уже лет десять назад. Я почему-то не удивился. Она говорит: "Не волнуйся, завтра придет че­ловек и скажет, что для тебя есть хорошая квартира. Все будет хорошо". Я спрашиваю: "Я тебя правда вижу или мне это снится?" — "Если я тебе скажу, ты мне все рав­но не поверишь". — "Тогда сделай что-нибудь". А на столике в изголовье стоял будильник, я только что купил его, буквально в первый день, как приехал в Ленинград. "Хочешь, я будильник остановлю?" — "Да". Я услышал, как щелкнула она пальцами, и будильник действительно остановился, тиканье смолкло. Последние ее слова были: "Мне пора". И ее больше не было видно. Тут же, как от толчка, проснулась жена. Я рассказал ей, что было. Она сказала мне то, что и полагается говорить жене в такой ситуации. Однако часы-то стоят. На другой день про­изошло все точно, как было мне сказано. В этой кварти­ре мы живем и сейчас. Будильник тоже с нами. С той ночи он так и не идет. В скольких мастерских побывал он, у скольких мастеров. Сделать ничего не могут. И в довершение всего иногда он сам вдруг начинает идти, причем тикает на всю квартиру. И всякий раз это пред­вещает близость какой-то неприятности или несчастья. Несколько раз мы собирались избавиться от будильника, выбросить его, но рука не поднимается.

 

9. "... ВОССТАЕТ В НЕТЛЕНИИ"

 

Нам, привыкшим неразрывно связывать человеческое "я" с телом и внешностью определенного человека, трудно представить себе посмертную сущность, лишенную этого столь решающего для нас признака. Соответственно и го­ворить об этом мы можем не столько в понятиях, кото­рые известны нам, сколько в их отрицании, освобожде­нии от них. "В этом состоянии, — вспоминает одна из реанимированных, — вы не чувствуете себя ни женой своего мужа, ни матерью ваших детей, ни дочерью своих родителей. Вы есть только вы, полностью и абсолютно".

Известный русский философский мистик Успенский во время одной из своих медитаций пожелал встречи, контакта с умершим близким ему человеком. "Внезапно и безо всякого предупреждения мое желание оказалось выполнено, и я "увидел" его. Это было не зрительное ощущение, и то, что воспринял я, было не чья-то внеш­ность, но совокупность всей его жизни, которая вспыш­кой прошла передо мной. Эта жизнь и был он".

Этот опыт мистического восприятия посмертного бы­тия человека, как кажется мне, очень важен. В течение земной своей жизни личность рассекается временем на разные образы: вот ребенок, вот он же — школьник, юно­ша, взрослый человек, старик. Это как бы разные лики, плавно переходящие один в другой. Прежний исчезает бесследно, его место занимает следующий, чтобы так же исчезнуть и уступить место тому, что приходит ему на смену. В посмертном состоянии человеческая личность, очевидно, преодолевает этот разрыв и распад на разные лики и внешние образы. Как следует из опыта, пережи­того Успенским, в посмертном состоянии личность вме­щает в себя все моменты прожитой своей жизни, от пер­вого, до последнего часа. Она представляет собой как бы сгусток всего, что он совершил, пережил, говорил или думал в течение этого времени. Очевидно, и внешний посмертный образ человека, если представить себе, что такой образ возможен, вмещает одновременно все его ли­ки, от младенца до старика.

Сказанное свидетельствует еще раз, что реалии по­смертного бытия не представимы в привычных категори­ях нашего повседневного опыта. То прямое знание, кото­рое может открыться в результате озарения или мистиче­ской интуиции, столь же непередаваемо и невыразимо. Это, как сказано было апостолом Павлом, "неизреченные слова, которые человеку нельзя пересказать".

В трудах апостола, дошедших до нас, есть сравне­ние — уход человека из жизни он сравнивает с участью зерна, которое бросают в почву. Чтобы снова возродиться в колосе, зерно предварительно должно умереть, уйти в зем­лю. Так и человек: "сеется в тлении, восстает в нетлении... ", "сеется тело душевное, восстает тело духовное".

Повторю: "восстает в нетлении".